– Деньги получите в министерстве финансов.
Горчаков прошел к двери, провожая, и сказал, что его предложение остается в силе на будущее. Дорога не закрыта.
Предстоящую поездку обсуждали с отцом.
– Ты говоришь, что Герцен, по словам леди Эванс, был польщен приглашением в их общество и фрондировал. Ты опять увидишь Николая и его жену?
– Да.
– Мне кажется, что леди Эванс, судя по твоим рассказам о ее знакомствах в правительстве, не так проста…
– Завтра едем ли, Алексей, верхами на острова? Там большие гулянья. Будут все амазонки! – с шутливым восторгом сказала Вера, вскидывая ладонь у широкой полы своей палевой шляпы в цветах. Взглядывая из-под нее в полунаклоне, лукаво и ласково, она увидала лишь озабоченность и безразличие.
Вера выпрямилась и спросила серьезно:
– Ты не хотел бы скакать? Озарить Петербург своим сиянием перед разлукой. Разве тебе все еще не хочется показываться? Но ведь уже все стихло. Ты сын сильного народа. Ты не из тех, кто за прошлые обиды жалуется и рыдает, как у Стены плача. Слухам и мнениям вопреки тебе надо выезжать.
«Во всем блеске!» – хотела бы она сказать. «Ты так молод и с загадочной репутацией. Тобою можно гордиться».
Шляпка с полями, чуть провисавшими у лба, освежала ее лицо, которого Алексей не видел несколько недель. Оно четче, сильней и красивей, чем было, резче губы в улыбке, свежесть и чистота щек, все обретало незнакомую новизну и выражало силу духа и настроение, которых Алексей еще не замечал, он был глух до сих пор и всего не видел. Как это укрепляет его намерения! Понадобился осенний сезон, мода и столица. Как говорила одна умная дама, мужчина входит к женщине через уши, а женщина входит к мужчине через глаза.
Как шляпка подчеркивала черты ее лица, так и модный костюм с накидкой заново вырисовывал замечательную стройность ее фигуры. Чистые линии ее ног угадывались. Как можно было не видеть их в деревне, когда она мчалась без седла, верхом! Нельзя смотреть на Веру лишь как на обязательность, как на долг, заданный самому себе, как на друга детства.
Можно угадать, что в ней происходит преображение. Она стала не только модной, но и обнаруживала новую силу ума. Алексею не в редкость были моды, он умел разгадывать вкусы и понимать их тайный смысл. Редко когда натура так сольется с искусством: художница, влюбленная в свою модель, ошеломляла Петербург, открывала зрелую прелесть и объясняла ее оттенки. В этом не было претензии самой Веры. Она естественна. Она сама придавала элегантность костюму. Чего только ни пронеслось в тревожной голове Алексея. Он почувствовал себя пристыженным.
Он хотел, чтобы Вера вышла за него замуж. Уехать бы из Петербурга на восток семейным человеком, с чистой душой. Поначалу казалось, что Вера выверяет его. Могла бы сказать: я слишком долго тебя ждала и слишком верила тебе, чтобы решить все легко и просто. Он помнил ее странный разговор о прививках и научных исследованиях.
«Верь мне, Вера, друг мой, если я выживу, то, может быть, смогу признаться тебе одной… Как это трудно в разлуке лишь догадываться друг о друге. Да, я вернусь!» Так думал Алексей Сибирцев в минуты гибели корабля «Диана» и у черных песков под Фудзи, когда казалось, что волны стоят над низким горячим берегом, как ледяные террасы.
– Алеша, очнись, дружок! Тебе сделали одно из самых блестящих предложений. Ты выиграл не только у Муравьева. Я понимаю, что ты никогда не изменишь своей цели. Я сама так привыкла к ней, твои цели для меня уже становились моими. Тебе оказана честь. В твои годы этого не удостаивался никто. Столица показывает тебе, что в новую эру она отправит тебя в любой край света и будет ждать обратно с распростертыми объятиями. Наступает возрождение, развитие искусств и наук.
Все уверяют, что Россию ждет золотая пора. Образованное молодое общество берется за дело с невиданной энергией.
– Ну, Алешенька, оседлай Араба, а я – Звездочку… Ты не хочешь скакать со мной? Ты окончательно не желаешь?
Алексей молчал.
– Нет, Алеша… Это ужасно, но неужели ты – Обломов!
– Кто такой Обломов?
– Ты этого не знаешь?
– Нет.
– Каков же ты! Я всегда говорила: «Да будь они прокляты, твои американцы и японцы!» Может быть, в плаваниях у вас вырабатываются узкие колониальные интересы? Знаменитый писатель, автор «Обыкновенной истории», он пишет новый роман «Обломов». О непрактичном, не приспособленном к жизни молодом человеке. Его новый роман выхватывает важнейшие моменты жизни русского общества и отличается объективностью.
– Как ты переменилась, Вера. Что с тобой?
– Мы учимся у вас, молодых мужчин, – ответила Вера.
– Что значит «он пишет новый роман»? И что за слова: «Выхватывает из жизни общества..»? Книга опубликована? У тебя есть эта книга?
– Нет.
– Откуда же ты знаешь?
– Ах, Алешенька! Право, ты прелесть! Отрывки из «Обломова» передаются с рук на руки, и все знают содержание и направление новою романа.
Ему казалось, что Вера повторяет кого-то, с началом модного сезона, и на нее давят модные понятия. Как бы разговор не с ней, а с кем-то невидимым, кто прячется за ее спиной. Ваше влиятельство, что вы какую-то ахинею девицам в головы вбиваете и хотите на балеринах въехать в царствие небесное? Мои руки долго были связаны, но у меня чешутся кулаки…
Вера рассказала про содержание романа.
– Штольц в моде! Все в Петербурге ищут. Штольца! Все отворачиваются от Обломова.
– Ты дразнишься? Я бы разубедил тебя.
– Алексей! Уже давно минула наша любимая пора и липы отцвели. Посмотри, как потемнела листва дубов.
– Да, потемнела и сгустилась.
– Ну, сэр Алек… Ведь ты сам говорил, что тебе так нравились прогулки верхом в колонии.
– Ты хочешь сказать, что я могу проиграть перед характером Штольца?
– Нет, уж этого никогда не будет…
– Несмотря на то, что у тебя есть интерес к открытиям… Ты открыла во мне Обломова, я не оставлю своего. Я хочу жениться на тебе и прошу тебя быть моей женой.
– Почему же?
– Я все время жил среди других народов и… все же… думал о России и о тебе. Ты русская, и я русский. Я должен помнить родину и трудиться для нее. Моя жена разделит мои убеждения.
– Какая отсталость! Какая чушь. Это маниловщина!
– Я хочу жениться на тебе из чувства и убеждений.
– Как черство и холодно, Алексей! Ты, конечно, не Обломов. Но из убеждений не женишься! – пылко воскликнула Вера. – Если бы ты меня любил, я бы послала к черту всех штольцев, и более верной жены и преданной матери ты не нашел бы. Мне тяжко видеть, как ты заставляешь себя полюбить, вернуть свое чувство, которого в тебе уже нет, а тем временем живешь воспоминаниями, о которых я не хочу говорить. Твоя жизнь пошла путем авантюр и приключений, но там ты оставил лучшее, что у тебя было. Я ждала тебя и всегда читала про моря, где ты плавал. Я бы пошла в леса и дебри и нашла бы себе дело. Я очень сильная и выносливая и не боюсь тягот, и готова была ко всему. Но женятся не ради долга… Каждый из нас сам кузнец своего счастья…
Спать не хочется и невозможно. В Ла-Манше ночная жара Душно.
Тихо плещется вода. Из открытого порта с поднятыми стеклами идет ночной воздух, но не освежает.
Одна гора, одна вода,
Один ясный месяц
И человек в одиночестве
На осенней реке, —
вспомнил Сибирцев стихи китайского поэта.
И суо
И ли
И юй чжоу…
А французская пословица говорит: «Кто уходит на охоту, тот теряет свое место»…
Глава 13. Громовержец
Из глубины темного коридора под стрельчатыми сводами раздался глухой протяжный крик, заставивший вздрогнуть Алексея. В небольшом круглом зале с лестницами наверх и с витражами окон собрались дипломатические гости парламента, скучавшие и зевавшие в ожидании начала заседания. Все стихли, сбились поплотней и замерли.
По каменному полу мерно приближались шаги. Полицейские сняли каски. Молодой полицейский, стоявший впереди Алексея, выше него ростом и шире в плечах, оказался совершенно лысым.
Вид его преобразившейся головы на миг нарушил впечатление торжественности происходящего. Из-под каменных сводов вышли пять человек в черных мантиях и белых париках. Это спикер палаты общин направлялся в зал заседаний. Впереди него два помощника, столь же важные и серьезные, а позади два таких же клерка. Все они замедленно прошагали в распахнувшуюся дверь зала, которая сразу же закрылась. Перед началом там прочитают молитву.
Дипломатические гости были приглашены по лестницам вверх и после небольшого ожидания впущены на галерею. Внизу, прямо перед Алексеем, под противоположной галереей, на передней скамейке расположилось все правительство Великобритании, во главе с виконтом сэром Пальмерстоном. Это был тот самый элегантный и моложавый старик атлетического телосложения, который почти год назад встретился Сибирцеву в Челси, в дождь, «на звонко скачущем коне». Сейчас Пальмерстон в костюме из черного сукна с обильной белизной на груди и с аристократической белизной лица. Он брит, миловиден, моложав, ангельски кроток и спокоен, его глаза внимательны.
Прения начались. Вернее, это было продолжение очень горячего спора, начатого на предыдущих заседаниях.
Оглядывая огромное собрание, Алексей видел массу людей без мундиров, как собрание купцов. В форме только полиция, и то ее в зале не видно. У лордов из правительства и у оппозиции лица похожи. И одежда тоже похожа.
Спикер из глубины удлиненного зала, похожего на расширенный коридор, называл ораторов. Оппозиция под дипломатическими ложами бушевала, правительственная партия, сидевшая напротив и на виду, отвечала такими же дружными криками, словно внизу происходила спортивная игра, и чем горячей была речь, тем чаще вскакивали с мест депутаты, вытягиваясь, как по команде, что означало желание обратить внимание спикера на несогласие с выступающим оратором или о намерении высказаться по задетому вопросу. Против или за, с дополнениями, с развитием мысли оратора или с категорическим опровержением.