– Я был в магазине и купил карты и книгу, которые искал. Автор знаком мне. Книга только что вышла. На улице Тотенхам Коурт Роуд торгует философ в антикварной лавке. А зачем ты наплел на меня напраслину?
– Я знал, кому говорю и какая нужна рекомендация. Запомни: Чарлз Гордон – милый малый. Он святой. Но святой с когтями. Он нужный человек для генералов и министров. Никогда не забывает друзей. Может простить врага. Он тебе еще может пригодиться. Он отправляется в Китай с новой военной экспедицией и с тайным, как и ты, поручением. Окажи ему внимание. Он будет польщен. У него некоторые странные наклонности, он привез их с Востока; таких плодят в колониях. А в Лондоне оказалось не так-то просто, и он влип. У него неприятности, любовь к тринадцатилетней девочке, которая от него без ума. Он пробудил в ней страсть сильней, чем во взрослой, теперь скандал, она близка к помешательству. Девочка его родственница, из хорошей семьи. Ты к нему отнесся, как к порядочному человеку, и он тебе этого не забудет, как и всем нам, тем более что ты русский и сам порочен. Но поверь, я потом отшучусь, скажу, что сболтнул спьяну. Леша, чтобы мужчинам подружиться, совсем не обязательно, как во французских романах, спасать друг друга от гибели. Просто надо попасть в одинаковые скандальные истории. Или, на крайний случай, оказаться в хорошей дружеской компании и напиться как следует, память будет на всю жизнь… Впрочем, я еще кое о чем постараюсь.
Во дворе, похожем на колодец, купец снял сюртук и шарф с бриллиантовой запонкой и положил все на землю. Он, словно Тарас Бульба, смотрел на соперника, засучая рукава, и норовил сказать: ну, посмотрим, каков ты в кулаке. Он позвал полицейского и велел охранять свои драгоценности.
Высокий лысый джентльмен снял фрак, и оба остались в жилетах. Все обступили боксирующих. После нескольких ударов по воздуху высокий стал наступать, выкидывая длинные костлявые руки, и здорово попал купцу в физиономию. Но тут же получил по глазу и еще раз в переносицу. Зрители заорали так громко, что стали заглядывать любопытные с улицы и присоединяться, вскоре толпа хлынула во двор, и появилась еще одна черная каска полисмена.
У купца руки были короче, но он показывал подвижность и при этом успевал поглядывать на полицейского, чтобы тот следил и за бриллиантами, и получал в ответ одобрительные кивки. И тут же поплатился. Лысый джентльмен опять заехал ему в физиономию. Получив два ответных удара, высокий джентльмен упал навзничь и сказал спокойным голосом:
– Помогите!
Полисмен погасил на лице спортивный интерес и, предоставляя своему товарищу охранять законное имущество участника состязаний, кинулся к поверженному, подал руку и помог подняться.
– Что-нибудь еще?
– Благодарю вас. Больше ничего.
Полицейский, находившийся при исполнении обязанностей, поблагодарил и ушел со двора. Толпа разошлась. А полицейский, охранявший частную собственность, получил вознаграждение.
– Теперь вы понимаете, Алексей, с какой фирмой имеете дело? – спросил Мортон у Сибирцева, прикладывая мокрый платок к скуле.
Гости вернулись к столу.
Гордон говорил Алексею:
– Я старше вас. Помните: потрясение, вызванное оскорблением самолюбия или уязвленной честностью, дает себя знать потом, когда, напряжение слабеет и все препятствия бывают уничтожены. Все выдержав, самый смелый человек потом, в спокойных условиях, может содрогаться и погибнуть от пустяка или сойти с ума от воспоминаний…
– За фирму Эванс! – закричали за столом. – Эвансы известны своими русскими угощениями и кутежами! Хур-ра!
Алексей почти не думал об Энн. Лондон не напоминал о ней. Это город, который никому и никого не напоминает, кроме себя и множества дел. Он неповторим, всегда властен, богат, всех втягивает в свою пучину, он сохраняет высокий тон и вкус салонов Вест Энда, всем дает заработок или гонит прочь. И у всех тут дел по горло. Лондон не Портсмут. Там, в прошлый приход в Англию, крепость, форты и флот, как это ни странно, напоминали об Энн. А в Лондоне конторы и фабрики, банки, ленты блестящих магазинов и нагромождение вывесок, составляющие улицу, подавляют чувства приезжего. Кроме дела, ни о чем думать не захочешь.
– Помните, потрясения страшны, когда испытание окончилось, – ласково говорил Гордон, глядя на Сибирцева своими чистыми, чуть соловыми глазами.
– Едемте, Алексей, к дамам. К лилипуткам.
– Я бы предпочел взрослых женщин, – не сразу ответил Сибирцев, чувствуя, что душа его холодеет от такого предложения, но он не желал бы уступать в цинизме.
– Они взрослые. Но лилипутки. Наши европейские пороки мизерны, чем занимаются в Азии… Лилипутками занимался король Георг, и прецедент лег в основу невинных светских забав.
Колька опять хохотал и катался на диване, дрыгая в воздухе лакированными штиблетами, словно его щекотали. Видя затруднения Сибирцева, он вскочил и пришел на помощь.
– Француженки говорят нам, – продолжал Гордон, – «вы, англичане, – плохие любовники». – Гордон посмеялся. – Зачем же они тогда живут среди нас? Пользуясь нашим законом об убежище? Король Георг Четвертый, – продолжал он, – еще будучи принцем Уэльским и когда ему исполнилось четырнадцать лет, дал все основания заявить своему преосвященному воспитателю-епископу, что растет самый изысканный джентльмен и самый величайший негодяй за всю историю Англии. Его величество…
Все перепились, и многие стали подыматься.
Гордон ушел не прощаясь.
Гости вышли на улицу. Дождя нет. Трактир в извилистом переулке на косогоре. Тут домам тесно, улицы узки. Когда Сибирцев ехал сюда, возница повернул со Стрэнда к югу. Модная улица Стрэнд показалась похожей на Театральный проезд в Москве и начиналась от Трафальгарской площади с колоннадой Национальной галереи, как от Большого театра, только у нас нет памятника перед театром на площади. За Стрэндом оказались улочки и масса лавок, маленькие домишки, все похожие на Зарядье. Лачуги вперемежку с порядочными домами. Да, улицы неровны и кривы, как по Зарядью к Москве-реке, так и тут к Темзе, и все от блестящего Стрэнда, с дорогими магазинами в зеркальных стеклах, ведущего в денежное царство, в Сити. У них в Сити, а у нас на Лубянку. И Лубянским проездом к Сухаревой башне, на толчок. Но у нас в запасе есть еще и Петербург.
Неподалеку отсюда Вестминстерское аббатство и здание парламента, и все священно, как для нас Кремль и соборы. Шпили и башни, как Кремль у Зарядья.
Вон толпа собралась в скверике на траве, сейчас они митингуют, где только возможно, выражают протесты и требуют прав, возмущены выборами.
А роскошный Стрэнд ведет к Берингу, Ротшильду, к банку Ллойда, к страховым агентствам, к храму денег – Бирже, к Банку Англии.
Вестминстер с парламентом похож на Кремль: башни, часы, колокола, символы единства веры и народа. Вестминстер не окружен стенами, без крепостного охранения, с воротами. Стоит устремленный к небу.
Кремль поосанистей, поосторожней, проучены мы разбойниками и кочевниками со всех концов Азии, ограждаем себя стенами со всех сторон. Нас винят, что азиатская монархия. А как же иначе? Вестминстер не среди Азии, а на острове Буяне, у англичан море вместо стен. Далеко отсюда – в Портсмуте – флот и замки фортов, охрану вокруг всего государства несут корабли. Но тут своих забот хоть отбавляй, если влезть в их шкуру. На Москву валили орды на конях, сюда завоеватели приходили на судах, на лодках и на разных устройствах на такие же грабежи. Морские суда в мире год от году становятся все опаснее, островитянам приходится заглядывать в будущее, как и нам. В мире грабеж. Все обвиняют друг друга. Все это как по пословице: вор у вора дубинку украл. Или, вернее: паны дерутся, а у хлопцев чубы трещат. Благо бы одни чубы. У нас с Гордоном, может быть, слетят головы, а не чубы.
Пользуясь общепринятым английским правилом исчезать из компании без предупреждения, Алексей отстал от компании гуляк, у них на вечер есть свои замыслы, обид не будет.
Алексей подошел к митингующим. Подумал, откуда у них силы берутся после целого дня работы стоять и обсуждать что-то так обстоятельно. Он стал вслушиваться, понимал с трудом, говорили на каком-то особом английском языке. Поначалу разбирал лишь отдельные фразы. Тот же язык, но иной выговор. И платье иное на этих усталых людях. Перед ним стиснулись спины, его не хотели подпускать, принять в свою среду.
Налетел ветер с дождем, все стали открывать зонтики. Зонтик, а потом другой появились над головой оратора. Он стоял под ними на возвышении, как на шатровом крыльце.
Глава 15. Мастерская мира
Из-за нехватки гвоздя была утеряна подкова
Без подковы погиб конь
Из-за утери коня погиб всадник
Из-за гибели всадника была проиграна битва
Из-за проигрыша битвы погибло королевство
И все из-за подковного гвоздя.
При язвительном упоминании оратора о Паме все засмеялись: видимо, сострил удачно. Алексей рассмеялся, поддаваясь общему настроению. Хотя на него по-прежнему никто не обращал внимания, но ближайшие зонтики поднялись, спины раздвинулись, и ему уступили место.
Окружавшие мрачные люди еще не вытравили в себе умения смеяться. Оратор продолжал поносить Пальмерстона. Все слушали с достоинством, некоторые скрестив руки на груди и с выражением подчеркнутой внимательности в лицах, походя на самого Пама, которого Алексей внимательно наблюдал в парламенте. Эти озабоченные, изнуренные трудом люди держались и слушали с такой же осанкой, как и те, которых они ненавидели. Один и тот же народ, но разделенный на два враждебных лагеря. У многих вид лордов, переодетых в опрятное, но поношенное платье. Они слушали в полном молчании и вдруг опять расхохотались громко, вольно выражая смехом злой протест, и сразу же опять смолкли, как по команде, точно в рот воды набрали.