разгромили Кантон?
В ямыне происходили встречи и беседы с французским послом бароном Гро, с адмиралами и генералом.
Офицер с переводчиком и конвоем послан был за бывшим гражданским губернатором Кантона, а другой за маньчжурским генералом. Не оставалось ничего другого, как обратиться за помощью к китайцам и вернуть им всю власть в городе. Мы сильны, но не надо оказываться в смешном положении. Не зная обычаев, порядков, хода здешней заведенной жизни, мы сделали все, что в наших силах, даже вывезли все из сокровищницы, но дальше дело не пойдет.
К подъезду ямыня опрятные богатыри-носильщики поднесли красивые паланкины. Прибыл сам Хоква со свитой из китайских джентльменов, магнатов кантонской торговли. Они в безопасности жили в своих богатых домах под надежной охраной. Элгин вышел встретить и почтительно пригласил гостей в кабинет своего ямыня, в котором заменена мебель и поставлены очень удобные американские кожаные кресла и диваны с кожаными подушками, как у Рида.
Цветущий Хоква, свежий и благожелательный, ласково улыбаясь, почтительно осведомился о здоровье и благополучии ее величества королевы, о здоровье посла и его близких. Эта учтивость не была притворна.
Подали чай. Барон Гро отсутствовал. Высшие офицеры армии и флота были в сборе. Хоква верный слуга и наперсник Е, он всегда писал доклады губернаторам о торговом положении в Гонконге, о намерениях англичан, об их силах, он собирал сведения от своих многочисленных зависимых торговцев, чья коммерция зависела от него как от главы корпорации. Теперь этот магнат китайского бизнеса дружески и почтительно беседовал с Элгином.
Хоква дубликат и антипод Вунга, он так же рьяно служит китайским властям, как Вунг британцам.
При этом Хоква и Вунг не враги, они соучастники многих коммерческих предприятий; видимо, надеются друг на друга и сохраняют взаимно высокое уважение.
В конце концов разговор свелся к серьезному предупреждению, которое, как сказал Хоква, он обязан сделать для спасения интернационального храма торговли. Может все пасть и погибнуть, начнется всеобщее нищенство, Кантон гибнет; закрываются его цветущие предприятия, на которых вырабатываются всемирно известные товары, заколачиваются его мастерские по обработке сырья. За Кантоном начнет сохнуть и увядать вся страна из двух Гуаней. Народ вымрет. Кому продавать? Кто будет курить? Сейчас у всех в голове: как спастись, а не как потягивать трубочку.
– При любых самых тяжелых обстоятельствах я не покину Кантона, – сказал Хоква. Он довольно хорошо произнес эту фразу по-английски, помощь Смита не понадобилась.
Китайские джентльмены в своих дорогих халатах и прекрасных шелковых шапочках, рассевшиеся на американских диванах, подтверждали послу королевы свою готовность не покидать фронта торговли, не дать увянуть славному делу коммерции там, где их трудами она достигла небывалого, невиданного в стране расцвета. Хоква и его коллеги не отступят от данного слова и не уйдут. И в этом они близки и понятны британцам, как родные братья, хотя их нельзя посадить с собой за европейский обеденный стол.
– Жилища на лодках и на плашкоутах не только в цветах. Каждый бедняк что-то получал от общего движения денег и товаров, и каждый что-то заводил по своим силам. Товары дешевели. Каждый бедняк в своем деле процветает. Не произведите, высочайший гость, взрыва, который расколол бы наш с вами общий дом от крыши до фундамента.
Ничего не скажешь, смышлен чинк-чинк, китаёза!
Решение тут могло быть только одно. И ни одна нация в мире, кроме коммерческих британцев, еще не в силах понять рассуждений Хоква, как мы. У нас с ним ум один, полагал Элгин.
Как только Хоква с китайскими джентльменами простились и отбыли из ямыня, Эдуард Вунг сказал Элгину, что надо как можно скорей передавать управление городом в руки самих китайцев.
– Они прокормят и Кантон, и английскую армию.
Из ямыня гражданского губернатора возвратился посланный офицер с известием, что Пей Квей очень испугался, но через некоторое время он прибудет. Перед уходом должен сделать некоторые распоряжения. Его трясет от страха, он, видимо, опасается, что, как Е, его тоже куда-нибудь отправят.
До сих пор ни один из достопочтенных жителей города, ученых и коммерсантов не соглашался стать мэром и взяться за наведение порядка. Все отказывались.
– Мы не такого высшего ранга и не имеем права.
Суть ответов Джеймс мог бы изложить своим языком: «Это не наше дело. Мы – гуманисты и мыслители. Мы осуждаем политику властей. Это наша профессия, какая бы власть ни была, мы возмущаемся. А сами управлять не можем».
– Я не назначен на такую должность и не смею…
– Я не могу, я не достоин.
– Спасибо, спасибо вам, но это невозможно.
Полный и всеобщий отказ. Насильно не заставишь, а город рушится и разграбляется. Свирепствуют болезни, голод, мор, Элгин, чума. Об этом мрачно острил по собственному адресу посол, и у него опять был вид как в воду опущенного, безрадостного, чей пароход с колониальным грузом утонул. Получалось, что не он победил и разгромил китайцев, доведя дело до конца, как требовал Пальмерстон, а что китайцы победили нас и они не хотят нас выручать. Сами расхлебывайте. Все они боятся ответственности.
Эдуард Вунг чего-то недоговаривал.
Маньчжурский генерал живо сообразил, что дело идет к перемене, когда к нему пришли от посла королевы. Но как далеко, этого он не мог предугадать. Во всяком случае, его очень вежливо попросили и к послу не повели связанным или на веревке, как Е, на потеху всему городу. Хотя генерал был маньчжуром, но в нем была китайская важность. Он просил сказать Элгину, что приносит извинения, должен был привести себя в порядок, чтобы достойно явиться к такому высокому лицу. Поэтому заставил посла королевы ждать два часа.
Элгин изложил свой план. Он передает всю власть в Кантоне в руки гражданской и военной администрации Срединной империи. Опасности для населения очевидны, поэтому срочно, как можно скорее надо восстановить администрацию, привычную для жителей, и возобновить торговлю. Англичане и французы совместно приняли такое решение.
Генерал выслушал, задал несколько вопросов Элгину и сказал, что согласен взять на себя управление Кантоном.
Сэр Джеймс вздохнул свободно. Маньчжур прекрасно понимал все трудности, постигшие завоевателей. Экономику провинции, характер населения города Кантона, его нравы и занятия генерал, как оказалось, знал. Он поделился своими соображениями. Обещал постараться. Полицейское дело ему известно. Он, конечно, меньше знает, чем гражданский губернатор, который был бы так же полезен…
Элгин не первый раз замечал, что с маньчжурами дела вести проще, они держатся естественней, чем китайцы. Генерал полагал, что через неделю вся торговля оживет.
Опять послали за гражданским губернатором. Тот отказался прийти, сказал, что находится под почетной охраной и что его просили не выходить. Он обещал и не может изменить своему слову. К тому же нездоров, у него второй день болит голова, и он сегодня не может выходить на воздух.
Генерал тоже находился под домашним арестом, но он не подвергался никаким наказаниям, к нему не вламывались и не выказывали намерения увезти его куда-нибудь.
Элгин не собирался откладывать дело в долгий ящик. Служба превыше всего. Престиж и амбиции не имеют тут никакого значения. Он сам явился к Пей Квею с двумя офицерами и переводчиком.
Гражданский губернатор, видимо, о чем-то догадывался, может быть, ждал, что дело примет подобный оборот.
Элгин изложил все, зная, что китаец сразу не согласится. Так и случилось. Но Элгин сам не хуже любого китайца, и он был уверен, что дело сладится. Он не собирался пугать китайца.
Пей Квей во время разговора поглядывал на переломанные резные двери своего кабинета, как бы намекая, что в его ямыне много следов самого бесцеремонного обращения варваров с хорошими вещами.
– Надо подумать, – сказал он. – Сразу невозможно дать ответ. Мы очень благодарны за заботу о населении Кантона.
Элгин и сам понимал, что, после того как мы изломали у него ворота и двери ямыня и все громили, а потом им же кланяемся, они не могут сразу показать, что готовы перемениться. Это, пожалуй, и не в силах людских. Кроме того, они должны обдумать, что тут возможно сделать и какой будет степень ответственности гражданского губернатора перед пекинским правительством за сотрудничество с европейскими властями. Иное дело генерал. Он военный человек, привык исполнять приказания.
– Конечно. Я понимаю. Вы должны обдумать, – согласился Элгин. – Конечно, очень трудно возобновить деятельность полиции, наладить снабжение населения продуктами, восстановить порядок.
– Нет, нет, это все пустяки, – ответил, улыбаясь, гражданский губернатор. – Это все сразу можно сделать…
Тут он как бы прикусил язык. В чем была загвоздка – Элгин уже предполагал.
Губернатор просил дать ему на обдумывание два дня.
– Как можно! Положение ужасное! – вокликнул Элгин и ужаснулся, уловив в своем тоне умоляющую ноту. Он просил, он боялся ответственности больше, чем эти китайцы. Их, побежденных, он стал упрашивать, доказывал властно и восстанавливал свой вид победителя. Но китайцы понимали, что властность посла напускная и что в душе он в смятении, что он в их власти. Как быстро дети и женщины все переменили. А-а! Ты, значит, не хочешь губить народ, есть же у вас там совесть, на вашем болотистом севере, вы не как монголы, которые так же, как вы, пьют молоко и едят баранину, с которыми мы, впрочем, в свое время тоже управились. Разговаривая с гражданским губернатором, Элгин чувствовал себя лицом к лицу со всеми китайцами. Кстати, Пей Квей был не один, его окружали чиновники, все довольного вида, предвкушавшие, что власть вместе с доходами снова попадет к ним в руки.
Элгин сказал, что ждать нельзя. Что за два дня многие умрут с голода, что десятки тысяч за это время уйдут за ворота.
«Но что же вы шли сюда, когда начинали стрелять по Кантону?» «Разве вы не видели, что китайцы помогали вам снять ваши канонерки с мелей и продавали вам много продуктов? Теперь после вашей победы продуктов нет ни у вас, ни у нас».