Изредка позволяя себе лишнее, он всегда чувствовал себя виноватым перед своим будущим. На Кавказе грузинская княгиня сняла с него все запреты, он словно испил приворотного зелья, а с ним и целебной воды, освобождавшей его от напряжения. Это было недолго и закончилось вдруг, неожиданно и трагически.
Став губернатором и найдя счастье, он задавал обеды, делая это с отменным вкусом, и при надобности показывался кутилой, но не терял из вида целей и знал, каких усилий требует от него жизнь, и уже под охраной жены больше не испытывал вины перед собой. В Иркутске его обеды были важным подкреплением прогресса Сибири. За столом он узнавал много толковых мнений. Сибирь была умна, она была практичней остальной России. Сибирь была уже готова стать республикой, в ней не было помещиков и не было крепостных. Приезжавшие дворяне переставали быть владельцами своих крепостных, если привозили их. Но Сибирь малолюдна, а на многолюдной России висят тяжелейшие цепи крепостничества, безграмотности и бесправия. Купеческое областничество сибиряков нуждалось в покровительстве монархии. Многочисленные политические ссыльные придавали светлую струю сибирской жизни, подавая пример, что ее развитие невозможно без выпускников из университетов Петербурга и без влияния образованного общества всей страны. Но крепостные губернии, как тяжелая больная голова, могли перетянуть гигантское, но еще молодое тело Сибири, и тогда все встанет вверх ногами.
Муравьев познал страсть «на ложе мстительных грузинок», как, повторяя поэта, принято было говорить в среде кавказских офицеров. Молодая вдова угадывала за ним мир, вход в который закрылся для нее семейным несчастьем. Но она была юной и с таким сильным чувством принимала искреннее увлечение молодого офицера, что не могла еще просматривать какое-то будущее. Она была естественна, и все, что было вне их отношений, еще не существовало, как бы заманчиво ни манило. Все оборвалось, и в этом не было ни тени прямой вины Николая. В то время он был участником тяжелых сражений в горах против турецких ставленников, которым англичане на небольших парусниках доставляли оружие как борцам за свободу. Не желая признаваться, как ей больно в разлуке, она уехала к своим владетельным родственникам в отдаленное владение и там заразилась азиатской холерой.
Ее благородные родные, видя ужас, с которым принял Николай весть о ее кончине, и его страдания, сохранили к нему уважение и привязанность, как и все их друзья и близкие. Он отвечал знаками рыцарского внимания. Это было и потом, после его женитьбы, когда он стал губернатором и впоследствии сам пытался диктовать политику государства. Он не унижался при этом до традиционного покровительственного поведения русского чиновника, предлагавшего служебные покровительства и выгоды тем, кого, в память своей любви, считал выше и благородней себя. На всю жизнь зажегся в его душе жаркий южный пламень, как память короткого счастья, мелькнувшего, как арабская сказка.
Он не был сторонником продвижения России к югу и новых захватов. Ему чужда идея покорения Оттоманской империи и приобретения Константинополя, восстановления христианской твердыни на проливах, Царьграда, к которому стремились и киевские и московские князья и цари. Он убежден, что в этом направлении Россию ждет катастрофа. Она погубит свои силы и рассеет на необозримых завоеванных просторах свой простой и добрый народ, как свой рассеяли и погубили римские правители-честолюбцы. Завоевания и покорения не нужны, под каким бы предлогом они не совершались! Он полагал, что даже с Грузией надо сохранять лишь союз без объединения в единое государство. Это слишком разные народы. В Грузии и Армении достаточно иметь наши войска для защиты этих народов.
Государь Николай выслушал это мнение Муравьева, когда принимал его по рекомендации великой княгини Елены Павловны, назначая губернатором в Тулу. Он спросил молодого генерала, зная о его военном опыте, про кавказскую войну и про наши действия там, государь попросил объяснить подробней.
– Народ наш еще не достиг такой степени благосостояния, чтобы состоять с Грузией в одном государстве, – ответил Муравьев. – Это принесло бы нам лишь затруднения вместо пользы. Для защиты христианских народов Грузии достаточно содержать в ней две наших дивизии и этим ограничиться.
Николай выслушал внимательно и велел подать записку. Мнения своего царь не излагал. Он сам давно убежден, что империя его и так достаточно обширна и не нуждается в приобретениях. От дальнейшего ее расширения могут произойти лишь несчастья. Но он держался правила, что, где однажды поднят наш флаг, он не должен опускаться. С тем, что под его скипетром он не вправе ослаблять узы. Свою державу он старался крепче сжать железной рукой.
При неприязни к напрасным жертвам своего народа и его тяготам Муравьев в то же время оставался военным. Он полагал, что армия нуждается в постоянной практике и солдат должен уметь владеть современным оружием На плацах и маневрах нельзя научиться храбро сражаться. Для усовершенствования дисциплины и обучения солдат умению владеть современным оружием требуются умелые офицеры, для которых нужен боевой опыт, с тем чтобы они могли подать личный пример храбрости. Каким бы миролюбивым ни было современное большое государство, но волей судеб ему приходится непрерывно вести войну. Войны происходят одна за другой, большие и объявленные – и малые.
Спустя годы Муравьев стал понимать, что благородный идеализм императора Николая не давал покоя его реакционному уму самодержца. При всей холодной справедливости он одержим был потребностью исполнять святое дело освобождения христианских народов, исполняя заветы своих предков. Для этого подавлять Турцию, стремиться к Святым Местам, обретать все больше прав на Ближнем Востоке. Сам он предпочитал армию на парадах больше, чем в войне. В Восточном вопросе он желал Англию сделать своей союзницей. Но для нее не могло быть никаких других союзников, кроме торговли. Они искали не Гроб Господень, а сбыта товаров и безопасных путей в Индию.
…Увлечение французской аристократкой Де Ришемон началось летом в Австрии, оно превратилось в сильное чувство и в связь, охватившую Николая со всей зрелой силой, которой он не давал воли в России ради службы и выработки современных убеждений. Знакомство состоялось раньше, еще в Париже. Молодые люди заметили друг друга. Семья Де Ришемон была известна великой княгине Елене Павловне, урожденной принцессе Вюртембергской.
Николаю всегда казалось, что его убеждения не устоялись. Теперь оказалось, что у него убеждения есть. Он унаследовал их от отца, твердые взгляды на жизнь и на землю, понятия здравой и естественной нравственности. Он увидел свои достоинства глазами француженки и познал свои качества. До сих пор ему казалось, что он из европейских теорий развития общества лишь подбирал что-то для себя подходящее. Кстати, отец его когда-то служил в Сибири и был убежден, что наше будущее там. Как бывает часто, мнение отца переходит против воли к сыну. Как говорят французы: каждое последующее поколение доводит идеи предыдущего до абсурда! Не отсюда ли ненависть Николая Муравьева к завоеваниям и великим битвам, к движению в мир древних народов, где кипит своя своеобразная жизнь и куда не нам лезть. Не от отца ли желание переменить кровавые покорения на бескровно добываемые трудом плодородные и богатые просторы.
Общество склонно полагать, что для карьеры Сибирь избирают лишь неудачники или по намерению поправить денежные дела, имея в виду взятками. Там есть с кого взять. «Иди! – сказал отец, когда Николай еще много лет назад только заикнулся. – Там наше будущее. Золотое дно! Имей только голову на плечах, и дорога из Иркутска только в канцлеры». Теперь Муравьев после своих увлечений ссыльными, отбывавшими у него сроки, мог бы добавить: «Иди в командующие всеевропейской революционной армией!» Не зря знания языков, полученные в Пажеском корпусе, давали ему свободу в Европе, во всех слоях общества, он в любой стране не чувствовал себя иностранцем. Войны и зрелища жестокостей он перенес в свое время и закалился, втайне, как и все, кто видел смерти людей и казни, может быть, гордясь своей стойкостью, которая еще может пригодиться.
Николай не избегал общих понятий и модных знаний. Он был безукоризненно смел в служебных суждениях о развитом государстве, о реформах в армии и о благоустройстве народа. Он оставался таким при продолжавшихся посещениях своей покровительницы Елены Павловны, у которой служил когда-то пажом. Очаровательная, с годами не стареющая, великая княгиня Вюртембергского рода, в котором смешалась кровь многих европейских дворов, она умела выбирать себе любимцев. Муравьев был почтителен, храбр, молод, горяч, не по годам развитым, но сдержанным умом, и ему нельзя было отказывать в поддержке. Елена Павловна известна созданием благотворительных учреждений, больниц, госпиталей, учебных заведений. Покойный ныне император, родной брат ее мужа, не противился. Она сама предложила ему назначить тридцатипятилетнего генерала губернатором в Тулу. Муравьев посещал дворец Елены Павловны, но помнил пословицу, что для смышленого слушателя не надо много слов.
Елена Павловна с первого же взгляда, казалось, полюбила Екатерину Де Ришемон. Она сказала, что лучшего брака для Николая Николаевича нельзя желать. Брак с француженкой не будет обременять Колю Муравьева связями с семьей и многочисленным русским обществом, которое еще не установилось как следует, ждет для этого реформ, которые пока не совсем ясны. Напротив, этот брак даст ему высоту развития и независимость. Это будет постоянный канал на Европу, через который бывший ее паж Коля Муравьев, нынче возмужавший и ставший ей своим и родным, будет поддерживать, по закону сообщающихся сосудов, уровень своих вкусов и познаний. Конечно, наш Коля умеет, трансформируя их, применять к непрерывно меняющимся обстоятельствам нашей империи.
Теперь у Муравьева были убеждения и было дело. Время поисков прошло. Путь найден. Молодость была терпеливой и оказалась к исходу своему незапятнанной. Француженка-жена была его европейским ангелом-хранителем, само существование ее, с ее интересами, не позволяло Николаю опускаться до умственной жизни генерала и губернатора на провинциальной окраине. Блеск Парижа отраженным светом сиял и от сибирского Муравьева, создававшего на Ангаре молодую Европу, смесь Сибири с Америкой.