Из оранжерей высаживались в парках цветы, когда Сибирцев съездил в книжный магазин к Трюбнеру на Патерностер Роуд. Хозяина не было. Первого номера журнала «Колокол» не осталось. Вчера последние экземпляры скупили переодетые русские морские офицеры, предупреждавшие при входе в магазин друг друга, чтобы выдать себя за французов. Мальчик-поляк, на обязанности которого было открывать дверь, понял.
Алексея служащие магазина приняли за англичанина, выросшего в колонии. Сказали, что на новый русский журнал есть подписчики: постоянные покупатели эмигрантской литературы, а также служащие из русского посольства и русские тайные агенты. Все князья и артисты, приезжавшие из России, спрашивали сочинения Герцена. Послали в другую лавку на Хаймаркет, то есть на Сенной рынок, куда и Наташа советовала поехать. Там в модном переулке у поляка Тхоржевского «Колокол» был выставлен в витрине.
Алексей зачитался, походил у себя в отеле из угла в угол, ужинать не пошел и не пошел на концерт итальянского оркестра, как предполагал. Не пошел он и на другой день на выставку цветов. К Герцену решил не ходить.
Община? Есть в ней то значение, какое придает этому Герцен? В общине ли на самом деле спасение? А что же тогда опыт Сибири, где сельское хозяйство без помещиков, у всех крестьян есть пашни, а также земельные участки и выгоны на заимках, вдали от села. В Братске, как слыхал Алексей, еще в позапрошлом веке русские научили пахать «братских», как звали крещеных бурят, отсюда и название города и острога, и теперь в землевладении есть термин «братская пашня». Там не было общины и переделов. Хочет ли Герцен, чтобы в Приморье и на Аляске была община? Обо всем, как понимал Алексей, он не мог не судить со своей колокольни – он «их» не понимал.
Высшую степень изобретательности показывали на лондонской выставке оружия и военного снаряжения. Все новинки открыты и, видно, предполагаются на продажу. Это и реклама для торга оружием, и парад мастерской мира. Тут все для экспедиционных и массовых войн, все, что нужно континентальным державам для поддержания претензий. Англия всегда торговала оружием для всех армий и для всех повстанцев во всем мире. Их же собственные торговцы поставляют винтовки зулусам в Южную Африку, когда те восстают против англичан.
Веллингтон набирал в армию всякий сброд. Теперь набирают туземцев из Индии и посылают воевать в Китай. Канонерки идут за торговым флотом и высаживают десанты. Что же винить англичан и французов за то, что снабжают оружием кавказских горцев. Они и своих противников одаряют изобретениями военного искусства. Но для такой торговли идет подержанное оружие, устаревшее, которым, стреляя издали, противника не выбьешь.
Здесь на выставке новейшие изобретения. Посетители все в штатском, кроме военных атташе великих держав. Тут торжество воинственности и духа коммерции. Но не все новинки продаются. Некоторые лишь показываются. Никто еще не додумывался открыто выставлять цены нарезных пушек или револьверов. Но Игнатьев знал здешние порядки. Старье купить можешь, а новинку не дадут.
Игнатьева разбирала досада. Масса народа из всех стран. Тут и негритянские царьки, и арабы. Много итальянцев. Террористы и борцы за свободу. В Италии подготавливаются многолюдные восстания против австрийского владычества.
Игнатьев в мундире полковника. Одновременно с ним осматривают эти диковинные изобретения люди в чалмах и с кинжалами. Не они ли участники резни христиан Кавказа – армян и грузин?
В Азии существует закон кровавой мести. Идешь на них войной в отместку за набеги и злодеяния. Но если нападешь без их вины и без надобности, то начнется месть на века, пока не откупишься дорогими подарками.
«Грудь в крестах – или голова в кустах», – подумал Игнатьев.
В те времена у нас многие, с детства читая английскую литературу в подлинниках или переводах, зная о великих открытиях и изобретениях, совершенных британцами, и об их мореплавателях и завоеваниях, полагали, что все английское совершенно.
Их язык и достижения знал и Николай Игнатьев. У отца его, богатого землевладельца и предпринимателя, служили англичане, управляющие имениями и конюшнями, механики, жокеи, конюхи, гувернеры и учителя. Николай привык видеть в англичанах служащих отца и никакого благоговения к ним не испытывал.
Молодой конь закусил удила. Он разговаривал с сопровождавшими его полковником и капитаном английской службы. Молодой атташе внимательно слушал их плавную французскую речь и, как бы в увлечении, взял со стенда новинку, военную тайну, патрон нового образца, которым гордились британцы, и красиво держал его в руке, любезно беседуя. Вздохнул, покачал головой, соглашаясь, как все верно и как прекрасно, и, как бы по забывчивости, положил патрон в карман.
Это было то мгновение, в которое оба англичанина успели взять себя в руки. Продолжая все объяснять и не теряя вдохновения поэтов совершенного оружия, они провели Игнатьева по всей выставке и простились с ним с любезностью и сердечно.
На другой день русское посольство получило ноту из Форин Офис о том, что военный атташе Николай Игнатьев лишается дипломатической неприкосновенности и ему предлагается покинуть Великобританию.
Николай Игнатьев знал, что делал. Он ожидал, что такая бумага придет и он будет изгнан из страны. Но он не думал, что это требование все же окажется чувствительным. «Это пятно на карьере, урок на всю жизнь». Он понял, что навсегда теряет уважение, которого он добился с таким трудом, такими искусными приемами и честной работой. Обида и горечь оказались сильней, чем он предполагал, и сильней, чем новая страсть к Азии, хотя Игнатьев знал, что от своего не отступится и доведет дело до конца. Его новая цель находится далеко отсюда. России угрожал ужас фанатизма, который старались разжечь против нее в Азии. Игнатьев не думал, что ошибается; он верил себе.
Глава 17. Шербург
Шербург. Здесь бывали римляне. Над устройством этого военного порта трудился со своими воинами и рабами Вильгельм Завоеватель, готовясь к походу на Британию. Эту гавань благоустраивали последние Людовики. Из-за нее английские короли, желая «to set a foot ashore» – держать стопу ноги на материке, вели войны с французами.
Никто дела не довел до конца, не осуществил вполне своих намерений, порт не был достаточно благоустроен. Теперь император Франции Луи Наполеон, пробудив новую энергию французских буржуа, взялся с их помощью за дело, отдал им на руки подряды на исполнение древних гордых замыслов. Казна и банки предоставили кредиты для найма инженеров и мастеров и для строительных работ самыми современными средствами.
В Шербурге построены доки и заканчивалось сооружение первоклассного морского порта.
Англичане начинают опасаться, что их недавний союзник готовит измену. Французский паровой флот через мели на приливной волне может ворваться на Спидхэдский рейд. От императора, все время ведущего азартную политическую игру, всего можно ждать. Реванш за русский поход взят, имя Наполеона Первого очищено от памяти поражений. Романский дух – это римский дух. На карте Парижа появились названия: бульвар Севастополь, пригород Малахов.
Шербург укрепляется не против России. Теперь Франция и Россия идут на сближение. Царь не может забыть англичанам своего позора. Наполеон не хочет считаться ставленником Англии, слышать упреки, что он ее должник и находится на содержании Пальмерстона, удушившего его руками революцию. В Шербурге возводят величественный памятник Наполеону Первому. Император предстанет на возвышении над морем лицом к Англии, укрывшейся за туманами морей.
А Герцен пишет, что если нам, русским, с кем-нибудь из европейских держав надо искать союза, то только с Англией, и надо учиться у нее.
С возвышенности видны грозные форты, жерла орудий, высунувшихся из серых стен, эллинги судостроительных заводов, канал, стенки которого укрепляются после углубления, новые французские военные и пассажирские пароходы во всех бухтах и заливах, суда парусные, шхуны, лодки рыбаков, баркасы, плашкоуты, все то множество мелких и среднего тоннажа посудин, которыми обрастает, как ракушками, каждый большой современный порт, расползающийся по берегам, выпускающий свои клешни на мысы и гряды холмов. Заливы невелики для того глаза, который видел другие бухты на наших русских далеких-далеких берегах. Но тут все делается прочно и простоит века, а может быть – вечность, как и сама Европа.
Всюду шум, стук и грохот. Слышно, как вбивают сваи, где-то ухает паровой локомобиль и что-то рушится с грохотом. Кто бы мог подумать, что жадные дельцы и обогащающиеся от них чиновники так оживят и заставят расцвести провинциальный город, в котором была довольно скромная гавань. Новый век: коррупция – двигатель прогресса. Буржуа и казнокрады осуществляли планы Вильгельма Завоевателя и Людовика Четырнадцатого. Французы напомнят британцам 1066-й?[13]
Осень 1856 года. Пора, когда у нас в России деревья обнажены и грязь на дорогах. По извилистым ложбинам домики в черепице, фруктовые сады и виноградники. Эти маленькие пригороды ближе к небу, чем кресты старинных церквей и башни нового собора с колоннадой и с лепкой по фронтону.
Обеденный час. Всюду расположились рабочие, довольно молодые люди, взятые подрядчиками на выбор. Они едят под открытым небом, сидя на траве, на скамейках, на камнях и досках. Несколько парней играют в мяч, силы еще остались. Девицы и женщины с кувшинами, корзинами и глиняными бутылями предлагают домашние приготовления, плоды садов и виноградников, обращаясь к бродящим по городу и окрестностям путешественникам и морякам из разных стран. Вино и устрицы… Всюду бочки, тучные и малые, они сплошь стоят на земле и на телегах. Вдоль улиц города ряды лотков и грубо сбитых дощатых столов с рыбой, лангустами, а также с нормандскими вышитыми рубахами и шляпами, с изделиями из кожи, луба, с пиджаками и кафтанами из самокатного сукна, с картузами и рыбацкими сапогами. В каждом доме лавка: с бакалейным товаро