– В противном случае, – велел передать Зефар, – можете дохнуть и дальше!
Германик, оскорбленный столь унизительными требованиями, спросил через посланца:
– А руки нам варвары связывать не будут?
На что Зефар велел передать:
– Сегодня, – нет.
На рассвете шестого дня шестеро знатных римлян поднялись по узкой тропе. Их провели к неброской, полотняной палатке, у входа в которую им пришлось простоять более трех часов. Варвары желали твердо вбить в римские головы, что хотя о переговорах первыми заговорили они, побеждены все-таки римляне. Только когда солнце поднялось достаточно высоко, а волосы римлян слиплись от пота, воин откинул холст, закрывавший вход в шатер вождя, и знаком велел: «Входите».
Внутреннее убранство шатра было под стать его внешнему виду. Возле стола, на трехногом табурете восседал Зефар, не пожелавший даже хоть как-то принарядиться для встречи с теми, кого сам и пригласил. У задней стены лежали стопкой плохо выделанные оленьи шкуры, накрытые мягкой овчиной, а над этим импровизированным ложем, на столбе, висели начищенные до зеркального блеска доспехи. Два масляных светильника на столе завершали убранство этого жилища воина, знающего цену всему и не преувеличивающему никакой цены.
Не вставая, хозяин поднял руку с широко раскрытой ладонью – приветствие, древнее, как мир, и означающее, что рука приветствующего свободна от всякого оружия, сказал негромко:
– Приветствую римлян, посетивших мой шатер, – после чего несколько минут созерцал шесть вскинутых в римском приветствии рук – тот же жест, но более «цивилизованный» и потому выглядевший не столь открыто и искренне.
– Приветствуем тебя, Зефар, полководец великой вещуньи, —за всех ответил Германик.
Лицо его в этот момент могло бы поспорить в бесстрастности с лицом статуи любого божества, но голос прозвучал не так, как ему хотелось бы.
Зефар уловил его хрипотцу, усмехнулся одними губами, хлопнул в ладоши, приказал:
– Лигиец. Подай вина римлянам. У них от ожидания пересохли глотки.
Лигиец – широкоплечий, коренастый немолодой воин – доверенное лицо и первый помощник Зефара, не в первый раз появлялся перед гостями господина в роли молчаливого слуги. Как великая госпожа никогда не хвалилась перед людьми помощью дочери, так и Зефар не выставлял напоказ своего приближенного.
Тот принес и поставил на стол широкие, варварской работы чаши, из бурдюка наполнил прозрачным, как вода, кисловатым местным вином.
– И мне плесни, – напомнил ему Зефар. – Нехорошо, когда гости пьют, а хозяин смотрит.
Приподняв чашу, такую же простую, как и все убранство шатра, и дождавшись, когда римляне возьмут свои чаши, он встал и спросил:
– За что будем пить?
Римляне переглянулись, Германик натянуто улыбнулся:
– Мы слышали, что в вашей земле первое слово должен говорить хозяин.
– Верно. Я скажу. Выпьем за то, чтобы мы договорились и прекратили распрю к общему удовольствию, как и должно поступать разумным людям.
Это была первая, более или менее благожелательная фраза, услышанная римлянами в лагере варваров. Жуткая, варварская латынь Зефара делала ее еще более тяжелой и основательной.
Когда пустые чаши вернулись на стол, Зефар опять хлопнул в ладоши, приказал:
– Лигиец, кресла моим гостям, – и после того, как римляне сели на табуреты, которые полководцу почему-то захотелось назвать креслами, заговорил: – Наша госпожа добра и милосердна. Она не желает смерти римским воинам и потому поручает мне передать наши условия, – воин остановился, будто эта недолгая речь утомила его.
Римляне молчали. Ничего хорошего от варваров они не ждали. Беспощадность восставших к пришельцам была общеизвестна.
– Великая госпожа, великая вещунья, сестра Богов, известная под именем Лиины, гадалки из терновой рощи (несоответствие этих наименований звучало почти издевательски), приказывает легионерам Рима передать все доспехи, щиты и оружие в руки ее воинов и оставаться в пределах Мертвого ущелья до тех пор, пока на это будет ее воля. Взамен, – Зефар повысил голос, словно желая перебить возможные возражения римлян, – милостивая госпожа клянется своим честным именем снабжать воинов Рима ячменным или черным хлебом по мере, принятой среди римлян, а также водой по потребности. На размышления вам милосердная госпожа наша дает время до завтрашнего утра, но если вы решите принять ее условия раньше, она не будет гневаться.
– Сложить оружие безо всяких гарантий?!
Зефар усмехнулся. Теперь, передав условия госпожи, он словно снял маску с лица, став самим собой:
– Неужели римляне слепы, как новорожденные щенки? Неужели они не видят, что иначе им не сохранить ни своих жизней, ни жизней своих воинов? Еще несколько часов, и если я не получу ответ, легионеры взбунтуются и в обмен на воду принесут мне не только свое оружие, но и ваши головы. Уж я-то постараюсь, чтобы наши условия знали все римляне еще до вашего возвращения.
– Варвар коварен!
– Если бы не воля госпожи, вы бы все передохли здесь. Лигиец! Еще вина. У римлян мозги пересохли, – кисловатое вино не обладало тонким вкусом, но прекрасно утоляло жажду, и потому пили его римляне с удовольствием.
То, что Зефар передает чужие слова, сомнений не вызывало. Сам бы он до переговоров с побежденными не унизился бы, предоставив им полную свободу умирать от жажды и резаться друг с другом за глоток воды.
– Мы, возможно, примем твои условия, Зефар, полководец гадалки из терновой рощи, но скажи, чем ты подтвердишь свои слова и честность намерений? Чем поручишься, что сдержишь свое слово и не оставишь умирать разоруженных римлян от голода и жажды?
– Слово госпожи, которое она никогда не нарушает, – лучшее ручательство. Или римлянин желает взять заложников?
– Да.
– Зря стараешься. Я не выдам тебе ни одного из своих воинов. И госпожа тоже. Я не желаю подвергать даже самой незначительной опасности доверившихся мне людей, если этого можно избежать.
– Однако когда твои воины выкрали наказанных…
– Это твои воины их выкрали. Я не рискнул бы ни единым человеком из-за предателя и беглого раба. У тебя способные люди, Германик. Предложи я им хоть какую-нибудь цену, они продали бы тогда и тебя. Как видишь, я поступил честно и взял лишь то, что считал своим по праву.
– Что вы сделали с похищенными? Казнили?
– Не римлянина. Его я вернул юной госпоже, правда, потом он опять бежал…
– От вашей госпожи?
Зефар вскочил, будто его подбросило. Лицо воина перекосилось. Стиснув пальцы так, что они побелели, он подавил вспышку ярости и сказал надменно:
– Римлянин оскорбил нашу госпожу, усомнившись в ее силе, но от госпожи невозможно укрыться, и римлянин увидит это своими глазами. Это говорю я, Зефар, а мое слово не хуже слова госпожи, – помолчав, он холодно спросил: – Я так понял: римляне не хотят принимать наши условия?
Германик, не отвечая, смотрел себе под ноги.
– Ступайте. Срок – до завтра.
– Погоди, Зефар. Мы принимаем условия. Каждый час уносит жизни наших воинов, и мы не можем тянуть еще один день.
– Вот это умные слова, – Зефар широко улыбнулся. – Плох тот командир, который не заботится о своей армии.
– Где вы будете принимать оружие?
– У троп. Ни один римлянин не должен приближаться к перевалу. Вода и хлеб готовы…
Стоя рядом с Зефаром, Германик наблюдал, как проходят длинной чередой мимо варваров его воины, бросают к их ногам свои латы, щиты, мечи, копья, как подходят к чанам, постоянно наполняемым прозрачной водой, погружают в воду фляги и пьют сами, окуная в воду изможденные лица. Набрав же воды, идут далее, берут с камней по два хлеба и спускаются вниз, в ущелье.
Один из легионеров нарушил этот порядок.
Крики его были слышны даже наверху.
Бедняга молил о глотке воды и клялся, что оружие у него украли свои же.
Соратники отталкивали его до тех пор, пока один из варваров, сжалившись, не дал ему напиться, но предупредил, чтобы тот больше не орал, а ждал, когда пройдут все. Тогда де он решит: позволить ли раззяве набрать воды и взять хлеб или прогнать прочь так. Обращаясь к Германику, Зефар сказал:
– Если таких будет много, я решу, что римляне не держат слово.
– Воровство оружия поощряли вы, – возразил ему римлянин.
– А почему мне было не поощрять его? – осклабился Зефар. —Я ведь знаю, что прежде, чем снять доспехи, снимают голову. Но не будем оскорблять друг друга подозрениями. Когда я сочту оружие и латы, я узнаю истину и, думаю, не буду огорчен недостачей. Сегодня пир. Я хочу, чтобы римлянин был там.
– Воля победителя – закон для побежденного.
Зефар засмеялся:
– Не грусти, парень, госпожа милостива. Не грусти. В темноте не трудно спутать одно ущелье с другим.
– Мне почему-то думается, что мы ничего не путали. Вы заранее узнали об измене и увели воинов по тропам еще до нашего прихода.
– Может быть, и так, – согласился Зефар. – Твои слова не оскорбляют мудрости великой госпожи, и потому я не стану спорить с тобой.
– Дозволь спросить.
– Спрашивай, спрашивай. Ты хочешь узнать о судьбе центурий, посланных тобой против великой госпожи?
– Да, ты проницателен.
– Не велика проницательность. Госпожа разделяет не только лагеря, но и армию. У нее есть свой отряд под предводительством молодого Овазия. В нем около тысячи воинов. Они-то и встретили легионеров.
– Я слышал, что вы оставили великой госпоже только триста воинов, но и тех она отпустила за добычей.
– Как отпустила, так и позвала, а Овазий оказался достаточно умен, чтобы из трехсот сделать тысячу. Мудрость госпожи также состоит и в умении выбирать людей, достойных доверия.
– А того молодого варвара она тоже к нам подослала?
– Нет, римлянин. Великая госпожа никого не учит подлости. Покойник Стафанион частенько повторял, что люди подлы и низки и что предатель найдется всегда. Грек считал себя очень умным, словами же этими он оправдывал собственное ничтожество. Госпожа тоже никогда не забывает о людских слабостях и поэтому была уверена, что если раздробить войско на отряды и остаться без надежной охраны, обязательно найдется подлец, который донесет вам эту весть, и вы не удержитесь и постараетесь покончить с ней одним ударом. Все очень просто, римлянин. Просто и мудро, ибо, говоря по совести, даже сейчас во