Врата Неверного Пути
Для волшебницы очень важно иметь третий глаз. Если Врата Неверного Пути закрыты или повреждены, неизбежны неверные суждения и ошибки. Труден и тернист будет путь такой волшебницы. Немало рамахан бесславно погибло, так и не сумев открыть Врата Неверного Пути.
11Эйнон
С громким вздохом, от которого заколыхались ярко-синие бархатные шторы, Нит Имммон принялся снимать ионную экзоматрицу. Это было совсем непросто. Во-первых, экзоматрица шнуровалась запутанными псевдоорганическими венами и артериями биосхем. Биосхемы являлись цепями компьютерных чипов. Чипы пропускали фотоны через мнемоническую жидкость, которая выстраивала их в определенном порядке и увеличивала мощность. Во-вторых, каждая вена или артерия подсоединялись к определенной поре на коже Нита Имммона, стимулируя вегетативную, эндокринную и нервную систему гэргона.
Казалось, каждая пора гермафродитного тела техномага кровоточит. Кровь должна была стекать вниз, но она циркулировала по своеобразной спирали, постепенно охватывая каждый квадратный сантиметр тела. Прямо поверх кровеносной системы образовывался покров, постепенно превратившийся в обтягивающую зеленоватую тунику, краги и накидку с высоким воротом, закрывавшим уши. Покров состоял из чрезвычайно сложной сети псевдоорганических биосхем, металлическая поверхность которых блестела на свету.
Тэй, сидящий на ветке карликового сэсалового дерева, за которым Нит Имммон любовно ухаживал, наблюдал за привычными превращениями, слегка наклонив голову.
— Наверное, тебе всего этого недостает, — сказал Нит Имммон.
Тэй взъерошил пестрые перышки и коротко чирикнул.
Нит Имммон рассмеялся.
— У тебя всегда было извращенное чувство юмора, Нит Эйнон.
— Я больше не Нит, — послышалось в голове Имммона. — Мое время истекло.
— Скажи, тебе было больно снимать экзоматрицу?
— Я не сразу понял, что эта боль неотделима от привилегии быть Нитом.
Нит Имммон отложил экзоматрицу и подошел к птице.
— Напрасно ты считаешь, что твое время истекло, Нит Эйнон. По-моему, оно и не начиналось. — Гэргон вытянул левую руку, но тэй продолжал сидеть на ветке. — Ну, как хочешь!
Обернувшись, техномаг сделал плавное движение рукой, и в апартаментах потух свет.
В темноте почувствовалась пульсация, и появился свет, сначала его источник был размером с булавочную головку, затем с колесо, непрерывно вращающееся и увеличивающееся в размере. Вот огромная яркая звезда разорвалась на галактики, туманность, газовые облака и бесконечную пустоту космоса. По желанию Нита Имммона звездная панорама изменилась, и он стал наблюдать за конкретной галактикой.
— Смотри, — сказал Нит Имммон, — Геллеспеннн!
— Это хроника или имитация?
— Это начало нашего конца. — Среди звезд виднелись какие-то объекты. — Здесь мы вступили в бой с центофеннни. — Потерявшие управление в’орнновские гравитационные корабли и их обломки дрейфовали среди звезд. Вид у кораблей был ужасный — будто неведомая сила вывернула их наизнанку. — Это наш позор, Нит Эйнон. Если не разгадаем секреты центофеннни, мы обречены. — Галактика Геллеспеннна была похожа на кладбище в’орнновских космических кораблей. — Центофеннни разыскивают нас.
— В мое время эта теория была довольно популярна.
Внезапно техномаг и тэй увидели совершенно другой сектор той же галактики, где было еще больше разбитых космических кораблей в’орннов.
— Это уже не теория. — От вздоха Нита Имммона снова зашевелились шторы. — Тридцать семь звездных лет назад флот 1011 был разбит центофеннни. Девятнадцать гравитационных кораблей, тридцать тысяч в’орннов, — изображение приблизилось, так что можно было рассмотреть леденящие кровь детали, — погибли все до единого.
— Не вижу разбитых кораблей центофеннни.
— Их нет.
— Как и на Геллеспеннне.
Повисло неловкое молчание.
— Как далеко?
Нит Имммон понял, что Нит Эйнон хотел спросить, как далеко это произошло.
— Не очень далеко от Кундалы, — ответил он. — Центофеннни напали на наш след. Рано или поздно они появятся здесь.
— Ты сообщил Гуль Алуф?
Имммон заметил, что Нит Эйнон не упомянул ни собрание, ни Товарищество гэргонов. Что же в этом удивительного, если Эйнон знает реальную расстановку сил?
— Нет, не сообщил.
— Уверен, это неправильно.
— Сначала я хотел услышать твое мнение.
— Мое мнение? — Нит Эйнон попытался презрительно фыркнуть, однако тэй не мог фыркать, поэтому получившийся звук напоминал карканье и свист. — Я навсегда лишен нормального облика. Зачем тебе мое мнение?
— Потому что ты — это ты. И еще потому что ты отец Нита Сахора.
Взмахнув четырьмя крыльями, Нит Эйнон вернулся на сэсаловое дерево.
— Включи свет, эти звезды навевают тоску.
Щелкнув фотонным возбудителем, Нит Имммон включил свет.
— Я знаю, над чем ты работал перед смертью.
— Меня отправили в отставку, — резко ответил Эйнон, — и я снова занялся скульптурой.
— Конечно-конечно! Помню те сказки, которые ты и твой сын рассказывали всем желающим, — махнул рукой Имммон. — Ложь от первого до последнего слова.
Нит Эйнон поймал невидимую вошь в идеально чистых переливчатых перьях.
Придвинув стул поближе к сэсаловому дереву, Нит Имммон сел и вытянул длинные ноги.
— Послушай, я знаю, что ты считаешь меня частично виновным в устранении твоего сына.
— Какое оригинальное слово «устранение», — едко проговорил Эйнон, — такое удобное и… чистое.
Нит Имммон развел руками.
— Вообще-то здесь лучше сказать «убийство», — не успокаивался Нит Эйнон. — Так вот я считаю тебя соучастником убийства моего сына.
— В отличие от Нита Сэттта и Нита Нассама я не участвовал в травле, организованной Нитом Батоксссом.
— Считаешь, я должен благодарить тебя за то, что ты и пальцем не пошевелил для спасения моего сына?
— Меня бы тоже убили, если бы я попытался.
— Чудесное оправдание!
— Зато я жив, а Нит Батокссс мертв!
— Только не твоими стараниями. К тому же теперь у руля Нит Нассам.
Нит Имммон вздохнул.
— Нит Эйнон, я просто хочу помочь тебе.
— Мой сын мертв! Ни ему, ни мне не поможет ни один гэргон.
Имммон с грустью посмотрел на тэя.
— Я хочу попробовать доказать тебе, что ты не прав.
— Верни Нита Сахора.
— Я не могу совершить невозможное.
— Другим кастам мы даем обещания, особо не осторожничая.
— Но ведь мы в Храме Мнемоники, здесь только ты и я. Тебе, как никому другому, известны наши возможности.
— Если не можешь сделать то, о чем я прошу, нам вообще больше не о чем разговаривать.
Нит Имммон поднялся и поставил стул, стараясь, чтобы каждая из ножек попала именно на свое место. Все вещи в его апартаментах всегда находились в отведенных для них местах, меняя положение изредка, как этот стул. В этом строгом порядке таилась какая-то сила, как в отдельной формуле заклинания.
— Когда сюда придут центофеннни, — тихо, словно обращаясь к себе, проговорил Нит Имммон, — не уцелеет никто.
— Если это наказание за все войны, которые мы развязали, за горе и разрушение, что мы принесли, то нужно иметь мужество принять его.
— С каких пор ты стал фаталистом?
— Зачем притворяться, что знаешь меня, Нит Имммон. — Нит Эйнон поднимал то одну ногу, то другую — верный признак нарастающего волнения. — Гэргоны и все в’орнны вообще идут по неверному пути с незапамятных времен. Только мой протест всегда значил не больше, чем глас вопиющего в пустыне. Меня игнорировали, а когда я слишком высовывался, оскорбляли. Впоследствии злоба распространилась и на сына, который разрабатывал мои идеи.
— Ты был не один, Нит Эйнон, и твой сын тоже.
— Трус! Слишком поздно! Лучшие тому доказательства — твои голограммы. Ты пожнешь плоды собственного бездействия. Центофеннни сделают с в’орннами то же, что мы сделали с кундалианами. Надеюсь, у тебя хватит ума понять, что это самое подходящее наказание за наши преступления.
— Отказываюсь этому верить.
— Тогда покажи Гуль Алуф то, что показал мне, — посоветовал Нит Эйнон.
— Общение с Гуль Алуф — твоя новая причуда?
Тэй попытался рассмеяться.
— Возможно, Нит Имммон, это единственное, что у нас есть общего.
В палатке Миннума в городе За Хара-ат мягко горели лампы, и пахло жареной песчанкой и ба’ду. Колченогий соромиант склонился над огнем, колдуя над почерневшей сковородкой, на которой ярко-красные лепестки жарились в масле лимонника.
— Не знала, что ты так здорово готовишь, — сказала наблюдавшая за ним Джийан.
— У меня много скрытых талантов. — Миннум добавил немного корицы. — Когда живешь один, госпожа, приходится учиться готовить. Особенно такому гурману, как я. — Он взглянул на Джийан. — Простите за прямоту, но, по-моему, вам лучше присесть. У вас очень измученный вид.
— Наверное, постоянный риск накладывает свой отпечаток, — вяло улыбнулась Джийан, наливая себе чашечку крепкого ба’ду. — Так или иначе, спасибо за заботу.
— Вы голодны? Поешьте хоть немного!
— Все кажется таким вкусным! — Джийан сняла пробу. — Миннум, ты гений!
Колдунья отхлебнула ба’ду. Миннум разбил палатку внутри разрушенного храма на бульваре Исследований. Тонкие колонны минаретов были похожи на ночных часовых. Первая Матерь прислушалась к шорохам За Хара-ата. Джийан была уверена, именно они отпугивали кхагггунов. Лишь днем в компании архитекторов солдаты отваживались заходить на место раскопок. Ночью кхагггуны предпочитали отсиживаться за ионным барьером, возведенным месагггунами вокруг лагеря.
— Ну и что ты здесь нашел?
Миннум на секунду оторвался от сковородки и нерешительно взглянул на Джийан.
— Все наши трофеи в углу.
Соромианту было не по себе. Он успел проникнуться уважением к госпоже Джийан, поскольку понял, что она, кроме всего прочего, еще и рамаханская Избранная, провидица. Миннум боялся, что она узнает про яд-камень. А пока Джийан держала в руках сломанного идола, полуженщину-полумужчину.
— Любопытно, не правда ли?
— Очень! — Джийан осторожно провела по фигурке пальцем. — Очевидно, что это божок, хотя явно не кундалианский. Ты что-нибудь о нем знаешь?
— Нет, госпожа. Признаюсь, никогда не видел ничего подобного.
— Взгляни на его лицо! Что ты видишь?
Миннум молча покачал головой.
— Доступность и смерть, — сказала Джийан, — причем в равной мере.
Отложив идола, колдунья стала рыться среди других трофеев и вытащила ритуальный кинжал, который нашли рядом с яд-камнем. Сердце Миннума будто перевернулось в груди, и он выругался про себя за то, что не догадался спрятать странную находку.
Джийан повернулась к соромианту, держа кинжал на раскрытой ладони.
— Где ты его обнаружил?
Полный недобрых предчувствий Миннум рассказал, как все случилось.
— Отведи меня туда!
— Но, госпожа, ужин почти готов…
— Сейчас же!
Миннум понимал, что Джийан лучше не перечить. Отложив деревянный половник, он взял оставленный Сорннном фонарь и повел Первую Матерь по мощеным улицам За Хара-ата.
— Этот храм на бульваре Познай Непознанное, — объяснил он.
— Да, все правильно.
Джийан смотрела на кинжал, высеченный из лавандового нефрита. Рукоять была покрыта рунами Венчи. Миннум понял, что в кинжале скрыта какая-то тайна. Голос Первой Матери звучал так настойчиво, что маленький соромиант вздрогнул. Миннум думал о яд-камне, который пропал при загадочных обстоятельствах. Нет, он не сможет больше жить с чувством вины!
Наконец оба свернули на Познай Непознанное — широкий бульвар, один из центральных в древнем городе. Когда они проходили мимо площади Недописанной Руны, фонарь осветил крепостную стену. Миннум подошел к тому, что осталось от входа, и поманил за собой Джийан. Кожу начало покалывать, будто на теле соромианта обосновались вши. Плечо дергалось, и Миннум попытался восстановить дыхание.
Храм имел сложную конструкцию. Несмотря на сломанную крышу и плачевное состояние колонн, в нем было легко потеряться, особенно ночью. Холодный ветер нес по каменным плитам красную пыль. За тысячелетия она въелась в руны, придавая им жуткий красноватый оттенок.
— Мы нашли его здесь, госпожа, — сказал Миннум, проходя между рядов зеленоватых винтовых колонн.
В конце прохода путники увидели пустое место.
— Мы с Сорннном уверены, здесь когда-то был алтарь. Но его разрушили и разграбили мародеры.
Джийан опустилась на колени. Ее поза выражала такое почтение и благоговение, что Миннум почувствовал — он тоже должен преклонить колени. Хотелось задать кучу вопросов, однако соромиант боялся. Он ведь по-прежнему на испытании, а друуги наверняка следят за каждым его шагом. Джийан могла вернуть его к той жуткой жизни в Музее Ложной Памяти, которую Миннум вел до прихода Дар Сала-ат. Вкусив свободу, маленький соромиант просто не мог вернуться в эту тюрьму!
Дрожа от ужаса, Миннум смотрел, как кончиком кинжала Джийан касается пустого участка земли там, где они с Сорннном еще недавно работали. Соромиант заглянул в ее лицо, пытаясь понять, о чем колдунья думает, и это оказалось невозможно. Джийан присела на корточки.
— Миннум! — медленно и четко произнесла Первая Матерь. — Что еще вы с Сорннном СаТррэном здесь нашли?
— Госпожа?
— Хватить прикидываться! — рявкнула Джийан. Голубые глаза так и буравили Миннума. — Ты уже фактически признался. Поздно отрицать.
— Госпожа, я…
— Миннум, послушай! Мы в храме Мстительного Духа. Это святое место. Естественно, это понятие относится ко всему За Хара-ату. И, тем не менее, этот храм — святыня из святынь. Именно отсюда контролировался весь город. Ты меня понимаешь? На языке За Хара-ата святость интерпретируется как сила. — Джийан огляделась по сторонам. — Когда-то сила была здесь, и секрет состоит в том, что она никуда не исчезала. Сила по-прежнему живет в За Хара-ате, она просто дремлет, выжидая, пока все части головоломки не встанут на свои места. Тогда она и проявится во всю мощь.
Взгляд Джийан притягивал к себе, окутывал мягкой шалью. Завороженный Миннум не видел ничего, кроме нее.
— Миннум, я спрашиваю тебя во второй и в последний раз. Что еще вы здесь нашли?
— Мы и правда нашли кое-что еще. — Из глаз Миннума потекли слезы. — То, что лежало под кинжалом.
— Знаю, я поняла это, как только взяла кинжал в руки.
Миннуму было так же горько и одиноко, как в Музее Ложной Памяти.
— Теперь ты должен все мне рассказать.
«И получить по мозгам, — подумал он. — Я запутался в собственной глупости. Как, ради Миины, я мог потерять этот камень?»
Миннум вздохнул:
— Это яд-камень, госпожа. Мы с Сорннном нашли яд-камень.
Джийан закрыла глаза, а когда открыла, Миннуму показалось, что она состарилась на десять лет.
— И где же он теперь?
— В этом-то все дело, — зарыдал Миннум. — Я не знаю!
Джийан ничего не ответила, словно выжидая, когда За Хара-ат сам отомстит тем, кто имел глупость верить в то, что древняя цитадель разрушена.
— Госпожа, он… он просто исчез. Будто по собственной воле.
— Яд-камень способен на многое, и все же уйти он не может, — проговорила Джийан. — Ты представляешь, как это могло случиться?
— Госпожа, я не…
— Нет, Миннум, представляешь! Ты не терял яд-камень, его украли.
«Мстительная Миина, что теперь?» — подумал соромиант. Ведь предупреждал же его Сорннн, однако Миннум не слушал, потому что боялся даже подумать об этом.
— Миннум, — мягко позвала Джийан, — кто мог его украсть?
— Это не Сорннн!
— Конечно, нет! Ему бы и в голову не пришло!
— Тогда один из Бэйи Дас. Они помогают вести раскопки, суют свой нос в чужие дела и нечисты на руку.
— Они воруют безделушки, всякую мелочь, которую можно незаметно вынести с места раскопок. Разве ты не слышал, что тех, кого ловят с поличным, строго наказывают?
Миннум вздрогнул.
— Тогда это точно кхагггун.
— Ни один из кхагггунов не зайдет так глубоко в За Хара-ат, потому что они сопровождают архитекторов, а те боятся заходить в заброшенные храмы.
— Тогда кто?! — вскричал Миннум. — Кто мог украсть яд-камень?
На самом деле соромиант знал ответ, он знал его не хуже, чем свои грехи.
Джийан встала и по проходу между колоннами пошла к выходу из храма. Миннум был в отчаянии. С того самого момента, как пропал яд-камень, он не переставал думать о том, что следовало лучше его охранять.
Вот они вышли на площадь Недописанной Руны, и Джийан обернулась.
— Кажется, ты думаешь, что тебя сейчас накажут, — тихо сказала она.
— Совершенно верно, госпожа.
— И напрасно! Мы должны думать не о том, что случилось, а о том, что может случиться. — Джийан остановилась у каменного колодца в центре площади… — Следует предположить, что произошло худшее.
— Соромианты! — задыхаясь, пролепетал Миннум.
— Правильно! Скорее всего, они украли яд-камень. Это объясняет то, что они помешали Перрнодт колдовать на опале и смогли отравить ее мадилой.
— Госпожа, как я могу исправить эту ошибку?
— Во-первых, перестань себя жалеть, во-вторых, в следующий раз будь внимательнее. — Джийан положила руку на плечо соромианта. — А в-третьих, запасись терпением и верой. — Она огляделась по сторонам и с наслаждением вдохнула ночной воздух. — Как хорошо в За Хара-ате, Миннум! Такое чувство, что я вернулась домой.
— Мне здесь тоже нравится, и от этого мой промах кажется еще менее простительным.
— Не знаю, как ты, — сказала Джийан, потирая руки, — а я страшно проголодалась.
Вернувшись в палатку, они увидели, что бедро песчанки обугливается, а лепестки шиповника пропали безвозвратно. Пришлось довольствоваться остатками мяса и острыми лепешками, которые Бэйи Дас пекли из разных сортов муки. Зато они допили ба’ду, и Миннум открыл бутылку нэффиты, жемчужно-зеленого ликера, в букете которого гармонично сочетались вкус гвоздики, корицы и жженой апельсиновой корки.
Миннум и Джийан сидели на толстых коврах Хан Джад, а когда похолодало, закутались в теплые одеяла Бэйи Дас, чтобы не замерзнуть. Они говорили обо всем на свете и радовались, что могут поближе узнать друг друга.
— Скажи, — попросила Джийан, — эту мадилу соромианты специально выращивают?
— Что вы, госпожа, — проговорил Миннум, — коррушские степи плодородием не отличаются, поэтому при мне архонты не имели возможности ее использовать.
— Значит, можно предположить, что соромианты покинули коррушские степи. Еще одно доказательство того, что у них появился сильный союзник.
— Я бы сказал, этот вывод напрашивается сам собой.
— Раз они используют мадилу, то, значит, переселились в место, где гриб растет в естественных условиях. Ведь у них не было времени посеять споры и собрать урожай.
— Ваша логика безупречна, госпожа! Я могу вспомнить лишь одно место на северном континенте, где мадила растет в естественных условиях. Много лет назад я сам собирал ее там.
— И что это за место? — спокойно спросила Джийан.
Миннум осушил чашу с ликером.
— Это на западе, высоко в предгорьях Дьенн Марра. Кажется, это северо-западный сектор Борободурского леса, у Слезного Хребта.
— Собирайся, Миннум, именно туда мы и направимся.
Маленький соромиант вздрогнул.
— Ах, госпожа, может, попросите о чем-нибудь другом?
Взгляд Джийан будто вцепился в собеседника.
— Нет, я прошу именно об этом, Миннум. Мы пойдем вместе.
— Одни?
— А что?
Холодный ветер дул в руинах города и стонал, как хор плакальщиков на похоронах. Миннум поплотнее закутался в одеяло.
— Западный округ очень опасен, особенно Слезный Хребет.
— Знаю, — кивнула Джийан, — там полно кхагггунов.
— Госпожа, кхагггунов я боюсь меньше всего, — мелко дрожа, ответил Миннум. — Если грибы там по-прежнему растут, то мы наверняка встретим соромиантов.
Сахору не спалось. Как он ни старался, успокоиться не удавалось. Он встал и зажег лампы. Сахор вышел из спальни и стал бродить по галереям Музея Ложной Памяти. Здание музея было необычным, обнесенным стенами с амбразурами и горгульями. Словно злобный горбун, оно притаилось в конце улицы Пятой Дивизии в северном квартале Аксис Тэра. С высоты стен, если бы кто-нибудь отважился на них забраться, можно было увидеть Большое Фосфорное болото, где уже несколько столетий охотились на клайвенов. Сидевшие на неприступных парапетах горгульи олицетворяли демонов, тех злобных существ, которых Великая Богиня Миина много лет назад изгнала в Бездну. Согласно легендам, демоны мечтают вырваться на свободу и подчинить себе Кундалу.
Сахору очень нравилось в музее. В прошлой жизни гэргон Нит Сахор и Элевсин Ашера проводили в музее довольно много времени, пытаясь узнать побольше о его таинственных экспонатах. Однако это радостное возбуждение не имело ничего общего с бессонницей. И с того самого дня, как он вернулся из За Хара-ата, Сахор не переставал думать об отце.
Теперь, гуляя по темным галереям музея, он знал, что нужно делать. Вообще-то Сахор все придумал несколько недель назад, когда впервые попал в музей. Единственное, что его останавливало, — ощущение опасности. Он не знал, сколько врагов Нита Сахора оставалось в Товариществе гэргонов, а вот при Ните Батоксссе их было более чем достаточно. Сейчас его считали мертвым, и техномагов ни в коем случае нельзя было убеждать в обратном. Сахор по-прежнему приспосабливался к новому телу, пытаясь понять, что значит не быть гэргоном, не быть Нитом. Он пока не осознавал своей силы, потому что даже при перерождении с помощью техномагии в сына Элеаны его ДНК оставалась частично гэргоновской, только слившись с кундалианской ДНК ребенка.
Сахор застыл перед зеркалом, изучая свое лицо. Оно было длинным, угловатым, лисьим. Сахор не мог привыкнуть к грубости, которую наложила неумолимая наследственность. От правды не уйти. Из зеркала на Сахора смотрело лицо Кургана Стогггула, отца ребенка. Его отца, раз он живет в этом теле. От этой мысли бросало в дрожь. Нет, его истинным отцом был Нит Эйнон!
Если думать иначе, сойдешь с ума. Конечно, он теперь просто Сахор, и все-таки гэргоновское происхождение забыть невозможно.
Быстро вернувшись в свои апартаменты, бывший техномаг переоделся в черный костюм из кундалианской узорчатой ткани. Именно эта сторона новой жизни особенно радовала Сахора. В бытность гэргоном он тайно обожал все кундалианское.
Подсвеченные лунным светом облака плыли по ночному небу, на котором виднелись первые звезды. До Сахора доносился мерный гул спящего города.
Петляя по темным переулкам и опустевшим улицам, Сахор дошел до северного квартала, где жили трудолюбивые месагггуны и соблазнительные лооорм. Пару раз он останавливался, ныряя в темные подворотни, чтобы скрыться от кхагггунских патрулей. Не то чтобы бывший гэргон боялся, что его кто-то узнает, просто не хотелось лишний раз привлекать внимание.
Довольно скоро Сахор пришел куда хотел — в мрачный район с кривыми темными улочками и старыми домами. Остановившись на Черноглинной, он молча смотрел на уродливый серый фасад склада, так хорошо знакомый Ниту Сахору. Несколько десятилетий подряд он под разными именами скупал недвижимость в Аксис Тэре. Переместив лаборатории из Храма Мнемоники в несколько тайных мест, он убил сразу двух зайцев — обезопасил результаты собственных исследований и от возможных природных катаклизмов, и от врагов, число которых росло с каждым днем.
Это было неудивительно, учитывая непрочность Товарищества гэргонов. Колебания между научными исследованиями и гонкой за политической властью разбивали Товарищество на постоянно дробящиеся союзы. Да, Нит Батокссс навсегда изменил жизнь гэргонов… И еще основная теория Нита Эйнона не давала покоя его сыну. «Товарищество изменилось в тот самый момент, как мы напали на центофеннни, — утверждал отец. — По сути, мы совершили то, что Энлиль называл первородным грехом». «Неужели отец ошибался?» — недоумевал Сахор. Не было никакого сомнения в том, что именно этот страх, древний и всепоглощающий, заставил Товарищество объявить религию вне закона, развенчать Энлиля и начать гонения на жрецов и верующих, которые не желали отказываться от своего бога. Сахор верил, что это далеко не совпадение, что именно в то время в’орнны высадились на Кундалу. Впервые оказавшись на этой планете, он понял, что здесь решится судьба в’орннов, и вывел собственную теорию, созвучную утверждениям Нита Эйнона. «Здесь нам придется задержаться. Здесь нас настигнет великое колесо эволюции. Именно здесь в’орнны как вид либо вымрут, либо станут еще сильнее».
Мелькнула какая-то тень, и Сахор испугался. Но это была всего лишь собака, тонконогая и поджарая, которая рыскала среди разбросанных объедков. Внезапно псина остановилась и подняла голову. Блестящие глаза разыскивали источник запаха, который она почуяла. Замерев, собака следила за тенями, грудная клетка ритмично расширялась и сокращалась. Вот она зарычала, обнажая желтые зубы.
Из-за закрытой двери появился кхагггун. Выхватив ионный меч, он одним ударом прикончил несчастное животное.
— Зачем ты это сделал? — спросил второй кхагггун, тоже выходя из-за двери.
— Эти твари разносят заразу. — Солдат вытер двойное лезвие, удаляя остатки собачьего меха.
— Ну конечно! Знаю я тебя! — Второй кхагггун вышел на улицу. — Тебе просто скучно.
— А тебе разве нет? — Первый воин вложил меч в ножны. — Стоим здесь как проклятые каждую ночь, сторожим пустое здание. А для чего? В чем мы провинились?
— Работа такая, — пожал плечами второй кхагггун.
— Нет, говорю тебе, нас наказывают.
— Какая разница, скоро рассветет.
— Можешь сколько хочешь изображать послушание, а с меня хватит. Давай поймаем какого-нибудь месагггуна и врежем ему как следует.
Второй кхагггун с сомнением посмотрел на дверь.
— В Н’Луууру этот склад, пошли!
Сахор смотрел, как кхагггуны отправились на поиски приключений. В другое время он пожалел бы бедного месагггуна, которого изувечат эти двое, однако сейчас его мозг был занят решением собственных проблем. Сахор подошел к собаке, лежащей в луже крови, и с благодарностью погладил по голове. Если бы не она, он столкнулся бы с кхагггунами. Сахор знал, зачем их послали стеречь «пустой» склад. Только кто послал? Возможно, какой-то ловкий гэргон из свиты Нита Батокссса.
Увидев, что за вспомогательной лабораторией продолжают следить и после его «смерти», Сахор остановился. Кто-то хотел убедиться, что никакой другой гэргон, преданный Ниту Сахору, не войдет в лабораторию незамеченным. Все это убедило Сахора удвоить бдительность. Естественно, он мог пойти в любую из двух оставшихся лабораторий, но его всегда отличала сентиментальность. Переселение в новое тело еще больше усилило эту нехарактерную для в’орнна черту. Сентиментальностью обладал Элевсин Ашера, от которого ее унаследовал Аннон.
Именно на этом складе Нит Сахор в последний раз встречался с отцом. Посредством техномагии ему удалось воскресить Нита Эйнона. На протяжении многих месяцев он тайком работал, чтобы создать сложную биосеть в виде тэя, которая могла бы принять электромагнитное поле Эйнона. Отец был рядом, когда на Нита Сахора напали. Сахору удалось разбить биосеть на цепь позитронов в момент последней вспышки, когда тело Нита Сахора уже не могло поддерживать его жизнь.
Сахор вернулся на место временного погребения отца для того, чтобы снова оживить его. Он не мог завершить этот процесс ни в одной другой лаборатории. Отца можно было воскресить только в том самом месте, где тело разложили на составляющие.
Именно поэтому возле склада и выставили охрану. У полуразрушенного входа Сахор обнаружил низкочастотную сеть наподобие той, что окружала Храм Мнемоники. При более тщательном осмотре он понял, что эта сеть особенная. Она могла парализовать любое попавшее в нее существо, даже гэргона, посылая при этом импульс совершенно необычной частоты, который сможет принять лишь создавший эту сеть техномаг.
Еще поразительнее было то, что этот гэргон, судя по всему, не поставлял информацию в нейронную сеть Товарищества. Как это ему удавалось, и предстояло выяснить Сахору.
Он подошел к торцу здания. Огромное, пыльное, обвитое паутиной сэсаловое дерево тянуло ветви к скучному фасаду. Сахор влез на дерево и поднялся почти к самой крыше. Затем он нашел ветку покрепче и растянулся на ней в полный рост.
Вытащив кинжал, Сахор начал стучать рукоятью по стене, пока не услышал характерный звук, а затем принялся снимать штукатурку, которая кусками падала на землю. Он долбил не переставая, в итоге обозначив деревянный квадрат диагональю примерно три четверти метра. Сахор уперся в квадрат ногами, и он провалился внутрь. Бывший гэргон скользнул следом.
Маленькая комнатка оказалась пустой, лишенной следов обитания. Первым делом Сахор встал на колени и попытался разыскать нейронную сеть. Ничего не обнаружив, он поставил деревянный квадрат на место. Свет Сахору не был нужен, и, дойдя до противоположного угла, он постучал по полу сначала трижды, потом дважды, а потом пять раз. Кусок плинтуса провалился, на его месте появилась небольшая панель.
Через секунду вспыхнул и замерцал бледно-голубой свет, и вся комната засияла. Стали видимы инструменты Нита Сахора, аккуратно сложенные и систематизированные, как он их оставил. Активизировав панель, Сахор стал вводить формулы, которые вернут к жизни отца.
Ничего не произошло.
Полагая, что в спешке он сделал что-то не так, Сахор ввел формулы медленнее. И опять вместо биосети он увидел пустоту и беспомощно шагнул назад. На этот раз ошибки быть не могло.
Отчаявшись, Сахор набрал другую формулу, попроще. Вызвать смерть было куда легче, чем вернуть жизнь.
Через секунду он вылез через импровизированный люк и скользнул вниз по сэсаловому дереву. К счастью, наползли тяжелые облака, скрыв все три луны. Теперь их присутствие на небе обозначали три грязно-серых пятна. Наступало утро.
Словно призрак, Сахор крался от одной тени к другой, стараясь остаться незамеченным. На Зеленой улице он зашел в небольшую, ничем не примечательную таверну. За засиженным мухами прилавком стоял сутулый месагггун и что-то ел с грязной тарелки. Сахор заказал выпивку и сел за столик в углу, наблюдая, как два местных завсегдатая сражаются в варрникссс. Сутулый месагггун принес ему кубок с мутноватым грогом. Пришлось довольствоваться этим.
Больше всего Сахора волновало то, что какой-то гэргон узнал формулу выведения биосети из стазиса. Кем бы ни был этот техномаг; он наверняка активно участвовал в облавах Нита Батокссса, раз знает, где находится лаборатория. Естественно, это он и расставил все ловушки. Как он узнал о существовании биосети, оставалось тайной, которую Сахору предстояло раскрыть. Он не успокоится, пока не разберется, в чем дело.
Сахор лакомился свежеподжаренной лееестой, когда таверну сотряс сильный взрыв. Из какой-то лавки со звоном, напоминающим звучание хрустального колокольчика, вылетели витрины. Игроки в варрникссс бросились к двери, чтобы узнать, что случилось. Сутулый месагггун даже не поднял головы, молча продолжая протирать прилавок жирной тряпкой.
12Девственный лес
Майя и Маретэн вместе едва смогли подтащить Бассе к краю могилы. Увидев, сколько крови теряет партизан, художница испугалась.
— Зачем мы его сюда притащили? — спросила Майя, морща нос от неприятного запаха. — Там, откуда мы пришли, пахло жженым сахаром.
— Холодает, и нам нужно найти укрытие, чтобы Бассе ночью не замерз. — Маретэн посветила фонариком. — Необходимо спустить его вниз.
— В эту вонючую яму? Ты, наверное, шутишь!
— Бассе умрет, если мы его не согреем. У тебя есть идея получше?
— Вообще-то да, — сказала Майя. — Мы накроем его иглами. — Она зачерпнула пригоршню сухих иголок, которые обильно устилали землю. — Мы часто кроем ими крыши землянок. Отличная маскировка и изоляция.
Маретэн кивнула:
— Хорошо, но давай останемся возле ямы на случай, если нужно будет прятаться.
— Ладно. — Майя начала засыпать Бассе иглами. — Хотя не жди, что я полезу туда за тобой. От этого места у меня мурашки по коже. — Девушка вздрогнула, увидев, что фонарь Маретэн высвечивает то один труп, то другой.
— Ты что, боишься мертвых? — спросила художница.
— Столько убитых рамахан… Родители рассказывали, что было время, когда уничтожали целые монастыри. И все же увидеть это собственными глазами… — Майя продолжала обкладывать Бассе иголками. — По обычаю, нельзя не то что касаться, даже приближаться к мертвой рамахане не следует. Нужно справить какой-то обряд и прочесть молитву, чтобы дух усопшей обрел покой. — Майя покачала головой. — Впрочем, знаешь, некоторые бойцы Сопротивления обрадуются, увидев столько убитых монахинь.
Маретэн удивленно посмотрела на Майю.
— В движении Сопротивления многие приняли Кэру. Они отвернулись от Миины, потому что она отвернулась от них. Они стали отрицать власть рамахан как раз перед тем, как высадились в’орнны.
Майя вытерла лицо рукой.
— Ну, теперь Бассе как следует утеплен. Но без медицинской помощи он долго не протянет. — Майя встала и подошла к Маретэн. — Знаешь, ведь рамаханы — целительницы и повсюду носят с собой маленькие кожаные мешочки с травами, которые помогают от болезней и залечивают раны. Насколько я слышала, эти травы сильнодействующие.
Маретэн осветила край могилы фонариком. Она увидела окровавленные клинки и рваную одежду.
— Оставайся с Бассе. Раз уж я там побывала, спущусь еще раз и поищу мешочки.
Майя вытерла пот.
— Нам понадобятся еда и вода. Я схожу в лес и, если повезет, вернусь со связкой многоножек или даже с жирным кводом.
Маретэн кивнула и обняла подругу за плечи. «Как странно, — думала она, готовясь спуститься в жуткую яму, — кундалианка стала мне ближе, чем родная сестра».
Партизанка и художница срезали ствол упавшего дерева, заострили конец и опустили в яму.
Маретэн проследила, как Майя бесшумно идет по лесной тропинке, — ни одна веточка не хрустнула под ногами. Вот она исчезла из вида, и Маретэн, обхватив ствол ногами, скользнула в яму. Пахло отвратительно, и молодая женщина почувствовала, как у нее сжимаются желудки. Стараясь дышать ртом, она приказала себе успокоиться и стала методично осматривать один труп за другим. Неожиданно Маретэн поскользнулась и упала на колени. Когда фонарь осветил то, обо что она споткнулась, Маретэн вскрикнула.
Несмотря на решимость, художнице стало плохо. Она была совершенно не готова увидеть столько смертей сразу. Жуткие сцены страдания, боли, дикого ужаса потрясли ее до глубины души, и Маретэн почувствовала, как по щекам катятся слезы. Кусая губы до крови, молодая женщина пыталась сосредоточиться, потому что понимала, что долго в этой яме не протянет. Первый мешочек, который она нашла, был открыт, его содержимое высыпалось и не годилось для использования. Второй пропитался кровью, зато третий, по-видимому, оторвался от пояса рамаханы, когда на нее напали, и остался сухим и невредимым. Спрятав его в корсаж, Маретэн поспешно выбралась из ямы.
Свет в темно-индиговом лесу казался серым, как лица мертвых рамахан.
Выбравшись из ямы, Маретэн свернулась калачиком, плача и жадно вдыхая воздух, который пах жженым сахаром. Она старалась думать только об этом запахе, который, будто дорога жизни, уносил ее прочь от жуткой ямы. Касаясь мягкого ковра сосновых иголок щекой, художница забарабанила кулаками по утрамбованной земле. Она всхлипнула и тут же осеклась. В лесу стояла гробовая тишина, воздух казался тяжелым, как перед дождем. Маретэн подняла голову — даже птицы не пели. За исключением едва слышного жужжания насекомых, в лесу царило полное молчание.
Майя… Где же Майя?
Маретэн поднялась и пошла проведать Бассе. Он дрожал, несмотря на толстое покрывало из сосновых иголок. Лоб стал горячим и липким. Скорее всего у партизана начался жар из-за заражения крови. Если немедленно что-то не предпринять, он умрет.
Стряхнув иголки с груди друга, Маретэн увидела, что кровь пропитала импровизированную повязку. Оторвав нижнюю часть туники, она убрала древесные иглы. Рана была воспаленной и багровой. Художница вытащила из-за корсажа кожаный мешочек. Потянув за тесемки, она вдохнула крепкий пьянящий аромат сушеных трав и грибов. Жаль, что Майи нет рядом, хотя скорее всего и она не смогла бы подсказать, что именно находится в этом мешочке или как использовать его содержимое. Но Майя говорила, что рамаханы — великие целители, так что Маретэн пришлось на это положиться.
Высыпав из мешочка немного сухой смеси, молодая женщина аккуратно наложила ее прямо на рану, а потом перевязала тканью туники и насыпала сверху иголки. Затем она села на корточки и стала ждать. Маретэн очень устала и проголодалась. Облокотившись на ствол сосны-марра, она закрыла глаза. На секунду, только на секунду…
Услышав какой-то шорох, девушка проснулась и схватила ионный пистолет. Перед ней стояла Майя. Ухмыляясь, она победоносно показала недавно убитого квода. Услышав слабый стон, Маретэн посмотрела на Бассе. Он был бледнее призрака и дрожал мелкой дрожью.
Художница вскрикнула, увидев, как ее друг бьется в судорогах. Майя тут же бросила квода и подбежала к Бассе.
— Что случилось? — спросила она, задыхаясь.
Маретэн подробно описала ей случившееся.
— Ах, Майя, что же я наделала! Не знаю, что это за травы, и Бассе стало еще хуже!
Ровно в полночь флот-адмирал Ардус Пнин вернулся на свою виллу после долгого утомительного дня, проведенного с внуком Миирлином. Чтобы прийти в себя после бесконечных вопросов, которые задавал ему неугомонный ребенок, адмирал решил пройтись по саду. Это был кундалианский сад, и, тем не менее, получив эту виллу во владение, Пнин отказался его выкорчевать. Окруженный со всех сторон стенами сад стал центром виллы, ее сердцем. Он был разбит по правилам — четыре ряда деревьев, посаженных под прямым углом друг к другу, разделяли сад на секторы. Их пересекали зеленые порфировые дорожки, по одной из которых сейчас и шагал Пнин. Он шел, низко опустив голову и сцепив руки за спиной.
Это был высокий старый кхагггун, перенесший много ранений и пресытившийся войной и смертью, хотя ни за что не признавшийся бы в этом даже себе. Вот уже несколько лет его мучил один и тот же кошмар — адмиралу снилось, что он лежит на кровати, очень высокой, похожей на гору, сложенной из черепов своих врагов. Черепа были идеально чистыми, бело-желтыми, как свечное сало, и гладкими, как морская галька. Флот-адмиралу хотелось встать с жуткой кровати, но тут черепа начинали скрежетать острыми зубами, впиваясь в тело, раздирая его на части.
Проснувшись, флот-адмирал с трудом верил, что находится на своей отлично защищенной вилле. Уже много лет все происходило по одному и тому же сценарию — он вставал и, не одевшись, подходил к окну. В эти минуты Пнин вспоминал бесчисленные битвы, в которых ему приходилось участвовать, лица врагов, раны, смерть. Его учили быть максимально эффективной машиной смерти, и он, по сути, ею и стал. Хотя, конечно, машине смерти не снятся сны, в которых ее раздирают на части. Машину не мучают ни вопросы, ни сомнения.
С недавнего времени адмирал не находил утешения даже в объятиях чувственной лооорм. О какой эрекции может идти речь, когда во сне тебя раздирают на части! Утешить его могла лишь дочь Лейти. Она была оружейницей и считалась великолепным мастером. Большинство его друзей понятия не имели о том, где находятся их дочери, а уж об их делах не знали тем более. Но Пнин внимательно следил за достижениями дочери и тайком от жены и самой Лейти организовывал ей стажировки у лучших оружейников Кундалы. Теперь у нее была собственная мастерская, и верховное командование охотно заказывало ей оружие и доспехи. Впрочем, флот-адмирал не помнил, когда последний раз видел дочь.
«Наверное, я старею, — думал Пнин, прогуливаясь между рядами деревьев. Молодая листва шелестела на легком южном ветерке. — Если честно, я готов отойти в сторону, и пусть Иин Меннус делает все, что хочет». Однако просто так отойти в сторону флот-адмирал не мог. К тому же он совершенно не доверял Меннусу. Кхагггунская армия недаром славилась строгой дисциплиной. Кхагггунов учили беспрекословно выполнять приказы, быть частью команды, винтиком в огромном колесе, которое продолжало вращаться, несмотря на трудности и препятствия. Сколько помнил Пнин, кхагггуны чувствовали себя неловко, когда жесткие условия, к которым они привыкли, как-то изменялись. Именно ограничения придавали им чувство уверенности и гарантировали, что любую миссию они смогут выполнить с максимальной эффективностью. Другими словами, кхагггуны были рождены для окопов. Это был их мир. Каким бы серым и ограниченным он ни казался представителям других каст, кхагггунам он подходил идеально.
За последнее время в верховном командовании было слишком много переворотов. Первый звезд-адмирал Киннний Морка заключил политическую, а следовательно, крайне подозрительную сделку с регентом, в результате которой кхагггунов обещали причислить к касте избранных. Теперь Иин Меннус, свежеиспеченный звезд-адмирал, проводил чистки, избавляясь от личных врагов. Насколько знал Пнин, кхагггуны были уже достаточно испорчены сомнительной политической игрой и личными вендеттами. Ответственность за это плачевное положение он целиком и полностью возлагал на семью Стогггулов. Беспорядок начался с того дня, когда они убили Элевсина Ашеру и его сына. Как гэргоны могли санкционировать нечто подобное, Пнин понять отказывался. И кто поймет истинные мотивы Стогггулов? Пнин казался себе последним бастионом старой гвардии, последним адмиралом в раздираемой амбициями и интригами касте.
— Какие тяжелые шаги, — мягко проговорил знакомый голос. — От чудесных порфировых плит скоро останется одно воспоминание.
Флот-адмирал Пнин остановился, его зоркие глаза впились в белую мраморную скамеечку под двумя самыми большими деревьями.
— Поговори со мной, Ардус, — сказал сидящий на скамейке. — Ночь такая лунная, мне нужна компания.
Пнин сошел с дорожки в глубокую тень деревьев, куда не мог проникнуть свет фотонных фонарей, и устроился рядом с высоким молодым баскиром.
— Ты в порядке, Сорннн? Хочешь выпить?
— Глупый вопрос, учитывая характер наших отношений.
— У тебя странный голос. Что-то случилось?
— Женщина, которую я любил, умерла.
Пнин опустил голову.
— Искренне сочувствую. Могу я чем-нибудь помочь? Не знаю, что и сказать в такой ситуации.
— Спасибо, ничего не нужно.
Пнин переплел пальцы.
— Как быстро летит время, Сорннн. Смерть близких заставляет нас иначе относиться к жизни. Мне только что пришло в голову, что мы встречаемся таким образом уже почти год.
— Кхагггун и баскир встречаются тайно, как юные любовники!
— К черту касты! — рассмеялся Пнин. — Иногда мне кажется, что строй-генерал Виэрррент знал, что мы подружимся, когда знакомил нас.
— Виэрррента лучше забыть, раз он был замешан в неудавшемся заговоре против регента.
— Виэрррент очень хорошо относился к тебе, Сорннн. Его сердца были чисты.
— Он предатель.
— Он был и остается моим другом, — вздохнул Пнин и покачал головой. — Жаль, что у него ничего не получилось.
Последняя фраза особенно заинтересовала Сорннна. Как тайный член кундалианского Сопротивления он постоянно искал потенциальных союзников. Ему и в голову не приходило, что их можно найти на столь высоком уровне. Однако СаТррэн не был так наивен, чтобы предполагать, будто члены элиты пойдут за ним до конца. Флот-адмирала Пнина вывели из себя сиюминутные проблемы. Исчезнут проблемы, и все может вернуться на круги своя.
Сорннн искоса поглядывал на Пнина, словно геноматекк на тяжелобольного.
— До меня дошли слухи… Твое положение становится шатким, верно, Ардус?
Пнин кивнул.
— Флот-адмирал Хиш, контр-адмиралы Лупаас и Вон, мои друзья и коллеги по верховному командованию, были арестованы новым звезд-адмиралом.
— Значит, это правда. Регент позволил Иину Меннусу делать то, что заблагорассудится.
Пнин заговорил тише:
— Предполагаю, что случилось худшее. Мои друзья мертвы или скоро будут мертвы.
Внезапно флот-адмирал обхватил голову руками и, слегка согнувшись, стал раскачиваться. Он пробормотал что-то нечленораздельное, из полуоткрытого рта потекла слюна.
Порывшись в карманах, Сорннн вытащил небольшую пастилку, черную, как комок грязи, и сунул флот-адмиралу в рот. Затем он с силой сжал челюсти адмирала и запрокинул его голову, так что Пнину пришлось проглотить лекарство.
— Ты неисправим, Ардус! — проговорил Сорннн. — Когда ты в последний раз принимал да’алу? Почти уверен, что на прошлой неделе. — Он смотрел, как лицо Пнина медленно розовеет. — Зачем так себя мучить?
— Я кхагггун, — еле ворочая языком, проговорил Пнин, — не хочу зависеть от какого-то кундалианского лекарства.
Сорннн вздохнул.
— Друг мой, зачем быть таким упрямым? У тебя наверняка опухоль мозга. Давно пора обратиться к геноматекку.
— Много понимают эти геноматекки. — Флот-адмирал Пнин закашлялся. — К тому же, если об этом узнают, меня тут же отправят в отставку.
— Тогда хотя бы принимай лекарство два раза в день. Коррушские специи остановят рост опухоли и помогут справляться с приступами.
Пнин мрачно посмотрел на тени, окутывающие сад, и кивнул.
— Скоро наши встречи кончатся. Мой арест — это только вопрос времени.
— И что ты собираешься предпринять?
Адмирал втянул щеки.
— Хороший вопрос, дружище! — Он с шумом выдохнул. — Нужно определиться, выдержу ли я еще одну битву.
Сорннн не верил своим ушам.
— А разве может быть иначе?
Пнин снова вспомнил гору желтых черепов.
— Я слишком много убивал, Сорннн. Мне кажется, я по колено в крови. Может, стоит выбраться из нее, пока меня не захлестнуло.
— Ты кхагггун и просто не можешь сдаться без боя.
Пнин потер виски.
— Возможно, Иин Меннус позволит мне умереть достойно.
— Хватит себя обманывать! Он получает удовольствие, унижая других. — Сорннн передал другу разговор, подслушанный в «Железном кулаке», когда взвод-командир Дассе рассказывал перв-капитану Квенну о том, как братьям Меннус нравится пытать и унижать.
— Если сдашься без боя, — заключил Сорннн, — то приготовься к мучительной смерти. Можешь не рассчитывать на то, что тебе дадут умереть достойно.
— Это твое мнение.
— Ты знаешь, что я прав, — настаивал прим-агент. — И, кроме того, нужно подумать о семье.
— Что тебе известно о моей дочери? — резковато спросил Пнин.
— Только кое-что из твоих рассказов и собственные впечатления от нескольких встреч.
— Значит, ты не сможешь сказать, почему она любит отца своего ребенка?
— Напротив, это совершенно очевидно.
Секунду поколебавшись, Пнин кивнул, позволяя Сорннну продолжать.
— Лейти его любит, потому что он напоминает ей тебя.
Флот-адмирал вздрогнул, словно его кольнули кинжалом в бок.
— Услышь я это от кого-то другого, — прорычал он, — убил бы наглеца на месте.
Сорннн спокойно заглянул ему в глаза.
— Я сказал тебе это как друг, флот-адмирал.
Казалось, Пнин будет молчать вечно. Его била мелкая дрожь. Флот-адмирал попытался сосредоточиться на своем кошмаре и том, что он мог значить. Думать о словах Сорннна совершенно не хотелось.
— Пожалуйста, не забывай, что я хочу помочь тебе, Ардус, — добавил прим-агент.
Пнин почувствовал, как сжимается грудная клетка. Чтобы снять напряжение, ему было просто необходимо оторвать кому-нибудь голову. Он заставил себя расслабиться и дышать ровнее. Флот-адмирал понимал, что, если бы Сорннн не заставил его проглотить да’алу, у него случился бы второй приступ.
— Я ценю твою дружбу, — сказал он, — и очень на нее рассчитываю.
— Тебе пригожусь не только я.
— Что? — непонимающе взглянул на друга Пнин.
Подслушав разговор Дассе и Квенна, Сорннн стал думать, как можно использовать полученную информацию.
— Дассе очень жаден, — начал прим-агент. — Кажется, он недоволен своим теперешним положением. На этом можно сыграть.
— Но для этого…
— Правильно, — докончил за него Сорннн, — для этого тебе понадобится помощь дочери.
Кхагггуны, которым приходилось смотреть смерти в лицо, видели в глазах строй-командира Ханнна Меннуса ту же жуткую смесь бесконечности и пустоты. Видеть такое выражение в лицах умерших было порой любопытно, а в глазах живого кхагггуна — страшно. Ходили слухи, что Меннус был в плену на Лете, пустынной пепельно-серой планете, которую центофеннни когда-то использовали как своего рода телескоп для наблюдений за этой частью галактики. Возможно, они искали в’орннов, по крайней мере такое предположение существовало.
Было доподлинно известно, что Ханнн Меннус командовал отрядом разведчиков, которому было приказано подтвердить наличие шпионской техники центофеннни на планете. Среди рядовых ходили слухи, что командование не ожидало возвращения отряда. Итак, Ханнн повел отряд прямо в лапы смерти. Назад не вернулся никто, кроме Меннуса. О том, что произошло на Лете, он не помнил, а бойцы его отряда рассказать уже ничего не могли. Может, Ханнн Меннус сошел с ума, перебил всех до одного, а трупы сжег? Ответа никто не знал. Тайна так и осталась нераскрытой.
Может быть, гэргонам что-то удалось узнать после трехдневных расспросов и тщательного сканирования мозга Ханнна. Так или иначе, результаты исследования не были зафиксированы на кристаллах, что само по себе наводило на размышления. Через некоторое время Меннус вернулся к нормальной жизни, но его по-прежнему окружал ореол таинственности и подозрений. Это не прибавило Ханнну популярности среди кхагггунов, которые любят, чтобы все было предельно ясно. Он считался хорошим командиром, его ненависть к врагу была известна всем и каждому. Меннус убил множество кундалиан и всем своим жертвам вырывал языки. Съежившиеся и почерневшие языки, словно птичьи перья, украшали древко его знамени.
Касстна имел несчастье попасться на глаза двум кхагггунам Ханнна Меннуса. Он услышал их шаги, однако был слишком слаб, чтобы убежать или спрятаться. Кундалианин пытался выстрелить из ионной пушки, да только руки, парализованные ионами, не слушались, и ни один выстрел не попал в цель. Кхагггуны приближались. Касстна решил спрятаться, чем усугубил свое положение. Возможно, от потери крови у него помутился рассудок, и все-таки он отказался снять шлем и бросить ионный пистолет, даже когда его вытаскивали из норы. Увидев на нем боевые трофеи, кхагггуны разозлились еще больше, но они недаром служили у Ханнна Меннуса. Они били партизана тихо, умело, достаточно долго, чтобы растянуть удовольствие и не прикончить случайным ударом.
Вместо этого один из кхагггунов перекинул изуродованного Касстну через плечо и доставил в лагерь, напоминая дикаря-корруша, принесшего подношение шаману.
Выдержать пытки Касстна был просто не в состоянии, тем более у такого мастера, как Ханнн Меннус. Кроме того, партизанский лидер не собирался спасать Джерву, которого братья Меннусы безуспешно разыскивали много лет. Ханнну не составило особого труда вывернуть Касстну наизнанку как в прямом, так и в переносном смысле. Кундалианин указал точное местоположение лагеря, число бойцов, уровень их подготовки. Единственное, о чем он умолчал, — о складе оружия. Кундалианин еще надеялся, что выживет, вернется в сожженный лагерь и заберет вооружение, которое поможет ему войти в совет лидеров. Впрочем, у Касстны было всего пять минут на обдумывание предстоящей операции, потому что строй-командир Меннус решил, что этот пленный рассказал достаточно, и вспорол ему живот.
Уже через час Ханнн Меннус во главе роты, состоящей из пяти отрядов до зубов вооруженных кхагггунов, шел по мокрому от дождя лесу, чтобы уничтожить отряд Сопротивления на Слезном Хребте!
13В Саду Хаоса и Порядка
Риане снилась Элеана. Сон был таким прекрасным, что просыпаться не хотелось. Затем сновидение превратилось в пепел, который развеялся на ветру, Риана открыла глаза и почувствовала такой холод, будто ее окунули в ледяную воду. Сердце бешено забилось.
Элеана!
Где она? Осталась одна в пещерах, где рыщут хаааркэуты.
Риана села и поняла, что находится в самом центре сада. Однако этот сад совершенно не походил на те сады, которые Риана когда-либо видела. Во-первых, он был своего рода оазисом в пустыне. Только вместо песчаного моря его окружали огромные гранитные кельи. Хранилища, темные, зловещие, скрежещущие, как ледяные глыбы, в такт колебаниям тектонической платформы. Во-вторых, даже для оазиса вид у сада был немного нереальный. Золотистые солнечные лучи просвечивали сквозь кружево пальмовых листьев, под которыми висели тяжелые орехи. Во все стороны тянулись засаженные цветами лужайки, пересекаясь с белыми мраморными дорожками. У каждого пересечения дорожек били фонтаны, облицованные обсидианом и украшенные огромными рунами Венчи. Среди пальмовых листьев носились многоножки, отдаваясь порывам легкого, на удивление приятного ветерка.
Риана покачала головой. Сначала она потеряла Элеану, а потом оказалась здесь — голова шла кругом. Взяв себя в руки, девушка вспомнила, что это за место, — Хранилище, куда она стремилась попасть с тех самых пор, как стала Дар Сала-ат. Святыня, где, по предписанию Великой Богини Миины, хранилась Жемчужина. В Пророчестве сказано, что Дар Сала-ат должна ее найти и освободить народы Кундалы от рабства. И вот, наконец, после стольких испытаний она оказалась в Хранилище! Теперь Риане предстояло восстановить справедливость и вернуть святыню кундалианам.
Огромная тень на мгновение заслонила солнечный свет, и Риана обернулась. Это был хагошрин, повернувший к ней страшную голову с толстым хоботом и трепещущими щупальцами. Круглые глаза смотрели на девушку не отрываясь. Треугольный рот был наполовину скрыт толстым чешуйчатым хоботом с отвратительным отверстием на конце, расширяющимся и сжимающимся в звенящей тишине.
Риана непроизвольно шагнула назад, но хагошрин следовал за ней. Вблизи монстр казался еще ужаснее.
— Ты знаешь, кто я такая? — спросила Риана.
— Знаю. — Голос хагошрина напоминал лязг металла. У Рианы по спине поползли мурашки, а мысли спутались, лишая способности трезво рассуждать. — А ты знаешь, кто я?
— Ты хагошрин, охраняющий Жемчужину. Ты чуть не убил нас с Элеаной и даже слушать не захотел, когда я пыталась все объяснить.
— Вот уже много веков все, кто пытался проникнуть в это святое место, лгали. Никому не удалось открыть дверь в Хранилище. Но для тебя она открылась. Ты говорила правду, ты Дар Сала-ат. — Голова чудовища молниеносно приблизилась, ноздри пульсировали. — Да, твоя внешность обманчива. — Хагошрин прищурился. — В тебе есть что-то в’орнновское. Твоя кровь как огонь, а пот пахнет местью.
Риана испугалась.
— Ты не похож на чудище из легенд.
— Легенды очень опасны, — ответил хагошрин. — Ими легко манипулировать, равно как и историей. В конце концов, почти каждый может переписать их так, как ему удобно. Поэтому каждое последующее поколение получает все более искаженный вариант.
Риана всмотрелась в жуткое лицо. Было трудно забыть о страшном облике Хранителя Жемчужины, чтобы беспристрастно оценивать его темперамент и интеллект.
— Ты совсем не такой, каким я тебя представляла.
— Иногда лучше вообще ничего себе не представлять. — Хагошрин обнажил огромные зубы, то ли смеясь, то ли просто скалясь. — Ты в Саду Хаоса и Порядка, где все находится в идеальной гармонии: свет и тьма, добро и зло, любовь и ненависть, хаос и порядок. Все, что гармонию нарушает, переводится в инертное состояние. Например, Вуаль Тысячи Слез.
Риана отвязала Вуаль от талии. Хагошрин прав. Как бы девушка ни старалась, она не могла расслышать голоса драконов, чьи слезы вплелись в волшебную ткань Вуали.
— Это послужит тебе отличным уроком, Дар Сала-ат. Нельзя полностью полагаться ни на какое оружие, даже волшебное. Лучше пользоваться своими мозгами.
Риана покачала головой. Хагошрин дает советы! Ничего себе ситуация! Тем не менее, она понимала, что к совету нужно прислушаться. Джийан говорила, что хагошрин никогда не лжет. Девушка оказалась в чрезвычайно трудной ситуации. Элеана осталась одна в пещерах, а кто знает, что случилось с Тигпен? Так или иначе, ей нужно выполнить свою миссию и найти Жемчужину.
Хагошрин наблюдал, как Риана отвязывает Вуаль.
— В незапамятные времена, когда родилась Кундала, Миина создала это место из переплетения силовых ручьев. Так что Сад Хаоса и Порядка можно считать чистейшим источником энергии.
— Идеальное место для Жемчужины, — сказала Риана. — Я готова. Отдай мне Жемчужину или покажи, где ее спрятала Миина.
— Как хочешь, Дар Сала-ат.
Хагошрин заревел так громко, что Риана заткнула уши руками, тщетно пытаясь защититься, но, поскольку монстр говорил на Венче, защититься было невозможно. От страшного рева дрожал весь сад. Солнце скрылось. Теперь растения освещались каким-то серым, грязным, как сточные воды, светом. Пальмовые листья согнулись низко к земле, а потом и вовсе исчезли. Прекрасные фонтаны замерзли, а потом рассыпались. Серебристый плеск воды навсегда затих, и мощное заклятие хагошрина поглотило последние следы волшебного сада.
Тишина стала гнетущей, а темнота — всепоглощающей. Риане показалось, что теперь у запаха горечавки есть еще и звук — шуршание огромного грызуна, скребущегося в темной норе. По углам Хранилища появился синевато-багровый свет, будто в нем образовался куб огненной энергии.
Риана всмотрелась в жуткий полумрак.
— Где Жемчужина?
— Это займет некоторое время, — сказал хагошрин. — Я уже не тот, каким был раньше. Твое появление освободило меня из проклятой тюрьмы, и все же не совсем так, как я ожидал. Я разлагаюсь изнутри. Непросто колдовать после такого перерыва.
— Ты считаешь Хранилище тюрьмой?
Хагошрин фыркнул:
— Ты что, думаешь, я сам выбрал эту трижды проклятую крепость? Ничего подобного! Мне пообещали, что исполнятся все мечты, а потом обманули, околдовали и обрекли на это ужасное существование. Ради всей Кундалы, посмотри, в кого я превратился!
— Мне казалось, что охранять Жемчужину — великая честь.
— Ах, Дар Сала-ат! Ты еще так наивна.
Хагошрин перевернулся на спину и показал Риане огромный пупок.
— Вот она, смотри! — Он вырвал из пупка что-то круглое, переливающееся всеми цветами радуги.
— Жемчужина! — прошептала Риана.
— Да, святыня из святынь, которая исполнит любое желание, источник абсолютной силы. — Хагошрин протянул ее Риане. — Вот она, Жемчужина.
Она казалась почти невесомой, легче воздуха. У Рианы задрожали руки. Наконец она сможет выполнить миссию Дар Сала-ат. Жемчужина поможет поднять восстание, подобного которому в’орнны еще не видели. К движению Сопротивления примкнут все кундалиане, и вместе они свергнут в’орнновское иго и прогонят иноземцев с Кундалы.
— Пророчество сбывается, — шептала Риана. Девушка не могла унять дрожь. Казалось, она чувствует присутствие Матери, Джийан, всех рамахан, убитых в’орннами и предателями-соромиантами. Все страдания, утраты и жертвы, которые она принесла, обретали смысл перед ее глазами. Риану переполняли ликование и страх. Сейчас наступил момент Превращения, описанный в обеих священных книгах Миины — в «Величайшем Источнике» и «Книге Отречения».
— Твое время пришло, — объявил хагошрин. — Да сбудется Пророчество!
Риана всмотрелась в волшебную глубину Жемчужины. Сначала она не увидела ничего — только цветные пятна, как на палитре художника. Затем словно рассеялась дымка, и Риана разглядела целый караван в’орнновских космических кораблей, заполонивших небо над северным континентом. Корабли снижались, а из Среднего дворца вышла группа жрецов-рамахан и по полным народа улицам Аксис Тэра прошла к Северным воротам. В’орнны уже приземлились и ждали за городскими воротами. Они были без оружия. Не было никакой враждебности — формальные приветствия, а затем обмен сувенирами.
Оглушенная Риана подняла глаза на хагошрина, который ухмылялся во весь рот.
— Это не будущее, — в отчаянии сказала девушка. — И даже не прошлое, все было совсем не так!
— Конечно, нет! Ты видишь то же, что увидели заговорщики. Именно поэтому они и открыли в’орннам ворота Аксис Тэра и фактически всей Кундалы.
Риана безостановочно качала головой.
— Не может быть! Это какая-то ошибка…
— Именно поэтому кундалиане позволили себя поработить совершенно без боя. Вслед за заговорщиками они поверили, что у в’орннов добрые намерения. Неудивительно, что уцелевшие заговорщики — соромианты — отвернулись от Миины и уничтожают ее учение и ее последователей.
— Я тебе не верю.
— Тогда мне просто тебя жаль, потому что ты останешься в заблуждении до конца своих дней. Я не умею лгать.
— Может быть, ты не умеешь лгать, зато наверняка прячешь настоящую Жемчужину, которую поклялся защищать.
— Верно, я поклялся ее защищать. А еще я поклялся передать ее Дар Сала-ат. Именно это я и сделал.
Риане казалось, что она несется вниз по бесконечной шахте. В ее сознании гнев, отчаяние и сомнения сменяли друг друга, как яркие краски на поверхности Жемчужины.
— Это не может быть правдой!
— Уверяю тебя, это так.
Риана подумала обо всех испытаниях, через которые она прошла: близкая смерть, дух Аннона, вырванный из его тела, пересадка духа в тело кундалианки, вылеченное от тяжелой болезни неизвестным колдовством. Она вспомнила годы учебы в нездоровой обстановке монастыря Плывущей Белизны. Со дна сознания поднималось ощущение тупого бессилия, и Риану замутило.
— Но ведь Матерь тоже использовала Жемчужину, она сама мне говорила.
— Матерь видела то, что позволила Миина. Не больше и не меньше. Как и все остальные, она верила, что Жемчужина настоящая. Чтобы обмануть соромиантов, все должно было выглядеть предельно естественно.
Риана чувствовала, как ее начинает душить гнев Аннона — мужчины, который стал частью ее естества. Ему хотелось отомстить, бить и крушить все на своем пути. Сжав кулаки, она запрокинула голову и кричала до тех пор, пока не заболело горло.
— Понимаю, тебе больно, — сказал хагошрин.
— Иди ты в Н’Луууру! — отшатнувшись от него, выругалась Риана.
В кромешной темноте девушка бездумно смотрела в бесконечную пустоту. Ей казалось, что всю свою жизнь она провела во сне, а теперь проснулась и ужаснулась происходящему. Она верила Джийан, Матери, учению рамахан. В Великую Богиню Миину она тоже верила. Неужели нельзя вообще ни во что верить? Риана понимала, что мыслит как настоящий в’орнн, и благодарила Аннона за его несокрушимое мужество, в котором сейчас нуждалась как никогда раньше. Как хорошо, что в ней живет Аннон, теперь, когда окружающий мир на бешеной скорости понесся в совершенно неизвестном направлении. Нужно было решать, что делать дальше. Страх и отчаяние парализовали Риану, ей захотелось свернуться в клубок прямо здесь, в темноте, заснуть и никогда не просыпаться. Однако девушка понимала, что это лишь иллюзия, попытка спрятаться от неизвестного будущего, лишенного надежды и поддержки, на которую она так рассчитывала.
Риана была одна, совсем одна. За спиной лишь хагошрин, единственное существо, способное хоть как-то помочь. Риана обернулась. Несмотря на растущее отчаяние и безысходность, она не остановится. Другого выхода у нее просто нет.
Хагошрин пристально посмотрел на девушку.
— Да, Дар Сала-ат, все это не так просто понять.
— Это очень мягко сказано. — Риана пыталась говорить спокойно и была благодарна хагошрину за участие. — Зачем Миина так поступила?
— Я не бог. И в любом случае не могу судить о поступках Миины.
— Так ведь обо мне сказано в Пророчестве.
— Пророчество создали Пять Священных Драконов из собственных мечтаний, догадок, желаний и наивного предположения, что можно распутать клубок событий будущего. Если честно, то любой контроль — это самообман. Никто не может контролировать ничего. Космос — это энтропия. Он родился, живет и, как мы все, существующие в его границах, умрет. Наши поступки не оказывают на него ни малейшего влияния.
— Безумие какое-то! То, что ты говоришь, противоречит всему, чему меня учили.
— Подумай еще раз, Дар Сала-ат, — терпеливо сказал хагошрин. — Жемчужина должна была стать источником абсолютной силы и, как следствие, превратилась в магнит, притягивающий порок. По сути, она должна была выделить среди рамахан тех, кто осквернен пороком. Нужно было превратить их в набухший нарыв, который можно проткнуть разом, чтобы защитить монастыри от морального разложения. Уловка удалась. Жемчужина выманила соромиантов и заставила играть в открытую.
— Только это Миине и удалось, — мрачно отозвалась Риана. — Порок по-прежнему отравляет души рамахан.
— Даже после вскрытия в нарыве остается небольшое количество гноя.
Девушке хотелось плюнуть хагошрину в лицо, чтобы он прекратил нести чушь. Однако то, что он говорил, многое проясняло, хотя Риана не могла до конца поверить в то, что Миина создала Жемчужину лишь для того, чтобы ею завладели соромианты. Дар Сала-ат вздохнула с облегчением.
— Если все это — правда, то кто я? Зачем меня создали?
— Ах, не надо меня об этом спрашивать! — На лице хагошрина отразилась бесконечная грусть. — Я не могу ответить на этот вопрос даже себе.
— Твои слова означают, что все, чему меня учили, — ложь. Я не спаситель кундалианского народа и не смогу вытащить его из унизительного рабства.
— Разве я так сказал?
— Столько боли, страданий, несчастий, смертей! Наверняка не такая судьба уготована избранникам Миины.
— Эти избранники предали ее саму и ее учение.
— Но принять такие крутые меры…
— Возможно, именно они и были необходимы. Хотя ты, наверное, с этим не согласна.
Риана почувствовала, как тело немеет. Нечто подобное происходит при тяжелом ранении — тело будто окутывает вата и, притупляя невыносимую боль, позволяет продолжать бороться. В голове не осталось ни единой мысли, и разве могло быть иначе? Все, во что она верила, подверглось сомнению, все, на что она рассчитывала, просто исчезло. Риана посмотрела на Жемчужину. Безделушка, кажется, так сказал хагошрин. Голограмма, которая без конца показывает одну и ту же ложь. Риана развела ладони, Жемчужина упала и, несколько раз отскочив, покатилась по земле и исчезла.
Риана мрачно подняла глаза.
— Не знаю, куда теперь идти и что делать.
— Ты надежда Кундалы. Не переставай верить, Дар Сала-ат. Ведь после вскрытия нарыва глубоко в ране остался самый опасный яд. Поэтому и нужен герой, чистый духом и бесстрашный, который смог бы уничтожить заразу раз и навсегда.
— Без Жемчужины я бессильна.
— Жемчужина — просто вещь. С помощью вещей невозможно стать сильнее. Ты бессильна без веры в себя. Именно эту мысль ты должна пронести через всю жизнь. — Хагошрин нежно обвил девушку щупальцами. — А теперь сосредоточься, нам нужно поговорить кое о чем важном и опасном — о яд-камнях.
Риана рассказала хагошрину все, что знала о камнях от Джийан и Сагииры.
— Яд-камни добыли демоны и первоначально использовали в За Хара-ате. С их помощью приводился в действие механизм, который предотвращал разрушение Кундалы. Но вот опасность миновала, и сложилось мнение, что За Хара-ат обладает слишком большой мощью. С помощью колдовства камни извлекли и закопали в разных местах, чтобы никто не смог ими воспользоваться.
— А ведь кое-кому это удалось. Соромиантам.
— Все верно. У них восемь камней, и они разыскивают девятый.
— Что? Зачем им яд-камни?
— Они строят клетку из девяти яд-камней, и, когда добудут девятый, их власть станет безграничной. Соромианты смогут открыть порталы в Бездну и освободить демонов. С архидемоном Пэфоросом они уже договорились. При помощи демонов и девяти яд-камней можно воскресить великую силу За Хара-ата. Тогда соромианты уничтожат своих давних врагов — рамахан и поработят народы Кундалы.
— Если бы у меня была Жемчужина, я бы смогла им помешать.
— О ней лучше не думать, Дар Сала-ат. От таких мыслей только руки опускаются.
— Какой путь мне сейчас избрать?
— Не знаю. Хотя каким бы он ни был, ты должна отыскать его в собственном сердце.
— Ты мне поможешь?
— Постараюсь. Я нашел одну из твоих попутчиц. По крайней мере, она так утверждает.
Риана радостно встрепенулась.
Из темноты появилась Тигпен.
— Спасибо за теплый прием. — Раппа засопела и стала отряхиваться.
— Тигпен! — Риана опустилась на колени и обняла раппу. Затем она вкратце рассказала, что произошло с ней и Элеаной после несчастного случая на лестнице. — А где Элеана, девушка, которая была со мной? — спросила Риана, поворачиваясь к хагошрину. — Она осталась за дверью Хранилища, когда…
— Почему она тебя интересует, Дар Сала-ат?
— Я ее люблю!
Хагошрин покачал страшной головой.
— Боюсь, она не там, где ты ее оставила.
— Тогда где же? Ты знаешь?
— В руках регента.
— Кургана?! — закричала Риана. — Как же ты ему позволил…
— Даже если бы я знал, что ты ее любишь, то все равно не смог бы спасти. У регента девятый яд-камень.
— Ты знал об этом с самого начала?
— Конечно.
Риана вцепилась себе в волосы.
— Почему же ты раньше мне не сказал?
Чудовище содрогнулось.
— Яд-камень может меня убить.
— Тогда нам срочно нужно к Кургану. Кто знает, что он с ней сделает?
— Курган Стогггул? — переспросил хагошрин. — Он ее любит.
Сердце Рианы едва не остановилось, а ноги задрожали.
— Что ты сказал?
— Он любит ее страстно, опрометчиво, безрассудно.
Риане стало трудно дышать.
— Курган любит Элеану? — Риана вспомнила тот летний день, когда Аннон и будущий регент увидели, как девушка купается в лесном пруду. — Они ведь встречались всего раз!
— Кто может объяснить любовь?
— Это кошмар! Курган ее изнасиловал! Элеана его ненавидит и боится! Помоги мне спасти ее и отнять яд-камень у Стогггула.
— Как пожелаешь. — Хагошрин произнес несколько слов на Венче, и Риану бросило в дрожь.
В глаза ударил яркий свет, а огненный куб исчез. Они снова были в саду. Среди пальм весело носились многоножки.
— Хочу предупредить, — сказал хагошрин, — если все получится, Курган любой ценой постарается вернуть Элеану. Ты должна вникнуть в суть того, что я говорю, Дар Сала-ат, и действовать соответственно.
— Конечно-конечно, — быстро ответила Риана и наклонилась, чтобы подтолкнуть Тигпен.
Хагошрин поднял щупальце и аккуратно обвил его вокруг Рианиного запястья, заставляя обернуться.
— Курган Стогггул не должен тебя увидеть, Дар Сала-ат, — мрачно проговорил монстр. — Иначе он из-под земли тебя достанет и убьет.
Риана кивнула, чувствуя, как сердце начинает бешено биться.
— Я поняла. Давай поторопимся, пока…
— Пока я еще жив? — сухо рассмеялся хагошрин. — Да, да, давай поторопимся.
Среди сырого, полного странных звуков лабиринта келий, залов, галерей и других комнат неизвестного назначения, которые тянулись под апартаментами регента, находилась спальня. В ней никто не жил с того самого дня, как в’орнны изгнали рамахан из монастыря, превратив его в регентский дворец. Вот уже много лет она пустовала, позабытая и заброшенная.
Это была круглая, похожая на башенку комната с мраморными стенами, на которых через равные промежутки выделялись колонны из черного оникса. В спальне витал дух смерти и запустения, отчего высокий куполообразный потолок казался каким-то призрачным. На нем была изображена огромная черная лилия, изящный цветок с восемью острыми лепестками. В центре выделялись пять тычинок, красноватых, как кундалианское солнце, с ярко-желтыми пыльниками. В этой лилии было что-то эротичное, фаллическое и вместе с тем нежное. Курган не признался бы даже себе, что эта двойственность пугала и притягивала его одновременно.
Сюда регент и принес Элеану, положив на огромную кровать. Курган сел рядом, подняв огромное облако пыли. Целую вечность он не мог даже пошевелиться, просто сидел и смотрел на лицо девушки. Курган мечтал о ней уже больше года и почти не верил, что его мечта может сбыться.
Само ее появление оживило спальню, даже потускневшие от пыли мрамор и оникс нежно заблестели. Комната пульсировала в такт биению сердец Кургана, ритмичному движению крови по артериям, расширению и сокращению сосудов. Все предметы мебели — будь то резной стол, глубокое кресло или изящная кушетка — здесь были ажурными, филигранными, богато украшенными, словом, слишком цветастыми даже для кундалианского стиля. Рассеянный свет, проникающий сквозь искусно спрятанные ниши, покрывал спальню тонким прозрачным плащом. Наблюдая за Элеаной, молодой регент подумал, что эта спальня предназначена для любовных свиданий, а вовсе не для религиозного аскетизма. Именно поэтому комната сразу очаровала Кургана, и он часто заходил сюда. Тем не менее, регент никогда не приводил сюда бесчисленных лооорм, которые ублажали его каждую ночь. Теперь он понял почему.
В эту спальню он мог привести только Элеану и никого другого.
Забывшись, Курган до крови закусил губу, и резкая боль на мгновение вывела его из ступора. Мысли текли медленно, словно после саламуууна, по телу растекалась вялость. Все то, что нужно было сделать, стерлось из памяти, отошло на второй план, вытесненное присутствием Элеаны. Кургана словно оглушили. Он плакал от собственной слабости и беспомощности, а потом на место жалости пришел гнев.
Дико закричав, Стогггул сомкнул пальцы на шее Элеаны. Ему показалось, что, коснувшись ее кожи, он обжегся, словно от огня ионной пушки. Лицо регента перекосилось, ноздри трепетали от восхитительного, опьяняющего запаха тела молодой женщины. Кургана колотила мелкая дрожь, как от ударов грома. Казалось, сердца сейчас остановятся. Но он лишь все сильнее сжимал горло воительницы.
Элеана выгнулась и начала задыхаться. Курган заставлял себя поверить, что волнистый хрящ под нежной, испещренной голубыми прожилками кожей — ствол ионного автомата.
Лицо женщины сильно побледнело, и она начала биться в агонии. Регент прильнул к ее посиневшим губам, с садистским удовольствием ощущая, как с каждым вдохом жизнь покидает это прекрасное тело. Может, лучше ее убить? Сознание регента затуманилось от жажды крови и желания. Курган рыдал и громко звал девушку по имени. На его месте любой другой в’орнн стал бы молиться об избавлении от страданий.
Так или иначе, избавление пришло. Его окумммон активизировался, и Курган почувствовал характерное покалывание в правом предплечье. Оно становилось все сильнее и сильнее, и вот правитель Кундалы пришел в себя, едва не утонув в трясине желаний.
Его Призывали.
Громко выругавшись, регент разжал пальцы и сполз с огромной кровати. Перед тем как выйти из спальни, он положил шкатулку из белого алебастра на резной столик возле ложа.
Выйдя из лабиринта, Курган попал в небольшой портик, в высоком потолке которого имелось окно в виде глаза. Серо-коричневые лучи солнца сквозь грязное стекло падали прямо на регента. По этому странному свету было невозможно судить о времени суток.
Курган проворно вышел из островка серого света и постарался думать о другом. Например, о яд-камне, спрятанном в алебастровой шкатулке у кровати. Камень не подвел. Ньеобский паралитический гель будет действовать еще восемнадцать часов, за которые Курган решит: убивать Элеану или взять силой. В любом случае она была в его распоряжении.
Ко времени возвращения в апартаменты регент успел прийти в себя. Очень кстати, потому что Нит Нассам уже ждал, скрестив на груди покрытые броней руки. Он стоял, широко расставив ноги и полностью заслонив коллекцию оружия. Рога на биошлеме горели красным и оранжевым.
— Что ты узнал о Курионе? — без всякой преамбулы зарычал техномаг.
— Пока ничего. Так быстро ничего не узнаешь, ведь дело деликатное.
— Твои отговорки меня не интересуют.
Курган раздумывал всего секунду, решая, какую тактику избрать.
— Поскольку ты не сражался с саракконами на калллистоте, позволь кое-что объяснить. Они очень подозрительны, прошло немало времени, прежде чем меня приняли в компанию. Я не могу просто подойти и задать нужные тебе вопросы. Одно неверное движение, и доверию конец. Хотя, понимаю, ты не хочешь ждать слишком долго.
— Ты и понятия не имеешь, чего я хочу. — Нит Нассам медленно и угрожающе опустил руки. От пальцев полетели ионные искры. — Предупреждаю, я не терплю бездельников и обманщиков. Хотя именно в этом деле я не проявлю строгости, — заявил гэргон. — Впрочем, все равно не испытывай мое терпение. Ответы я рассчитываю получить в ближайшем будущем.
Курган и сам был заинтересован в быстром успехе.
— Я все прекрасно понимаю, Нит Нассам. Обещаю подготовить информацию до конца недели.
14Обман и иллюзия
Лейти, дочь флот-адмирала Пнина, совершенно не походила на него внешне. Невысокая, темноглазая, она, правда, обладала той же решимостью, что и отец. В детстве Лейти буквально поклонялась ему и ловила каждое его слово. Девочка из кожи вон лезла, чтобы угодить отцу, обожала его и боялась. Ей казалось, он контролирует все события на Кундале. Когда Лейти исполнилось шестнадцать, она увидела отца совершенно в ином свете. В тот день он потерял обоих сыновей на Геллеспеннне и на все лады корил судьбу за то, что она оставила ему лишь дочь. Юная Лейти побледнела от ужаса и едва могла дышать. В панике она искала поддержку у матери, но та лишь молча опустила глаза. Обезумевший от горя отец продолжал проклинать дочь, потому что просто не мог смириться со смертью сыновей.
Естественно, Лейти никому не рассказывала о своих переживаниях. Истинная дочь кхагггуна, она верила, что периодические визиты отца в мастерские, где будущая оружейница училась, и позже в ее собственную на улице Предчувствий — не что иное, как неуклюжая попытка загладить вину. Так или иначе, Лейти не могла отвернуться от флот-адмирала и вычеркнуть из жизни. Но всякий раз при виде отца ее сердца болезненно сжимались.
Когда вечером после тяжелого дня Лейти увидела в мастерской отца, она снова почувствовала, что ее переполняют противоречивые чувства. Будь она мужчиной, то сейчас стояла бы рядом с отцом, выслушивая его мудрые советы. О братьях Лейти почти не вспоминала, хотя иногда видела их во сне — с расплывчатыми лицами и еле слышными голосами. Ей снилось, что она пытается заговорить с ними, однако братья не слышат. И, просыпаясь, Лейти не помнила, что именно хотела сказать. Братья умерли. О чем с ними говорить?
Краем глаза Лейти наблюдала за отцом, обычно так кхагггуны следят за бомбой замедленного действия. По иронии судьбы, Лейти знала о ранениях и смерти больше любого солдата. Это было необходимо для того, чтобы создавать оружие и доспехи самого высокого качества.
По привычке флот-адмирал Ардус Пнин скромно стоял у стены, сцепив руки за спиной. Любопытные светло-карие глаза оглядывали мастерскую. А Лейти была готова провалиться сквозь землю.
Взгляд флот-адмирала так и буравил ателье, лишь на мгновение задержавшись на взвод-командире Тью Дассе, который стоял в одной из кабинок, рассматривая ионный жезл. Пнин глубоко вздохнул и на время забыл о Дассе.
Флот-адмирал был очарован прекрасной коллекцией доспехов. Освещенные бронзовой лампой, они медленно вращались, будто танцуя под никому не слышную музыку. Пнин высоко ценил мастерство дочери — сделанные ею лезвия легко рубили и кололи, а сам вес меча или жезла позволял проломить голову врагу. Как проворно двигаются тонкие пальцы Лейти в багровом свете ионной наковальни!
Ни одну из этих мыслей Пнин не решился бы озвучить. Лейти, конечно, его дочь, но в первую очередь она тускугггун. С тех пор как в весьма нежном возрасте девочка показала ему первый чертеж ударного меча, она постоянно ставила отца в тупик. Если она мыслит как кхагггун, то почему, во имя Энлиля, родилась женщиной?!
Воздух искрился и трещал, ломкий, словно слюда. В мастерской сильно пахло озоном и какими-то химикатами. Освещенные багровым светом ионной наковальни отец и дочь стали обмениваться обрывками ничего не значащих фраз, натянутых и чопорных.
— Вижу, дела идут неплохо. — Пнин поднял свежевыкованный ударный меч, который следовало зарядить ионами в Храме Мнемоники. Глаз знатока оценил прекрасные линии двойных лезвий.
— С каждым днем все лучше и лучше, флот-адмирал. — По традиции Лейти обращалась к отцу официально.
Пнин кивнул.
— Миирлин по тебе скучает. Он так и не понял, почему ты отослал его с виллы.
— Со временем мой внук поймет все, что требуется.
— Это случится скорее, чем кажется нам обоим. Миирлин схватывает все на лету и постоянно удивляет своих наставников.
Лейти вышла замуж и родила ребенка, потому что отец постоянно повторял, что настоящий воин должен заботиться о грядущем. Она почти не знала своего будущего мужа, но у него был идеальный набор генов, а главное, его выбрал отец. Лейти невольно посмотрела на взвод-командира Дассе, вспомнив их скоропалительный брак. Лодка любви разбилась о быт и непробиваемую стену равнодушия.
— Отлично, когда Миирлин подрастет, я сделаю из него полководца. — Пнин щелкнул по лезвию, и оно ответило чистым звоном, что говорило о высоком качестве. — Как хорошо, что у меня есть наследник!
В ответ на этот неуклюжий упрек Лейти вспыхнула, что, к счастью, осталось незамеченным в малиновом отблеске наковальни. Всю свою жизнь она мечтала заслужить отцовское одобрение. Но обстоятельства всегда были сильнее ее, Лейти имела несчастье родиться женщиной и каждое утро, смотрясь в зеркало, понимала, что все ее попытки завоевать расположение отца тщетны. Хотелось отвернуться от пронзительного страшного взгляда, однако усилием воли Лейти заставила себя взглянуть в светло-карие глаза.
— Хочу, чтобы Миирлин был в безопасности.
— Я обеспечу его безопасность.
— А кто обеспечит безопасность тебе, флот-адмирал? — Заметив удивление в глазах отца, Лейти продолжала: — Поэтому ты услал Миирлина в хингатту?
— Своенравие тускугггун не к лицу! — закричал флот-адмирал, и помощники Лейти испуганно переглянулись.
Лейти продолжала смотреть отцу прямо в глаза.
— До меня дошли тревожные слухи.
Пнин пронзил дочь ледяным взглядом.
— Говорят, новый звезд-адмирал распускает верховное командование.
Ардус Пнин и бровью не повел.
— Взвод-командир Дассе не умеет держать язык за зубами.
— Разве это неправда?
— Он просто пытается тебя запугать.
— Если это так, он неплохо преуспел.
Схватив ударный меч обеими руками, флот-адмирал Пнин поднял его и повернул так, что от двойных лезвий по мастерской разбежались солнечные зайчики.
— Хочу этот меч.
— Нет, — Лейти забрала меч у отца, — он рассчитан на кхагггуна пониже и полегче. Подобный меч тебе совершенно не подходит.
— Переделай его, — велел Пнин. — Измени, как считаешь нужным, чтобы он подошел мне.
— Как пожелаете, флот-адмирал, — сказала Лейти, опуская меч.
Она собиралась уйти, но отец положил руку на ее плечо и заглянул в глаза.
— Мне нужно кое-что еще, — проговорил Пнин, понизив голос.
— Еще один меч или, может быть, жезл?
Ардус покачал головой.
— Ты должна кое-что для меня сделать. Кое-что важное. — Он отвел дочь в угол, куда не проникало багровое зарево ионного горна. — У меня могут быть серьезные неприятности.
Лейти испуганно посмотрела на отца.
— Флот-адмирал…
Пнин приложил указательный палец к губам.
— Через некоторое время я во всем разберусь, клянусь тебе. А сейчас ты должна делать то, что я скажу.
Лейти дрожала, как кундалианский лук, из которого только что выпустили стрелу.
— Я сделаю все, что скажешь, ты же знаешь.
Раньше отец никогда ни о чем не просил Лейти. Флот-адмирал пристально всмотрелся в лицо дочери.
— Потребуется все твое благоразумие и немного хитрости.
Лейти глядела на отца во все глаза.
— В этом деле замешан взвод-командир Дассе.
Грудь дочери Ардуса Пнина болезненно сжалась.
— Пожалуйста, продолжай.
— Ты уверена?
Лейти кивнула, словно боясь раскрыть рот.
— Скажи ему, что будешь работать на прим-агента.
Лейти стало страшно, словно вернулись ее детские страхи и кто-то ужасный выполз из темноты, чтобы схватить за горло.
— Почему? — невпопад спросила она. — Почему на прим-агента? Почему именно на СаТррэна, а не на любого другого баскира?
— Объяви ему об этом осторожно, чтобы не вызвать подозрений. Например, можно сказать, что Сорннн СаТррэн обещал хорошо заплатить, больше, чем может себе представить Дассе.
— Меня нанимает баскир? Дассе никогда этому не поверит.
— Огромный плюс этой истории в том, что в ней нет ни капли лжи, — заявил Пнин. — Дассе известно, что СаТррэны торгуют пряностями. Пять коррушских племен на грани войны. Дассе об этом может и не знать, однако без труда проверит и убедится. Он поймет, что Сорннну СаТррэну нужно вооружать Расан Сул. Кхагггуны ни за что не станут вмешиваться, так что прим-агенту ничего не остается, кроме как добыть оружие для коррушей самому.
— Флот-адмирал, а при чем тут…
— Послушай, — Пнин понизил голос до громкого шепота, — чем меньше ты знаешь, тем лучше для тебя.
— Уверена, Миирлину ты бы рассказал, хотя ему всего девять.
— В Н’Луууру, Лейти, ты поможешь мне?
Дочери так хотелось сказать отцу, что она готова на все ради него, но не будет ли он ее презирать? Хотя он станет презирать ее еще сильнее, если узнает, что она… Молодая женщина не решалась даже представить себе жуткие последствия.
— Ненавижу Иина Меннуса и его политику, — выпалила она, старательно изображая примерную дочь.
Губы флот-адмирала Пнина растянулись в подобии улыбки.
— Ценю твою преданность.
Погруженные в желеобразное тело хагошрина Риана и Тигпен неслись по лабиринту пещер под регентским дворцом с пугающей легкостью. Чудовище было огромным, но очень гибким и ловко лавировало по тоннелям, вентиляционным шахтам, коридорам, о существовании которых наверняка знали далеко не все рамаханы, когда-то жившие в Среднем дворце.
— Не нравится мне все это, — запальчиво проговорила Тигпен.
«Интересно, что ей не нравится?» — подумала Риана, искренне считавшая, что раппа потеряла сознание.
Тигпен будто читала мысли Дар Сала-ат.
— Боюсь, этот хагошрин спятил. Он может раздавить нас в любую секунду.
— Тогда почему он не задавил тебя, когда ты была без сознания? — поинтересовалась Риана, а хагошрин продолжал нестись по жилой части подземелья. — К твоему сведению, он в здравом уме и твердом рассудке.
— А что еще можно сказать про того, кто утверждает, будто Жемчужины нет?
— Я же показывала тебе Жемчужину.
Тигпен оскалилась.
— Это не могла быть Жемчужина. Ведь она потеряна, Миина унесла ее из Хранилища.
Риана не ответила.
— Да что с тобой происходит? — не унималась ее хвостатая подруга. — Безоговорочно веришь чудищу, которое провело в пещере несколько тысячелетий? Ты сведешь с ума даже раппу.
— Джийан говорила, что хагошрин никогда не лжет, — непреклонно продолжала Риана. — И он вовсе не сумасшедший.
Тигпен беспокойно заерзала.
— Тогда я вообще ничего не понимаю! Без Жемчужины, которая должна спасти нас, мы обречены.
Риана, боровшаяся с отчаянием с того самого момента, как заглянула в Жемчужину, почувствовала, что у нее опускаются руки. Нет, нельзя впадать в панику! Говорил же хагошрин, что нужно продолжать верить! Только зачем? Без Жемчужины кундалиане обречены. Нет, она не поддастся пессимизму!
— Смысл в том, чтобы жить, — проговорила Риана, стараясь убедить и Тигпен, и себя в том, чтобы не бросать начатое, что бы ни случилось.
— И как же нам одолеть в’орннов, если Жемчужины нет?
«Не знаю, — подумала Риана, — в этом-то все дело».
— Я ее чувствую, — перебил их хагошрин и пополз медленнее, — чувствую Элеану так же отчетливо, как и тебя, Дар Сала-ат. Хотя даже если бы не чувствовал, то все равно смог бы найти. В Среднем дворце только три места, которые Курган Стогггул использует для личных целей: оружейная, где он встречается с гэргонами, бывшая купальня, куда он приводит лооорм, и спальня, куда он ходит каждую ночь один. Очевидно, Элеана в спальне.
— Она в порядке? — беспокойно спросила Риана. — Он ничего с ней не сделал?
— Не думаю, что регент может ей навредить, — сказал хагошрин и презрительно фыркнул. — Знаешь, он не такой уж умелый правитель. Пренебрегает повседневными обязанностями, перекладывая их на подчиненных. Ничего хорошего из этого не выйдет, помяните мое слово.
— Раз ты видишь будущее, может, объяснишь, что нам делать без Жемчужины? — язвительно спросила Тигпен.
Хагошрин фыркнул, и Риану с Тигпен сильно тряхнуло.
— Объясни ей ты, Дар Сала-ат.
— Тигпен, хагошрин считает, что никто не в силах видеть будущее.
— Никто? — криво ухмыляясь, спросила раппа. — А как же рамаханские провидицы?
— Они как утлые лодчонки в бурном море, — ответил хагошрин. — Поднимаясь на гребне волны, они на секунду видят приближающийся шторм. Только что это за шторм? Ведь реальностей, как и возможных вариантов будущего, — великое множество. Какое из них наступит? На этот вопрос провидицы ответить не могут. Они видят все варианты будущего сразу, целый хаос возможностей и в конце концов сходят с ума.
Тигпен заскрежетала зубами и глухо зарычала.
— Хагошрины никогда не любили драконов, завидовали их положению и власти. Впрочем, чего можно ждать от тех, кто питается костями кундалиан?
Хагошрин поморщился.
— Почему этим всегда упрекают меня? Разве я виноват? Кто меня таким сделал? Великая Богиня Миина! Если я ужасен, то в этом виновата только она. Точно так же, как и ты, я ем то, что привык.
— А что, есть и другие хагошрины? — спросила Риана не столько из любопытства, сколько для того, чтобы положить конец пререканиям.
Тигпен и хагошрин молча покачали головами, и все трое продолжили путешествие по подземелью.
Звук рассекаемого воздуха был подобен дыханию смерти, и взвод-командир Дассе еще раз взмахнул ионным жезлом. Такой звук издавали только жезлы, выкованные Лейти, благодаря специальному сплаву и особой форме наконечника. Другие оружейники пытались ей подражать, но безрезультатно.
— Надеюсь, жезл тебе нравится, — проговорила Лейти, подходя к Дассе.
Взвод-командир даже не посмотрел на нее. Резко обернувшись, он снова взмахнул жезлом. На этот раз звук получился еще резче. Удар был настолько сильным, что наконечник вошел в стену, раздробив штукатурку и кирпич.
— Ничего себе, — вырвалось у Дассе.
— Счет за ущерб я выставлю Иину Меннусу.
— Сам оплачу, — поспешно сказал Дассе. Меннус точно не стал бы возмещать ущерб. Он и так урезал жалованье взвод-командиру, отчитывал его при посторонних, словом, унижал как мог.
Лейти взглянула на стену и покачала головой.
— Вряд ли это тебе по карману.
— Буду выплачивать по частям, — недовольно ответил Дассе.
Лейти пожала плечами.
— На самом деле это не так важно. Я закрываю мастерскую.
— Что?
Только сейчас Дассе поднял на нее глаза, и Лейти бросило в дрожь. Он всегда так на нее действовал, с самой первой встречи. Когда Дассе бросил их с Миирлином, она целый месяц не могла прийти в себя. А в самую первую ночь Лейти хотелось выпустить себе кишки. Она бы так и сделала, если бы не сын. Со временем ей стало легче, но не намного. Лишь в присутствии Дассе она чувствовала себя спокойно и уверенно. В его объятиях ей никогда не снились кошмары, а пустая кровать неизменно вызывала уныние.
— Мне предложили выгодный контракт. — Лейти рассказала то, что велел отец.
— Ты будешь работать на СаТррэнов? На баскиров? Невероятно!
— Скорее неизбежно, — поправила она.
— Неизбежно? Почему?
Лейти назвала сумму, которую ей якобы собирался платить Сорннн, и Дассе чуть не посинел от зависти. Молодая женщина с любопытством наблюдала за реакцией бывшего мужа. Может, хоть теперь он обратит на нее внимание? Может, он к ней вернется?
Дассе пригласил ее на ужин, и Лейти оказалась на седьмом небе от счастья.
Вдвойне приятно было оттого, что он повел ее в «Преисподнюю», ресторан с видом на море Крови. Это было одно из немногих мест, которые по-прежнему принадлежали кундалианам. Когда-то в этом здании располагался склад, однако баскирский Консорциум открыл на первом этаже клуб, а на втором и третьем — рестораны, отдав «Преисподнюю» кундалианам. Попасть в ресторан было непросто, но не для приближенного нового звезд-адмирала. Именно здесь они ужинали тем вечером, после которого Дассе оставил жену. Поэтому все, что ассоциировалось со взвод-командиром, имело для Лейти горько-сладкий привкус. В «Преисподней» на столах всегда стояли живые цветы, а мебель была деревянной, без малейшего намека на пластик или металл.
В воде и на гладких корпусах саракконских судов отражались огни Променада. Сами саракконы, высокие, стройные, с украшенными татуировкой черепами, казались частью театральной декорации. Возгласы рыбаков, хриплые крики трактирщиков, вопль кровожадной толпы на калллистоте сливались воедино и смешивались с ароматом жаренного на гриле мяса.
Дассе расспрашивал Лейти о жизни, и на секунду она поверила, что их отношения еще могут наладиться. Однако он и словом не обмолвился о Миирлине, и женщина поняла, что следует признать правду. Дассе привлекали только деньги. Извинившись, Лейти побежала в уборную, где, закрывшись в кабинке, горько зарыдала. Самое страшное было в том, что она по-прежнему любила Дассе все так же сильно и безнадежно. Лейти стала биться головой о дверцу кабинки. Почему у нее все получается так глупо? Ведь глупо верить, что любовь побеждает все, что из ограниченного самовлюбленного кхагггуна она может превратить Дассе в приличного в’орнна?! Почему же она продолжает надеяться, будто за маской равнодушия скрывается доброе и любящее сердце? Лейти была уверена, что она и только она сможет подобрать ключ к непростому характеру Дассе и заставить его снять маску.
Когда Лейти вернулась, то обнаружила, что Дассе уже заказал напитки, совершенно забыв, что она не пьет спиртное. Когда молодая женщина напомнила об этом, взвод-командир попросил не расстраиваться и осушил оба бокала одним залпом. У Лейти захватило дух — Дассе начал пить еще до того, как ушел из семьи.
Так вечер и продолжался — Лейти ела, Дассе пил. Казалось, его совсем не интересует еда. Он не обращал никакого внимания на все попытки бывшей жены его накормить. Дассе жаловался на постоянное безденежье и на Иина Меннуса, который его не ценит, а Лейти внимательно слушала, тщетно надеясь, что бывший супруг сменит тему. Но взвод-командир продолжал жаловаться, и с огромной грустью женщина поняла, что все происходит по давно сложившемуся сценарию, словно резина, которая, как ее ни растягивай, в итоге сжимается в свою обычную длину. Только теперь Лейти осознала истинное положение вещей — любит Дассе ее или нет (если он вообще способен любить), он все равно к ней не вернется. Это так же очевидно, как и то, что на смену ночи приходит день.
Как они оказались в постели, почему она сжимала его в объятиях, изливая свое желание, боль и любовь, было выше ее понимания. Непреложным фактом оставалось то, что после нескольких часов безумного животного секса, делавшего ее счастливой, она проснулась дождливым пепельно-серым утром и увидела, что Дассе ушел.
Лейти хотелось прижать мужа к себе, но вместо этого она смяла простыню, перепачканную их выделениями. Она жадно вдыхала запах его семени, словно последнее напоминание о счастье, с которым не желала расставаться. В глазах закипели непрошеные слезы. Женщина просто не понимала, как Дассе мог быть настолько жестоким, чтобы уйти после того, что произошло. Неужели для мужа она совсем ничего не значит?
Лейти закричала, будто от физической боли. Она пыталась заставить себя ненавидеть Дассе и одновременно понимала, что это невозможно.
— У нас проблемы, — объявил хагошрин.
Они застряли в воздухопроводе, забитом сажей и пеплом, насквозь пропахшем паленым. Сколько рамахан погибли при штурме Среднего дворца? Казалось, эхо до сих пор разносит крики умирающих.
— Ты же хагошрин, — заявила Тигпен, — придумай что-нибудь.
— Элеану охраняют.
— Сколько хааар-кэутов? — спросила Риана.
— Телохранители регента меня бы не остановили. Это не они. — Голос хагошрина стал зловещим. — Элеану охраняет проклятие.
— И что это за проклятие такое? — едко спросила Тигпен. По тону раппы Риана поняла — Тигпен считает, что хагошрин свихнулся.
— Дар Сала-ат, не люблю ходить вокруг да около, в общем, это яд-камень.
— Яд-камень! — Тигпен закричала так громко, что Риана на нее зашикала. — Как, во имя Миины, яд-камень попал к в’орнну? — Усы Тигпен дрожали от волнения.
— Как — нас уже не интересует, — заявил хагошрин. — Гораздо важнее то, что сейчас он настроен на Элеану.
— Что это значит? — спросила Риана. Она уже успокоилась и взяла себя в руки.
— То, что мы в опасности, — заметила Тигпен.
— Раппа права, Дар Сала-ат. — Хагошрин вытянул шею и просунул голову в неширокое отверстие. — Сейчас самое главное — время. — Голос монстра доносился словно издалека. — Спасение Элеаны отходит на второй план.
— Что? — Риана не поверила собственным ушам.
— Это девятый камень, Дар Сала-ат, — проговорило чудовище, — необходимый, чтобы достроить клетку, ту, что убьет Сеелин. Нужно завладеть яд-камнем, а если получится — уничтожить.
Тигпен фыркнула.
— Яд-камень уничтожить невозможно.
Хагошрин поднял кривой желтый коготь.
— Нет можно. Его следует перенести в Иномирье и бросить в пасть белого дракона.
— Чья это Аватара? — спросила Риана.
— Сразу нескольких существ, — объяснил хагошрин. — Она принадлежит архидемону Пэфоросу и троим его детям.
— Но ведь мы их одолели, — проговорила Риана. — В За Хара-ате я заставила демонов убраться в Бездну.
— И все же белый дракон не исчез из Иномирья. Я так уверен, потому что сам его видел.
— Ты умеешь припрыгивать? — изумилась Тигпен. — Не знала, что…
— Раппы знают далеко не все на свете, — хмыкнул хагошрин.
— Хватит спорить, — попросила Риана и полезла вслед за головой монстра. — Ты захватишь яд-камень, а я — Элеану.
Внезапно щупальца обвили ее вокруг талии, не давая пошевелиться.
— Ты ничего не поняла. — Вонючая морда хагошрина приблизилась. — Мне нельзя касаться яд-камня. Это единственная вещь, которая…
— Тогда ты возьмешь Элеану, а я — камень.
Хагошрин глубоко вздохнул и стал протискиваться в узкое отверстие. Риана — следом, и вот они оказались в дворцовом коридоре, темном и душном, в одном из тысячи служебных коридоров, пронизывающих жилую часть дворца.
В спальне, к которой вел коридор, Риана разглядела Элеану. Сердце девушки чуть не остановилось, стало трудно дышать, в ушах стучало.
Она бросилась к кровати, и в этот самый момент раздался взрыв, который отбросил Риану к стене коридора, а хагошрин закричал.
Курган на бегу вырвал ионную пушку из рук телохранителя и отмахнулся от другого навязчивого хааар-кэута. Если бы они не привыкли к выходкам регента, то наверняка отправились бы за ним. Однако ни одному из них не хотелось публичного унижения и разжалования в рядовые.
Убегая все дальше по коридорам, Курган обрадовался, что удалось избавиться от свиты. Никто не видел, как он принес Элеану, и сейчас шпионы ему ни к чему.
Яд-камень звонил, как колокол, издавая жуткий звук, раздающийся в голове. Курган слышал его отчетливее, чем кхагггунский сигнал к наступлению.
Подходя к спальне, регент увидел, как к Элеане ползет страшное кундалианское существо. Курган тут же снял пушку с предохранителя, прицелился и выстрелил. Чудище было таким огромным, что регент не промахнулся бы, даже если бы был пьяным в стельку.
Выстрелом опалило реснички, покрывавшие уродливое, бесформенное тело. Запрокинув голову, чудище заревело. Курган продолжал стрелять, не целясь. Он надеялся, что ионная пушка сможет хоть на время обезвредить страшного врага.
Внезапно гибкое щупальце обхватило Элеану, и Курган остановил огонь. В этот же миг страшилище выпустило второе щупальце, которое ударило регента о дальнюю стену спальни. Оглушенный Курган поднялся, чтобы выстрелить прямо в мерзкую морду, но оказалось, что конечность монстра повредила Стогггулу руку и обвилась вокруг лафета портативной пушки.
Чудище тащило регента вперед. Вот Курган врезался в стул и перевернул его. Одна из ножек откололась и покатилась к столу, на котором стояла алебастровая шкатулка. Стол накренился, и коробка полетела на пол. Чтобы поймать шкатулку, Курган выпустил пушку и стал отчаянно вырываться. Вот правитель уже проскользнул мимо кровати. Алебастровая шкатулка раскрылась, и яд-камень, будто обладая собственной волей, покатился прямо в руки Кургана.
Яд-камень казался горячим и холодным одновременно. Регенту почудилось, что внутри находится какая-то жидкость. Курган поднялся на колени и посмотрел на смятую кровать. Чудище отступало, унося Элеану с собой. Откуда оно только узнало, где он ее прячет?! Молодой регент думал лишь об одном: он не может потерять Элеану снова. Неожиданно для себя Курган разозлился и решил швырнуть камень прямо в чудовище. Он прицелился и занес руку.
— Нет! — закричал хагошрин.
Курган не знал, что его удивило больше — то, что хагошрин умеет разговаривать, или что монстр боится яд-камня. Страх чудовища придал регенту сил, и он швырнул яд-камень прямо в хагошрина.
Хагошрин умирал. Еще приближаясь к спальне, где Курган Стогггул спрятал Элеану, он чувствовал, как жизненные силы покидают его тело. Монстр слабел. Казалось, кровь больше не греет, хагошрин стал сонливым и едва дышал, Отказывала одна жизненная система за другой. Чудовище ослабело настолько, что просто не смогло увернуться от ионных залпов, сотрясавших тело. Его едва не вырвало от запаха собственной паленой шкуры. Зря он согласился спасать Элеану, ведь смерть была неминуема! Пытался же он рассказать Дар Сала-ат всю правду о яд-камне, но не успел. Если честно, то хагошрин очень боялся разочаровать девушку после всех неприятностей, которые ей доставил. Монстр сам удивлялся, что успел так привязаться к Риане. Как странно! За тысячелетия, проведенные в мерзкой пещере, он никогда не испытывал ничего подобного. Мешала только гадкая раппа! Проявлять слабость перед Дар Сала-ат совершенно не хотелось, ведь она, кажется, и без того была не самого высокого мнения о хагошринах. Впрочем, монстр сам ценил ум рапп. Вот если бы только не их высокомерие и спесь!
Грустные мысли отвлекли хагошрина, и это сыграло роковую роль. Он не успел увернуться, и яд-камень угодил ему прямо в лоб. Словно подкошенный Хранитель Жемчужины упал на грязный пол спальни и уставился на черную лилию. Его щупальце до сих пор удерживало бесчувственную Элеану, и, поняв это, хагошрин попытался подползти к вентиляционной шахте. Темное отверстие казалось совсем близко. И все же до него было как до другой стороны Кундалы.
Ох как больно! Яд-камень лежал совсем близко, хагошрин ощущал его силу и пульсацию.
Курган Стогггул ползал по полу, разыскивая ионную пушку, которую чудище сжимало слабеющим щупальцем. Хагошрин попытался притянуть щупальце поближе, но регент вытащил кинжал с тонким треугольным лезвием и перерубил конечность монстра пополам.
Хагошрин почувствовал обжигающую боль, теряя последние силы. И все равно он не выпустил пушку, которую пытался вырвать Курган. Если бы только Дар Сала-ат поняла! Если бы только она догадалась использовать Вуаль Тысячи Слез, чтобы защититься от пагубного воздействия яд-камня. Ведь если Риана коснется его голыми руками, как это сделал Курган Стогггул…
Увидев, как Дар Сала-ат со всех ног бежит к камню, хагошрин содрогнулся. Он попытался предупредить девушку, однако из треугольного рта вырвалось лишь неразборчивое карканье. «Умереть, так и не увидев в жизни ничего хорошего, — подумал хагошрин. — Разве это справедливо?»
Услышав крик хагошрина, Риана бросилась бежать. Она видела все, поэтому и спешила в спальню. Не успев полностью оценить ситуацию, девушка перелезла через неподвижно лежащего Хранителя Жемчужины и столкнулась лицом к лицу с Курганом Стогггулом. Регент поднял на Риану глаза, припоминая их предыдущие встречи.
— Ты… — процедил он сквозь зубы.
Яд-камень, темный и зловещий, лежал справа. Вуаль Тысячи Слез завибрировала, будто настраиваясь на пульсацию камня. В сознании Рианы послышались голоса пяти драконов, предупреждающих об опасности, умоляющих быть осторожной. Девушка по-прежнему надеялась, что сможет и забрать яд-камень, и спасти Элеану. Она шагнула в сторону камня, но в тот момент хагошрин окончательно обессилел, и Кургану удалось вырвать из щупальца ионную пушку.
Как следует обдумать ситуацию времени не было, и Риана, поддавшись порыву, метнулась к кровати и взяла Элеану на руки. Курган выстрелил, однако хагошрин поднял голову в последний раз, и заряд ионов попал ему прямо в лоб. Огромное тело безвольно опустилось, отгородив Элеану от регента.
Риана с Элеаной на руках выскользнула из спальни и побежала по коридору. Курган занял новую позицию и прицелился. Понимая, что чудовище обезврежено, он сосредоточился на Риане.
Умирающий хагошрин хрипло вскрикнул, и Дар Сала-ат бросилась на пол, закрыв собой Элеану. Над головой девушки пронесся голубой заряд гиперактивных ионов, отколовший от мраморной стены огромный кусок.
Поднимаясь на ноги, Риана отвязала Вуаль от пояса. Девушка знала, что дар драконов способен видоизменяться и наверняка защитит ее от ионных выстрелов. Обернувшись, она увидела мрачное лицо Кургана.
— Если выстрелишь еще раз, то Элеана пострадает не меньше, чем я, — предупредила Дар Сала-ат.
Риана увидела, что Курган собирается нажать на гашетку. Девушка подняла руки, и Вуаль заструилась, как знамя на ветру. Когда заряд коснулся Вуали, гиперактивные ионы превратились в гальку, с громким стуком рассыпавшуюся по полу.
— Ничего не выйдет, Курган! Придумай что-нибудь получше!
Риана и регент стояли друг напротив друга, словно разделенные барьером времени, культур, воспоминаний. К ужасу девушки, она почувствовала силу, которая их притягивала и отталкивала одновременно. Существовал круг, на Венче называвшийся «яннам» и олицетворявший особые знания, мировоззрения и состояние, внутри которого они существовали.
Риана поняла, что с переселением Аннона в тело кундалианки яннам не нарушился. Так же как и любовь к Элеане, двойственные отношения Аннона и Кургана благополучно пережили переселение души в другое тело.
Регент, естественно, ничего об этом не знал, но их судьбы так тесно переплелись, яннам был настолько крепок, что он тоже ощутил нечто. Так путник чувствует запах огня задолго до того, как увидит пламя, намного раньше, чем решит, что оно может предвещать — смерть или спасение. Риана увидела в глазах правителя Кундалы искру того смутного предчувствия, которое зовется интуицией.
— Курган, ты должен отдать мне яд-камень, — проговорила Риана.
Регент рассмеялся резким неприятным смехом.
— Да я скорее умру, чем отдам тебе то, что ты просишь.
— Ты ничего не понимаешь! За ним охотятся. И эти охотники не остановятся ни перед чем, чтобы заполучить его.
— Неужели? — усмехнулся Курган. — И кто же это?
Этого Риана не знала. Хагошрин сказал: «Они все разыскивают этот камень». Однако, к сожалению, монстр не уточнил, кто такие «они». И даже если бы Риана это и знала, Курган не поверил бы.
Перед Рианой возникла непростая дилемма — отобрать яд-камень у Кургана или спасти Элеану.
Она начала пятиться в глубь коридора и услышала бесстрастный голос регента:
— Оставь ее здесь. Зачем она тебе? Еще один солдат в вашей бессмысленной войне за независимость?
Не спуская с правителя глаз, Риана продолжала отступать по коридору.
Курган решил изменить тактику.
— Пожалуйста, послушай меня, — спокойно, почти ласково попросил он. — Зачем тебе лишние хлопоты? Она ведь все равно умрет. Не сегодня, так завтра, равно как и ты.
Риана шагнула в густую тень, и лицо Элеаны исчезло из вида. За спиной был коридор, она чувствовала знакомый запах сырости. Почти пришли.
Похоже, Курган понял, что Риана задумала, потому что его лицо внезапно перекосилось.
— Если ты ее унесешь, я все равно тебя найду! Заставлю Элеану смотреть, как ты медленно умираешь! Клянусь жизнью!
Девушка скользнула в темный коридор и побежала к вентиляционной шахте.
Утробно рыча, Курган перебрался через тяжелое тело хагошрина и побежал за Рианой.
Яд-камень словно излучал энергию, и регент снова и снова вспоминал едкие слова девчонки: «Ничего не выйдет, Курган! Придумай что-нибудь получше!» Представьте себе, кундалианка над ним издевается! От злости он палил по коридору, гиперактивные ионы рикошетом отскакивали от стен, пола и потолка.
Служебный коридор нагрелся, словно печь. Риана подошла к отверстию, и поджидавшая ее там Тигпен запрыгала от напряжения.
— Хвала Миине, ты в безопасности! — прокричала раппа. — Где яд-камень?
Риана покачала головой и начала отвязывать Вуаль Тысячи Слез от запястья.
— Коротышечка, что ты делаешь?
Отвечать времени не было, Риана обернула Вуаль вокруг неподвижной Элеаны.
— Если не вернусь через пять минут, постарайся оттащить Элеану в безопасное место.
— А тебя бросить на растерзание Стогггулу? Ни за что!
Риана смерила Тигпен холодным взглядом.
— Я Дар Сала-ат! Ты будешь делать то, что скажу я!
— Именно поэтому я и не могу тебя оставить. Я обязана тебя защищать!
— Я люблю Элеану, значит, ты должна защищать и ее тоже.
— Она не спаситель Кундалы.
— Я тоже не спаситель. Теперь это совершенно очевидно. — Риана почесала Тигпен за ушами. — Послушай, если я не смогу отнять яд-камень, то вы с Элеаной должны выжить, чтобы предупредить Джийан. Надеюсь, это ты понимаешь?
Раппа присела на задние лапы, надменно сложив передние на груди.
— Тигпен…
— Ладно! Ради Миины, я все понимаю!
Риана кивнула и, в последний раз посмотрев на Элеану, нырнула в отверстие.
— Иди сюда! Иди же! Иначе я выкурю тебя из этой норы! — Голос Кургана эхом разносился по коридору. Похоже, регенту удалось взять себя в руки, потому что он прекратил бестолково палить по стенам.
Неслышно скользнув в служебный коридор, Риана поползла к спальне. Услышав шипение ионов, девушка бросилась на пол и закрыла голову руками.
— Я тебя вижу! — радостно заорал Курган. — Тень, крадущаяся среди других теней.
Еще один отскочивший рикошетом выстрел обжег Риане плечи и тыльную сторону рук.
— Я вижу только тебя, — продолжал Курган. — А где Элеана?
Ничего не ответив, Риана наложила Цветущую Стену — простое маскирующее заклинание. Наконец девушка разглядела Кургана — он прятался за телом хагошрина.
— Что ты сделала? Ты исчезла! — заорал Курган. — Ах да, ты наложила заклинание.
«Откуда он может знать?» — удивилась Риана и тут же получила ответ.
— Яд-камень выделяет тепловые волны. Он тебя не видит, зато легко настраивается на твои заклинания! — Курган, словно краб, пополз по телу хагошрина. — Хоть ты и невидима, он все равно приведет меня к тебе.
«Неужели это правда?» — подумала Риана. Наложив Проникающее заклинание, она попыталась понять, как яд-камень взаимодействует с магией.
— Вот ты где! — Курган прицелился и нажал на гашетку.
Лишь благодаря молниеносной реакции Риана осталась жива. Иначе точный удар Кургана наверняка пронзил бы ей легкие. Девушка задыхалась от страха, голова шла кругом.
— Продолжай колдовать! — издевался регент, подбираясь все ближе. — Это мне только на руку!
Неужели яд-камень блокирует заклинания Осору? Другого спасения от ионной пушки Риана не знала. Курган был слишком близко, так что отступать было опасно. С помощью яд-камня он попадет ей в спину, если она попробует убежать.
Что же делать?
Риана решила попробовать Глаз-Окно, более сложное заклинание, смесь Осору и Кэофу, которому ее научила Перрнодт. Произнося руны Венчи, девушка наложила Переплетение Вен, чтобы помешать Кургану. Риана тут же почувствовала, как яд-камень направляет силу заклинания против нее самой, и вовремя его блокировала.
Курган засмеялся, высоко подняв яд-камень и восторгаясь его силой.
Риана лихорадочно думала, что можно противопоставить камню. Внезапно она что-то вспомнила. Вернувшись во владения своей памяти, Риана прошла между фонтанами «Память» и «Забвение» к входу в здание и, пройдя по пустынному коридору, попала в нужную комнату. «Книга Отречения» уже ждала ее, и Риана начала мысленно листать страницы. Знаний по Кэофу явно не хватало, но другого выхода не было.
Найдя нужную страницу, девушка наложила Мушиный Глаз — заклинание, которое однажды использовалось против нее.
Курган почти тут же остановился, беспомощно оглядываясь по сторонам. Он сжал голову руками и зажмурился. Заклинание Кэофу действовало, регент был явно сбит с толку.
Риана тут же выскочила из темного коридора и бросилась на Кургана. Девушка попыталась схватить яд-камень, однако он выскользнул из рук регента и, покатившись по полу, исчез в складках тела хагошрина. Чтобы вытащить камень, Риана вскарабкалась прямо на колени Кургана, а тот, воспользовавшись моментом, ударил ее в живот лафетом пушки.
Стало трудно дышать, и Риана скрючилась, давясь воздухом. Сила Мушиного Глаза ослабла, Курган ловко перевернул пушку и, приставив дуло к голове Дар Сала-ат, собрался нажать на гашетку.
Риана толкнула Кургана локтем, ионный залп попал в потолок, и сверху посыпалась штукатурка. Пытаясь отдышаться, девушка отшвырнула ионную пушку в угол. За это Курган трижды ударил ее в бок. Риане показалось, что хрустнуло сломанное ребро, хотя это вполне могло сработать и ее расшалившееся воображение.
Риана дралась с регентом и чувствовала, как ее захлестывают волны в’орнновской энергии. Как здорово ощущать приток сил и решимости! С другой стороны, ей мешали смешанные чувства Аннона. Он ненавидел Стогггулов и все же, когда речь заходила о Кургане, отказывался верить, что тот заражен той же злобой, что и его предки. Аннон по-прежнему любил друга и надеялся, что сможет спасти его от проклятия Стогггулов. Его тянуло к Кургану, любовь и ненависть переплелись настолько, что стали неразделимы.
Таким образом кундалианское начало Рианы явно проигрывало в’орнновскому, и пришло время восстановить равновесие. Осадить буйный дух Аннона оказалось не так-то просто, а пока Риана цеплялась за Кургана, будто за обледеневшую горную вершину, понимая, что от ее настойчивости и проворства зависит собственная жизнь. Девушка ткнула регента под ребра и, увидев, как он теряет сознание, переползла через него к туше хагошрина, в складках которой исчез яд-камень.
Увидев его неяркий блеск, Риана подползла ближе, а когда до камня можно было дотянуться рукой, ее вдруг оглушил мощный удар. Все вокруг побелело, стало тихо, как на дне колодца. Девушка не слышала даже собственных стонов.
Курган навис над Рианой, готовясь сломать ей шею лафетом пушки.
Несмотря на боль и слабость, Дар Сала-ат попыталась заслонить голову руками, однако они будто налились свинцом и совсем не слушались. Девушка попробовала наложить другое заклинание Кэофу, но мозги работали так же вяло, как и тело. Приподняв голову, она увидела ухмыляющегося Кургана, который стоял над ней, играя мускулами.
Регент приготовился нанести смертельный удар, когда в его ногу врезался рыжеватый шарик. Резкая боль полоснула по сухожилиям. Курган, потеряв равновесие, упал прямо на тушу хагошрина.
Тигпен бросилась к яд-камню. Правитель выстрелил и промахнулся.
Проклиная убегающего зверька, регент убедился, что яд-камень на месте, и по вонючему телу хагошрина стал пробираться к тому месту, где осталась Риана. Увы, она исчезла, равно как и мерзкий зверек.
Громко ругаясь, Курган бросился за ними, оступился и растянулся на полу. Поняв, что беглянок не догнать, регент стрелял по коридору до тех пор, пока у пушки не сел силовой модуль.
15Появление Гуль
Стояло время суток, когда голубизна неба кажется бездонной, верхушки деревьев — позолоченными, а тени удлиняются. Белые облачка, разбросанные по небу, выглядели причудливыми символами какого-то таинственного языка. Ветер завывал в густом сосновом лесу западного сектора, раскачивая ветки, которые колыхались, как бескрайнее зеленое море. Громко пели птицы, жужжали насекомые, и в подлеске то и дело слышались осторожные шаги животных.
Среди этого мирного пейзажа жуткое кровавое пятно казалось совершенно неуместным.
Джийан и Миннум испытали настоящее потрясение, оказавшись у северного склона Слезного Хребта. Здесь, в лесу, соромианты когда-то выращивали грибы Peganis harmelea, из которых впоследствии готовили мадилу. На Слезный Хребет колдунья и ее спутник попали по сети древних колодцев, которые Первая Матерь научилась использовать в монастыре Плывущей Белизны в прошлом году. Она справедливо рассудила, что при такой активности соромиантов перемещаться по колодцам безопаснее, чем припрыгивать. Джийан нисколько не сомневалась, что Темная Лига каким-то образом может контролировать Припрыжку.
Странники вышли на опушку и стали подниматься по горному лугу, на котором буйно росли крив-трава, крапива и колокольчики с начинающими раскрываться бутонами.
Джийан опустилась на колени и, словно слепая, начала касаться травы кончиками пальцев.
— Что вы чувствуете, госпожа? — спросил Миннум.
— Слезный Хребет только кажется пустынным.
— Кхагггуны? — испуганно озираясь, спросил соромиант.
— И кхагггуны, и бойцы Сопротивления, — ответила Джийан, поднимаясь с колен. — Непростое место. Каким-то образом здесь переплелись настоящее, прошлое и будущее.
Удвоив бдительность, они пошли дальше, а когда луг остался позади, вздохнули с облегчением. Лес изменился. Теперь среди сосен то и дело мелькали голубоватые елочки-куэлло, а скалы щетинились мхом и лишайником. На земле толстым ковром лежали иголки, источая густой аромат хвои.
Джийан и Миннум легко поднялись на невысокий холм, а вот последующий спуск оказался довольно крутым, поэтому приходилось двигаться на полусогнутых ногах.
— Узнаешь что-нибудь? — спросила Джийан.
— Прошло много лет, госпожа, — озираясь по сторонам, ответил Миннум. — Окажись мы у коррушей, я бы определил любое место с точностью до километра. А в лесах я всегда неважно ориентировался.
Примерно половина спуска осталась позади, и Первая Матерь остановилась. Подняв горсть опавших иголок, она стала принюхиваться. Иголки были слипшиеся и грязные.
— Кундалианская кровь, — проговорил Миннум, и Джийан кивнула.
Чуть дальше они увидели скалу, заросшую бледным лишайником, на котором виднелись следы крови.
— Еще липкая, — сказала Джийан, потрогав мох.
Они продолжали спускаться. То и дело Первая Матерь просила Миннума подождать и, наклонив голову, прислушивалась к завыванию ветра. Маленький соромиант был рад компании Джийан. И все же, наблюдая за тем, как она колдует, он нет-нет, да и чувствовал горечь. Если ты когда-то видел, вдвойне больнее оказаться слепым. То, что когда-то чувствовал, забыть невозможно.
Склон становился все круче, лес — гуще и темнее. Стволы деревьев стали тоньше и выше; солнечный свет казался синевато-зеленым, как морская вода.
— Зверей здесь гораздо меньше, — прошептала Джийан, — а птиц и вовсе нет.
Ее слова прозвучали зловеще, но в этот миг Миннум остановился и понюхал свежий прохладный воздух.
— Чувствуете запах?
— Жженого сахара?
Соромиант кивнул.
— Так пахнут грибы. Мы приближаемся к месту, где они растут.
Странники прибавили шагу. Теперь Миннум шел впереди, пробираясь среди влажного подлеска и покрытых мхом скал, которые попадались все чаще и чаще. Вдруг Джийан сбила соромианта с ног.
— Что… — начал было говорить Миннум, поворачивая голову.
Первая Матерь знаком заставила его замолчать, и соромиант почувствовал, как воздух зарябил и немного потемнел — верный признак того, что Джийан наложила заклинание.
Спрятанные за Цветущей Стеной — маскирующим заклинанием Осору, — они стали смотреть на вершину холма. Внезапно Миннум услышал то, что его спутница, должно быть, уловила чуть раньше, — характерное позвякивание кхагггунских доспехов. Вот показалась первая колонна. Кхагггуны шагали по холму, их было куда больше обычного отряда. Появилась вторая колонна, потом третья, четвертая и пятая.
— Кажется, здесь целая рота, — прошептал Миннум. — Не завидую бойцам Сопротивления!
Солдаты остановились. Вперед выступил невысокий кхагггун в шлеме и стал осматриваться. Судя по нашивкам, это был командир роты.
У Миннума по спине побежали мурашки.
— Они точно нас не видят, госпожа?
По сигналу командира от колонны отделился небольшой отряд. Разведчики рассредоточились и побежали вниз к лесу, где притаились Миннум и Джийан.
Колдунья беззвучно выругалась. Она давно не имела дела с кхагггунами и успела забыть, что их шлемы снабжены фотонными детекторами, улавливающими тепло тела. Цветущая Стена здесь вряд ли поможет.
Кхагггуны приближались, на ходу снимая пушки с предохранителей.
— Это благодаря шлемам они нас видят? — прошептал Миннум.
Джийан, чувствуя, как дрожит соромиант, сильно сжала его руку.
Молчи! — беззвучно обратилась она к сознанию Миннума. — Через секунду солдаты смогут ощутить молекулярную вибрацию наших тел.
Кхагггуны выстроились клином, в центре которого стоял старший отряда. Бойцы постоянно общались с основной колонной, параллельно сканируя разные участки леса.
Джийан понимала, что совсем скоро фотонные детекторы их запеленгуют. Этого не должно случиться! Колдунья огляделась. Они прятались между двумя огромными валунами. Первая Матерь чувствовала мускусный запах мха, покрывавшего северную сторону валунов. Ее пальцы коснулись влажной мягкой поверхности растения. Холодный, как камень или как металл! Она отодрала маленький кусочек.
— Быстрее, — велела Джийан Миннуму, — отдирай мох и покрывай им себя.
— Но, госпожа, зачем…
— Делай, что говорю! Сейчас же!
Собирая полные пригоршни мха, они ободрали всю северную сторону валунов, а потом осторожно подползли к соседним, очистив и их. Прижавшись друг к другу, Джийан и Миннум обложились мхом. По щекам прячущихся, шевеля усиками, ползали крошечные насекомые, которые жили во мху. В остальном все было спокойно.
Джийан слышала, как бешено колотятся их сердца, разгоняя кровь по сосудам. Она постаралась успокоиться и дышать ровнее, впадая в полусонное состояние. Миннум приходил в себя чуть дольше, отважно борясь с испугом. Первая Матерь расширила зону спокойствия, и вот маленький соромиант тоже погрузился в волшебный транс.
Совсем рядом с ними остановились кхагггунские разведчики. Старший кхагггун посмотрел налево, остальные последовали его примеру. Затем все вместе посмотрели направо.
— Что-нибудь нашли? — раздался в шлеме командира отряда голос Ханнна Меннуса. — Чем могут объясняться аномалии?
— Здесь ничего нет, командир роты, — отрапортовал старший кхагггун.
— Два тела, — не унимался Ханнн Меннус. — Я ясно видел два тела.
— Сканеры обнаружили только выводок кводов и двух снежных рысей.
— А кундалиане?
— Ни одного, командир роты.
— Снежные рыси? — переспросил Меннус. — Куда они движутся?
— Кажется, мы их спугнули, — докладывал кхагггун. — Теперь они удаляются к северу.
— Постарайтесь их догнать, — велел Ханнн Меннус, — у снежных рысей такой красивый мех!
Услышав шум, Сахор, изучавший сложный текст в одной из галерей Музея Ложной Памяти, поднял голову. Звук был очень тихий — чуть слышное скрежетание грызуна в каменной норе или шорох крыльев ночной бабочки. Да, похоже, что легкие крылья бьются об оконное стекло.
Сахор подошел к хрустальному окну. Ночной Аксис Тэр весело гудел, а в чистом небе ярко светили звезды. Бывший техномаг чувствовал звезды и их таинственные космические послания так же отчетливо, как видел. Интересно, где сейчас центофеннни? Неужели смотрят на те же самые созвездия? Новое кундалианское тело Сахора задрожало, и, посмотрев вниз, он увидел чье-то лицо.
Оно находилось по другую сторону оконного стекла, бледное, как снег, прозрачное, как старая голографическая фотография. Что ощутил Сахор? Что он мог сказать? Бывший гэргон был уверен, что больше никогда его не увидит, а после переселения в новое тело совершенно о нем позабыл. И вот теперь он видит его снова.
Лицо озарила улыбка, и Сахор пошел открывать. На женщине было дорожное пальто ниже колен, довольно грязное и поношенное. Странно, неужели она когда-нибудь путешествует? Ее лицо походило на лица других тускугггун — удлиненное, с высокими скулами, пухлым ртом и темными глазами. Нет, она была красивее, намного красивее, даже в этом странном наряде. Казалось, Сахор видит сквозь фотонную оболочку накидки.
— Добрый вечер, — проговорил бывший техномаг. — Вообще-то мы закрыты.
— В последнее время вы всегда закрыты.
Они стояли друг напротив друга. Насекомые, разбуженные от зимней спячки внезапным потеплением, весело жужжали и бились в ярко освещенные окна музея. Повисла неловкая пауза.
— Ты что, даже не пригласишь меня войти?
— Разве мы знакомы?
Она весело рассмеялась, и смех, чистый, как звон серебряного колокольчика, напомнил Сахору о прошлом.
Хранитель распахнул дверь пошире, и она вошла без малейшего колебания. Он запер дверь, и она сняла пальто вместе с фотонной оболочкой. Теперь он смог рассмотреть ее как следует — трепещущие крылья, спиральные биосхемы над гладким черепом, расширившиеся от темноты белые зрачки, губы, изогнувшиеся в знакомой полуулыбке.
Гуль Алуф.
— Как ты меня нашла?
— Мне нужно выпить! — заявила Производительница. — Пожалуйста, налей чего-нибудь.
Сахор подошел к буфету. Миннум оставил неплохие запасы. Рука Сахора автоматически двинулась к огнесортному нумааадису, который она когда-то так любила.
— Нет, лучше что-нибудь… кундалианское, — неожиданно попросила Гуль Алуф. — В честь твоего нового облика. Да, что-нибудь типично кундалианское.
— Есть неплохое вино.
Гуль Алуф согласно кивнула, и рука Сахора потянулась к другой бутыли.
— Любимое вино рамаханских конар.
— Отлично, его и попробуем.
Вино было цвета коровой крови и почти такое же густое. Сахор разлил его в хрустальные бокалы, и они выпили. На Гуль Алуф была черная сетчатая туника без рукавов, позволявшая любоваться ее телом. Сахор почти забыл, какая нежная у нее кожа.
— Неплохо, — проговорил бывший гэргон, внимательно наблюдая за гостьей.
— Как и все кундалианское, — отозвалась Гуль Алуф, снова поднося бокал к губам. — У меня в лаборатории вторая низкочастотная сеть, — тихо сказала она. — Так я тебя и нашла.
— Не может быть, я ведь все проверил!
— На это я и рассчитывала.
Гуль Алуф смотрела на Сахора поверх хрустального бокала. Неужели она над ним смеется? Очень на нее похоже.
— Значит, ты знала, что я жив.
— Подозревала, — глядя в глаза Сахора, ответила Гуль Алуф. — Надеялась.
Сахор задумался, что может значить последняя фраза. Внезапно он понял, что очень хочет получить объяснение. Бывший гэргон был в отчаянии, ведь он же поклялся себе, что больше никогда не станет связываться с Производительницей.
Гуль Алуф осушила бокал.
— Знаю, о чем ты сейчас думаешь.
— Неужели? Почему-то не верю.
Она неритмично забила крыльями. В самом начале их знакомства это казалось Сахору привлекательным, а потом — откровенно эротичным.
— Как хочешь. — Правда, ее улыбка, соблазнительная, чарующая, сводящая с ума, говорила совсем о другом.
— Кто еще подозревает? — резко спросил Сахор. — И кто надеется?
— Никто не надеется, а подозревает только Нит Имммон.
— Ясно, — кивнул Сахор. Нит Имммон всегда обожал его отца. Ловкий политик, он оказался заурядным ученым. — Ну конечно. — Затем, не сдержавшись, бывший техномаг грустно спросил: — Теперь ты его союзница?
Гуль Алуф заскользила по полу. Ее ноги едва касались каменных плит. Вот она прошла мимо буфета и поставила бокал на место. Остановившись всего в двух шагах от Сахора, Гуль Алуф положила руку ему на плечо. Будь на ее месте кто-нибудь другой, жест можно было считать нейтральным, но с ней все имело скрытый подтекст.
— Мне нравится твое новое тело, — проговорила Гуль Алуф. — Очень нравится. — Ее ладонь легко коснулась щеки Сахора. — Такое необычное, молодое, сильное, упругое. Ты правильно сделал, что создал кундалианскую фотонную оболочку. Отличная защита от врагов! Как-нибудь покажешь мне схемы, хорошо? — Она наклонила голову. — И как же тебе удалось отделиться от матрицы Товарищества?
— Ниту Батоксссу тоже удалось. Чем я хуже?
— Это получилось только у вас двоих, можешь поверить мне, Сахор.
Даже если бы захотел, Сахор не смог бы рассказать, как он отделился от матрицы. Гуль Алуф ведь по-прежнему считает его Нитом. Если она узнает, что он в’орнновско-кундалианский гибрид…
Впрочем, в этот момент его заботило совсем другое.
— Больше этого не случится, — дрожащим от эмоций голосом проговорил Сахор.
— Что не случится? — спросила Гуль Алуф, прижимаясь к щеке Сахора.
От ее запаха кружилась голова. Единственным способом его не чувствовать было перестать дышать, хотя бывшему гэргону казалось, что даже это его не спасет.
— Только не говори, что скучала по мне.
— А если это правда?
— Это не может быть правдой, — сказал Сахор едко, словно обороняясь. Он будто не только слышал ее голос, а еще и чувствовал его.
— Почему?
— Потому что ты меня бросила. — В голосе Сахора звенели боль и обида.
— У тебя все либо черное, либо белое.
— Если ты так думаешь, то совсем меня не знаешь.
— Верно, я была не права. Но с другой стороны… Разве ты не стал меня презирать?
Пытаясь найти отговорку, Сахор принялся разглядывать экспонаты. Неужели это правда?
— Зачем ты пришла? — Он хотел ее оттолкнуть, чтобы сохранить безопасную дистанцию, и тут же с отчаянием понял, что просто не в состоянии это сделать. — Что ты хочешь?
— Ты уже знаешь — хочу убедиться, что Нит Батокссс тебя не убил.
— Убедилась, и что дальше?
— Ты всегда был умнее и находчивее, чем он. Поэтому вполне справедливо, что ты…
— Что я?
— Почему ты стал мечтателем, хотя мне казалось, что ты должен быть лидером?
— Тебе казалось!
Гуль Алуф подняла голову.
— Знал бы ты, сколько презрения в твоих словах!
К сожалению, он знал.
— Ты отделился от Товарищества в тот момент, когда следовало захватить власть.
— Так хотела ты!
— Ты мог бы все изменить, я старалась для твоего же блага, Сахор.
Он был задет за живое.
— Теперь это не важно.
— Тогда зачем ты спросил про союз с Нитом Имммоном?
— Зная тебя, этот вопрос напрашивается сам собой.
— Зная Нита Имммона, никто не стал бы задавать такой вопрос. — Гуль Алуф прижалась к Сахору всем телом.
— Любые твои союзы перерастают в романы.
— Мы оба знаем, зачем ты спросил.
— Какая теперь разница, — прикрыл глаза Сахор. — Все прошло, ничего не вернешь.
Робкие капли, стучавшие по окнам и карнизам, превратились в настоящий дождь. Кажется, в ту ночь, когда они расстались, тоже шел дождь?
— Ты, я, Товарищество — все изменилось.
— Товарищество погрязло в мелких распрях, каждый теперь думает только о себе.
— Да, оно раскололось. Без тебя, без твоих взглядов и силы о единстве не может быть и речи.
— Я уже принял решение и не желаю его изменять.
— Почему ты так уверен?
— Потому что я уже кое-что изменил.
— Что ты мог изменить, прячась и скрываясь?
— Тебе этого не понять.
Гуль Алуф покачала головой, раздосадованная тем, что ей не удалось убедить Сахора.
— Пусть. Кое-что случилось… И ты нужен нам, как никогда раньше.
Так вот для чего она расставила ловушку с низкочастотной сетью, вот зачем ждала, чтобы он себя обнаружил, вот зачем сегодня пришла в музей! Нет, Сахор ошибся — изменилось далеко не все. Чрезмерные амбиции Гуль Алуф остались неизменными. Она ведет собственную игру, и теперь ей понадобилось Товарищество, вернее, то, что от него осталось. Надежда, что между ними могут возродиться старые чувства, разбилась в пух и прах.
Гуль Алуф беспокойно заерзала.
— Что ты молчишь?
— Мне нечего сказать.
— Ты даже не захотел меня выслушать.
— А тебе есть что сказать?
— Ты будешь меня слушать!
— Я давно уже не твоя марионетка.
— Если ты меня ненавидишь — это одно, но нельзя смешивать личное…
— Шутишь? Все, что связано с тобой, — личное.
— Эгоист несчастный! — Гуль Алуф наконец потеряла самообладание. — Как ты можешь бросить Товарищество в такой момент? Ты нам нужен.
— Звучит не очень убедительно!
Гуль Алуф вздохнула и сложила крылья.
— Ну хорошо, выбора ты мне не оставил. — На ее губах снова заиграла полуулыбка, дразня и намекая на секреты, которые ему никогда не раскрыть. — У нас тэй, которого ты создал. — Она сложила руки на груди. — У нас твой отец, Нит Эйнон.
16Непрощенные
Резиденция СаТррэнов представляла собой огромную виллу на самой окраине восточного квартала Аксис Тэра. Вид у нее был внушительный, если не сказать — подавляющий. Все здания отреставрировали кундалианские мастера, вернув им прежнее величие к вящему недовольству баскирских семей. Впрочем, корни недовольства лежали не столько в патриотизме, сколько в зависти. Все объяснялось тем, что СаТррэны сколотили огромное состояние на торговле пряностями с коррушами Расан Сул и быстро стали одним из самых богатых Консорциумов. Назначение Сорннна СаТррэна на пост прим-агента было лишь оценкой их успеха, который во многом объяснялся энергией, честностью и уважением, с которыми Хадиннн СаТррэн налаживал отношения с корруш-скими торговцами. Отец Сорннна оказался неважным супругом, зато научил сына всему, что умел сам. И это очень помогло Сорннну, когда Хадиннн неожиданно скончался. Если бы не опыт молодого наследника, семейный бизнес СаТррэнов ожидал бы неминуемый крах.
Однако присутствие Хадиннна в доме мог почувствовать любой внимательный гость. Огромный голопортрет висел в холле и мрачно смотрел на Лейти, только что вошедшую через высокие двери из полированного дерева. По кундалианской традиции холлы строились полуоткрытыми, и женщина могла насладиться красками весеннего утра, робкими солнечными лучами, щебетанием многоножек и ароматом аккуратно посаженных роз. Вскоре одетый в форму слуга провел гостью в сад, к каменной скамейке под двумя узловатыми сэсаловыми деревьями, и предложил прохладительные напитки. Как и все кундалианское, скамейка была невероятно удобной. Однако Лейти не откинулась на спинку, а беспокойно ерзала на самом краю сиденья. Колени предательски дрожали. Мало того что она должна встретиться с Сорннном, так еще именно в этом месте…
Лейти быстро взяла себя в руки и стала думать о другом. Сад, посаженный в самой середине виллы, был спланирован на кундалианский манер. Центральная геометрическая форма — треугольник — символизировала богиню Миину. Лейти заметила, что повторяющиеся очертания и контуры дорожек, клумб и деревьев создают определенный стиль и настроение, которые прекрасно сочетаются с постройками, в хрустальных окнах которых отражались растения. И все-таки по-настоящему насладиться красотой и спокойствием окружающей обстановки не удавалось. За гостьей наблюдал бронзовый бюст Хадиннна СаТррэна. Отхлебнув из хрустального бокала, Лейти приложила его к виску, чтобы хоть немного успокоиться.
Через несколько секунд на дорожке из зеленоватой извести появился Сорннн. Поднявшись ему навстречу, Лейти внезапно поняла, что, готовясь к этому визиту, изрядно потратилась на гардероб. На молодой женщине были обтягивающие лосины из переливающейся ткани, которые сидели будто вторая кожа, и молочно-белый шелковый камзол. На изящных ножках красовались сапоги из кремовой телячьей шкуры. Сифэйн она придумала для себя сама — обработанная ионами ткань была тоньше паутины.
Лейти так смутилась, что несколько раз запнулась, отвечая на приветствия Сорннна. К счастью, тот сделал вид, что ничего не заметил, и опустился на скамейку рядом.
— Тебе нравится напиток?
— Да, очень. — На самом деле Лейти не чувствовала вкуса того, что пьет, но старалась отвечать вежливо.
— Это ледяная джибта — концентрированный ба’ду, любимый напиток коррушей. Здорово освежает, правда?
Лейти глотнула из хрустального бокала и кивнула, украдкой разглядывая Сорннна. Они не виделись довольно давно, и ей показалось, что прим-агент похудел и осунулся. Хотя его миндалевидные глаза казались спокойными и надежными, как маяки.
— Ты согласна с моим предложением?
— Да, ты обещаешь отличный гонорар.
— Лейти, ты знаешь, ради чего все затевается! Со строй-командиром Дассе непросто договориться.
Лейти тут же вспыхнула.
— Я не боюсь строй-командира Дассе, если ты это имеешь в виду! — огрызнулась она.
— Ты не поняла меня. Я имел в виду, что… его не просто понять.
— Кажется, ты понимаешь Дассе без проблем, — едко ответила Лейти. Она чувствовала, что на самом деле сердится вовсе не на Сорннна.
— Это потому, что я его не люблю.
Лейти отвернулась, устыдившись того, что не умеет скрывать свои эмоции.
— После той ночи он возвращался, покупал мне подарки, возился с Миирлином. Ему кажется, что он ведет себя совершенно нормально, а я устала от неопределенности и лжи. Похоже, теперь я вижу его насквозь.
— Не расстраивайся, мы все время от времени ошибаемся, — попытался успокоить собеседницу Сорннн.
— Как мне это надоело! — сказала Лейти резче, чем хотелось.
— Не стоит себя мучить!
— Я не о том, — покачала головой женщина. — Наверное, просто я не умею любить.
Сорннн рассмеялся, да так невесело, что Лейти удивленно посмотрела на него.
— В амурных вопросах я никудышный советчик! — воскликнул прим-агент. — Любовь для меня таинственнее, чем гэргоны.
Услышав эти слова, Лейти взглянула на Сорннна новыми глазами и внезапно поняла, что он так же одинок, как и она. Он, наследник СаТррэнов! Ей стало ясно — с ним случилось что-то ужасное. Лейти отчетливо видела на сердцах прим-агента кровоточащие раны, еще не успевшие затянуться.
— Все равно прости меня, — проговорил Сорннн.
У Лейти словно язык к небу прилип, она понятия не имела, что ответить.
— Нам нужно многое обсудить и подписать несколько документов, — объявил Сорннн. — Не хочешь со мной пообедать?
Что могла ответить Лейти? Что больше всего на свете ей хочется убраться с этой мрачной виллы, что она больше не может выносить обвиняющий взгляд Хадиннна СаТррэна, что она боится отца и поэтому ни за что не уйдет и ничем не покажет Сорннну, что ей известно про…
Почему же Лейти молчала? Потому что скажи она хоть слово, кто бы поручился за ее жизнь? Даже отец не смог бы ее спасти. Поэтому женщина решила молчать и притворяться. Да только она ни о чем не забыла, и оттого на вилле СаТррэнов ей так страшно. Лейти казалось, что она просыпается после долгого, сна. Все это произошло с ней, а не с какой-то другой тускугггун! Она не произнесла ни звука.
— Лейти, ты в порядке? — с беспокойством спросил Сорннн. — Ты вся горишь. Тебе плохо?
— Нет, просто… — Лейти поднесла дрожащую руку ко лбу. В Н’Луууру, кажется, он прав! Кожа была горячей и липкой.
— Вот, присядь! — сказал прим-агент, показывая на скамейку.
— Я не нуждаюсь в отдыхе, — резко сказала Лейти. — Я не инвалид и не неженка!
Сорннн быстро кивнул:
— Конечно, нет! Я не хотел тебя обидеть!
Он был так вежлив, что у нее зубы сводило, особенно потому что сомневаться в его искренности оснований не было. Лейти не походила на других тускугггун. Ее мастерством восторгались кхагггуны и даже некоторые баскиры, но ни один из них ее не уважал. Сколько посетителей говорили о своей похоти, ничуть не стесняясь, будто она была обычной лооорм! Кажется, ее мастерство только подстегивало их желание, словно мощный афродизиак. Лейти уже привыкла, что ее мысленно раздевает каждый входящий в мастерскую мужчина. И она привыкла, что ею бессовестно пользуется единственный кхагггун, которого она любит.
Нет, Лейти не думала так о Сорннне. Во время обеда она вообще долго не могла понять, как прим-агент к ней относится. То, что СаТррэн стремится ее поразить, было очевидно. Он хотел пообедать на втором этаже, прямо напротив бюста Хадиннна СаТррэна. Однако огромная скульптура действовала на Лейти так удручающе, что она попросила Сорннна пересесть на балкон, за небольшой столик, украшенный мозаикой из десяти пород дерева. Однако треклятый бюст был отлично виден и с балкона. Обвиняющий взгляд Хадиннна СаТррэна казался страшнее выстрела ионного ружья. У Лейти пропал аппетит, и, тем не менее, она продолжала есть. Вид у нее был такой мрачный, что Сорннн снова спросил, все ли у нее в порядке. И, конечно, это было не так. Сидя напротив сына Хадиннна, Лейти сгорала от чувства вины и не знала, что поделать.
С другой стороны, у нее не было времени на самобичевание, потому что Сорннн щедро потчевал ее историями о коррушах, и оружейница всерьез ими заинтересовалась. Только сейчас до нее дошло, что всю жизнь она прожила за воротами Аксис Тэра и даже не думала о путешествиях. Услышав рассказы Сорннна, женщина поняла, как много потеряла.
— Знаешь, мне нужно увидеть этих Расан Сул, прежде чем я приступлю к работе, — сказала Лейти прим-агенту. — Хочу воочию увидеть их силу и воинскую подготовку.
Сорннн кивнул:
— Это легко устроить. Поедешь со мной.
Светлые глаза пристально ее изучали, и Лейти в который раз спросила себя: что ему действительно нужно?
Наконец тарелки опустели, а Сорннн так и не отвел глаз.
— Можешь сказать мне кое-что, только честно?
— Да, конечно!
— Настоящий кхагггунский ответ, — слабо улыбнулся Сорннн.
В словах звучало явное одобрение, и Лейти густо покраснела. Давно ей не делали комплиментов так искренне.
— Что ты хотел узнать? — настойчиво спросила Лейти.
— Тебе не претит мысль, что придется использовать его?
Лейти поняла, что Сорннн имеет в виду Тью Дассе.
— Не знаю, — ответила она, а после короткой паузы добавила: — Ты же просил ответить честно.
Сорннн поджал губы.
— Наверное, тебе было непросто решиться.
Лейти снова разозлилась.
— А если бы я была кхагггуном, ты бы стал спрашивать?
— Обязательно!
Молодая женщина положила локти на стол.
— Теперь твоя очередь говорить честно.
На секунду Сорннн отвернулся и стал рассматривать бюст отца, будто пытаясь найти в нем поддержку. Затем он снова взглянул на Лейти.
— Ты права, — вздохнул он, — вряд ли бы я задал такой вопрос кхагггуну.
Лейти смотрела на прим-агента во все глаза — такого ответа она не ожидала.
— Не понимаю.
— На самом деле все просто. В том, что касается любви и секса, кхагггуны и большинство мужчин-в’орннов впадают в крайности. Они не знают ни оттенков, ни тонкостей. Серый цвет им не знаком, только черное и белое. Честно говоря, если бы ты была мужчиной, то не смогла бы сделать того, о чем я прошу.
Лейти онемела от изумления. Если Сорннн имел в виду Дассе, то попал в самую цель. Какой он проницательный! Несмотря на настороженность, Лейти почувствовала, что проникается огромной симпатией к баскиру. Однако в тот же момент из-за легкого облачка вышло солнце, ярко осветило бюст Хадиннна СаТррэна, и ей снова стало не по себе.
— А ты, значит, совсем другой?
Слишком поздно оружейница поняла, насколько бестактен этот вопрос.
— Лейти, ради твоего отца, давай не будем ссориться! Ну, чем я тебя обидел?
— Нет, ничем, просто я… — Теперь настала ее очередь отводить глаза. «В Н’Луууру, Лейти, скажи ему!» Но она лишь горестно покачала головой. — Прости меня, если можешь! Ты так добр к нам с флот-адмиралом…
— К вам с флот-адмиралом? — скривился Сорннн. — Это так ты называешь отца?
— Он сам так захотел, — просто ответила Лейти, хотя это заявление далось ей совсем не просто. Голос так и звенел от переживаний.
Сорннн будто почувствовал ее напряжение.
— Отношения с родителями бывают непростыми, — сказал он. — Я сам много лет считал мать чужой.
— А почему так вышло?
— Мы не умели общаться друг с другом.
— А сейчас что, научились? — скептически спросила Лейти.
— Мы просто боялись разговаривать. Каждый думал, что другой скажет что-то… что-то непростительное.
Лейти встала и посмотрела на сад. Ее пальцы так сильно впились в чугунную балюстраду, что стали такими же белыми, как блузка. «Что мы скажем что-либо непростительное». Именно этого она боялась в присутствии отца — сказать или сделать что-то непростительное. Лейти боялась, что он уйдет, поэтому и терпела его оскорбления и упреки. Ведь упрек или оскорбление — это лучше, чем ничего. Хоть какое-то доказательство того, что отцу она небезразлична…
— Флот-адмирал считает, что я уже совершила непростительную ошибку, — после долгого молчания проговорила Лейти.
Сорннн поднялся и встал рядом с ней. Лейти почувствовала запах мужчины.
— Что же ты могла сделать, Лейти?
— Я родилась девочкой.
— Когда-то мне было так же горько, но потом все изменилось.
— Что же случилось?
— Я встретил тускугггун, совершенно необыкновенную тускугггун. К несчастью, она умерла, и для меня все умерло вместе с ней.
Вскоре после этого Лейти вернулась в мастерскую. Ночью, в объятиях Тью Дассе, прилетевшего словно мотылек на огонь, она шептала ему признания в любви, хотя перед глазами женщины стоял Сорннн, а в голове отчетливо, как удары колокола, звучали его слова.
Кровь была везде. Миннум и Джийан видели следы на земле, стволах деревьев и лишайнике, покрывавшем скалы. Кхагггунская рота благополучно прошла мимо, преследуя двух снежных рысей. Рысей было жалко, и Джийан очень хотелось их спасти, но это было бы слишком рискованно для них с Миннумом.
С уходом кхагггунов в лес вернулись птицы и мелкие зверьки, хотя в их поведении Первая Матерь чувствовала страх.
— Сюда!
Возбужденный шепот Миннума доносился с узкого плато. Он стоял на коленях среди грибного островка.
— Peganis harmela, — объявил соромиант, касаясь грибных шляпок. — Именно сюда я приходил за урожаем.
Даже не посмотрев на бывшего некроманта, Джийан прошла мимо к дальнему краю грибного плато. Миннум с удивлением посмотрел на нее. Ему показалось, что Первая Матерь двигается как лунатик. Маленький соромиант окликнул колдунью, и когда она не ответила, бросился следом, опасаясь того, что может скрываться в лесной чаще. Нагнав Джийан, Миннум едва не закричал от страха — прямо в них кто-то целился из ионной пушки.
После ухода Джийан в монастыре Плывущей Белизны стало тихо, как в склепе. Только теперь конара Инггрес поняла, сколько надежды и оживления принесло появление Первой Матери.
Дневные часы были заняты уроками, составлением расписания, исправлением грубейших ошибок в священных текстах, которые десятилетиями засоряли учебную программу. Затем после скудного обеда — в эти дни совершенно не хотелось есть — Инггрес часами инструктировала лейн и молодых шим, объясняя, что за беда постигла монастырь. Глубоко за полночь конара падала на кровать и тотчас засыпала. Часа через два или в лучшем случае три она просыпалась от того, что сердце начинало бешено биться. Обливаясь потом, Инггрес без сна лежала на кровати, слушая, как в висках стучит кровь.
Из головы не выходила смерть Перрнодт — внезапная, страшная, необъяснимая. Инггрес преследовали глаза дзуоко — склеенные, будто подернутые изморозью. Конара резко села и, потянувшись к стеклянному подносу, опрокинула его содержимое на ладонь. Осколки опала Перрнодт внушали благоговейный страх. Они казались такими холодными! Что бы это значило?
Конара Инггрес никогда не стремилась к власти, но обстоятельства сложились так, что ей пришлось встать во главе монастыря. Впрочем, она прекрасно справлялась с обязанностями. Все было просто: она принимала решение, обдумывала его возможные последствия и претворяла в жизнь. По-другому Инггрес просто не умела.
Госпожа Джийан исчезла так внезапно, и за последние дни пребывания в монастыре пророчица не произнесла ни слова. Куда она отправилась, что обнаружила? Конара Инггрес беспокойно зашевелилась, и спавший в ее келье йа-гаар поднялся и подошел к ней. Горящие зеленые глаза выжидающе смотрели на конару, пытаясь понять, что так ее встревожило.
В дверь негромко постучали; бесшумно поднявшись, Инггрес накинула платье и зажгла масляную лампу. Открыв дверь, конара увидела Наватира. Йа-гаар не пошевелился. Как и его братья, он обожал Реккка и беспрекословно ему подчинялся.
Казалось, мужчина заполнил собой келью. Тень скользнула на каменные стены и застыла. Конара всмотрелась в лицо Наватира: полные губы, высокие скулы, густые светлые волосы и борода. Льдисто-голубые глаза скрывали какую-то тайну. Инггрес много бы отдала, чтобы узнать, о чем он думает.
— Есть новости от госпожи Джийан, — объявил он после такой долгой паузы, что конаре от волнения стало трудно дышать. — Соромианты подняли восстание, — зловеще добавил Реккк. — Необходимо срочно начать укрепление и оборону монастыря.
— Они собираются на нас напасть?
— Не знаю, — признался Наватир, — но ясно одно — они не должны захватить Плывущую Белизну.
Конара Инггрес испуганно кивнула. С возвращением Первой Матери в родной монастырь она стала смотреть в будущее с оптимизмом. А вот теперь, когда монастырь еще не оправился от господства демонов, к власти рвутся соромианты! Только сейчас конара по достоинству оценила твердую руку Наватира и его ясный ум. Конечно, у нее были волшебные йа-гаары, которые помогали охранять монастырь. Только пусть они волшебные, да все же животные, хотя лучших охотников на демонов просто не придумаешь. И разве к ним обратишься за помощью и поддержкой в трудную минуту? Впервые за много лет Инггрес поняла, что в присутствии Наватира, расхаживающего по саду, упражняющегося с волшебным мечом, она чувствует себя спокойно. Хотя сколько раз ей приходилось шикать на молодых лейн, которые буквально столбенели при виде мужчины. Она и сама не раз тайком любовалась его красивым сильным телом.
Наватир положил руку ей на плечо. У конары Инггрес тут же потемнело в глазах, пульс участился, и ей стало стыдно. Она отстранилась, стараясь держаться подальше. А что, если он услышит, как бешено колотится ее сердце? Чтобы успокоиться, конара стала читать молитвы. Но вот Наватир заговорил, и его голос подчинял себе так же, как прикосновение.
— Конара Инггрес, — резко проговорил Реккк, — вы слышите, что я говорю?
— Да, Наватир. — Ее щеки пылали. — Я думаю о своих обязанностях. Столько всего нужно сделать!
— Послушайте. — Он шагнул в сторону настоятельницы. — Красный дракон, тот, что превратил меня в Наватира, предупреждал об этой войне. «Будь осторожен, — предостерегал он. — Все, абсолютно все, что ты считал истиной, изменится».
— Пресвятая Миина! — испуганно воскликнула конара Инггрес. — Что это может значить?
— Только то, что нужно приготовиться. Мне кажется, что совсем скоро нам придется защищать Дар Сала-ат и Кундалу.
С этими словами Наватир ушел, а конара с трудом удержалась, чтобы его не вернуть. Она вцепилась зубами в собственную руку. Инггрес казалось, боль должна наказать ее за слабость. Она не должна чувствовать ничего подобного. По зубам и нижней губе потекла кровь, которую конара поспешно высосала, будто так можно было спрятать чувства.
Да, то, что сказал Наватир, было не так-то легко осмыслить.
«Все, абсолютно все, что ты считал истиной, изменится». Что же может измениться и как?
Застонав, конара Инггрес стала думать о Перрнодт. Она уже размышляла над последствиями ее смерти и о том, что могло помешать гаданию на опале. Ведь Перрнодт была из друугов, а значит, сильна духом. И, тем не менее, какое-то зло смогло ее уничтожить. Нечто, что было сильнее, хитрее и изобретательнее. Как же защитить монастырь от такого врага? Конара Инггрес понимала, что с теми ограниченными возможностями, которыми она обладает, скорее всего ничего не получится. Она только начала устанавливать, у кого из оставшихся рамахан есть дар, который столько лет подвергался остракизму. И хотя бы даже дар оказался у каждой из ее подопечных, прошло бы немало времени, прежде чем они смогли бы защитить себя от такого сильного зла. Значит, оставалась только она сама, Наватир и три йа-гаара. Пришло время действовать. Медлить нельзя!
Конара Инггрес прошла в свой кабинет. Для того чтобы найти необходимое, ей не нужен был свет. Сжимая опал кончиками пальцев, она ясно его видела и чувствовала теплоту.
То, на что решилась конара Инггрес, было очень опасно. Она уже не раз обдумывала возможные последствия, которые ее смерть будет иметь для монастыря. Но ведь всем рамаханам и кундалианам грозит огромная опасность. Соромианты рвутся к власти, и если у них это получится, монастырям конец. А святые обители — последнее напоминание о том, какой когда-то была жизнь на Кундале и какой могла бы стать снова. Первая Матерь и Наватир правы — монастырь нужно защитить любой ценой.
План был предельно прост. Связь между обителями была прервана при первой же в’орнновской атаке. Как только попытки вступить в контакт с соседями провалились, общение прервалось. А когда стало известным, что иноков других монастырей, например, Слышащей Кости в Аксис Тэре, Теплого Течения в Середке и Блестящего Барабана во Встречающихся Долинах, перебили или увезли в столицу, чтобы пытать и допрашивать, конара Мосса, а позже и конара Бартта строго запретили общаться с внешним миром. С более отдаленными обителями не пытались наладить связь так давно, что их названия и месторасположение стерлись из памяти нынешнего поколения рамахан.
Изучая тайком запрещенные книги, конара Инггрес наткнулась на список монастырей. Он был очень старый, пожелтевший, с обтрепанными краями. Им уже начали лакомиться насекомые, поэтому чтение стало больше похоже на расшифровку древних текстов. Используя различные источники и собственную интуицию, Инггрес удалось восстановить список. Она только сомневалась, является ли он полным.
Помолившись Миине, конара начала накладывать заклинание. В отличие от Перрнодт монахиня была самоучкой, ведь колдовство на опалах, как и многие другие традиции, оказалось забыто, а потом и вовсе запрещено прежними настоятельницами. Конара Инггрес училась колдовать по ночам, без посторонней помощи, тайно исследуя запрещенные книги. Приходилось рассчитывать на собственный ум и изобретательность, и конара так привыкла держать все в секрете, что никто, даже госпожа Джийан, не имел точного представления о ее знаниях.
И все же…
И все же ей не хватало опыта. Конара Инггрес не знала, можно ли довериться текстам, которые она откопала в неизведанных глубинах библиотеки. Тома были пыльными, отсыревшими, поврежденными насекомыми или, наоборот, хрупкими, рассыпающимися при первом же прикосновении. Казалось, книги пережили какую-то страшную войну. В сердце конары, где безраздельно царствовала Миина, не было ни малейшего сомнения в истинности полученных знаний. Однако холодный рассудок по-прежнему сомневался и подтачивал ее решимость. Как она, самоучка, может приравнивать себя к госпоже Джийан или хотя бы к Перрнодт?
Ладони конары стали влажными, а тьма — какой-то липкой. Инггрес казалось, что она задыхается, тонет, не может пошевелиться. Но она была уверена, что включать свет не стоит. Конара не знала, откуда взялась эта уверенность, только за годы, проведенные в монастыре, Инггрес научилась доверять интуиции. Это не раз спасало ей жизнь.
«Не тронь меня, злая сила», — не уставала повторять конара.
Первая Матерь стояла среди раскидистых елей-куэлло. Ни дуновения, ни ветерка. Тишина такая, что Миннум боялся дышать.
Портативная пушка принадлежала молодой кундалианке, несомненно, из отряда Сопротивления. Насколько разглядела Джийан, девушка не была ранена, значит, кровавые следы оставила не она. Однако ее изможденный вид и рваная грязная туника свидетельствовали о том, что партизанка участвовала в серьезной битве.
— Вы кто такие? — спросила девушка так подозрительно, что ее голос больше походил на рычание. — Что вы здесь делаете?
Чтобы не провоцировать незнакомку, Первая Матерь старалась не делать резких движений.
— Твой соотечественник, он убит или тяжело ранен?
Глаза девушки превратились в щелочки.
— Откуда ты знаешь, что я не одна?
— Кровавые следы тянутся по всему лесу, — вмешался Миннум. — Странно, что кхагггуны их не заметили.
— Они были слишком заняты — искали нас, — проговорила Первая Матерь и улыбнулась. — Меня зовут Джийан, а это — Миннум. Мы оба целители. Пожалуйста, если твой друг еще жив, отведи меня к нему.
Девушка увидела, что у них нет оружия. Тем не менее, как показалось Миннуму, если бы ситуация не была критической, она бы им не поверила. Соромиант читал это по ее глазам, беспокойно мечущимся между ним и Джийан.
Наконец девушка кивнула.
— Меня зовут Майя, — представилась она, но не потрудилась опустить пушку. Продолжая держать новых знакомых на прицеле, она повела их вниз по склону холма. — Кажется, Бассе умирает. Он ранен выстрелом ионной пушки.
Миннум восхищался выдержкой Джийан. Казалось, оружие ее нисколько не пугает. Ему же было не по себе. По руке соромианта полз маленький жучок. Миннум с отвращением стряхнул его на землю. Мерзкие в’орнны! Из-за них он чувствует себя таким же жучком.
Они шли по лесу бесшумно, словно призраки. Внезапно Джийан бросилась бежать, а Майя тут же схватилась за гашетку.
— Твой друг умирает! — объяснил девушке Миннум. Он тоже почувствовал ледяное дыхание смерти, змеившееся среди деревьев, словно холодный туман. Внезапно позабыв об ионной пушке, соромиант побежал вслед за Первой Матерью.
Умирающий Бассе лежал на земле, Джийан уже опустилась на колени возле него. Подоспевший Миннум увидел молодую тускугггун в оборванной тунике и лосинах — типичном наряде бойца Сопротивления.
— Очень интересно, — проговорил соромиант, не спуская с нее глаз.
— Что это? — Пальцы Джийан порхали над грязной повязкой. Низко склонившись над раной, она аккуратно сняла повязку. — Гиоциамус, — объявила она, глядя на тускугггун. — Где ты это взяла?
Маретэн показала на грязный кожаный мешочек, который она нашла в яме.
— Откуда он у тебя? — снова спросила Первая Матерь, тут же вырвав его из рук художницы.
— Говорят, все рамаханы — целительницы, — объясняла Маретэн, — вот я и взяла горсть, чтобы…
— Горсть? Пресвятая Миина! — Джийан осторожно соскребла ядовитую смесь с раны, а затем прижала ухо к самой груди Бассе.
— Разве это не целебные травы? — спросила Майя.
— Черный гиоциамус имеет довольно широкое применение, — объяснила Первая Матерь. Хрясть-хрясть — она стала с силой нажимать на грудину Бассе. — Все зависит от дозы. — Хрясть-хрясть! — Небольшое количество может залечить почти любую рану. — Хрясть-хрясть! — Средняя доза вызывает состояние, похожее на транс.
— Что ты делаешь? — взволнованно спросила Майя.
Хрясть-хрясть!
— Большая доза вызывает приступ и, как следствие, остановку сердца. — Хрясть-хрясть! Хрясть-хрясть! — Гиоциамус наложили наружно, а не внутренне, поэтому симптомы проявились позднее. — Хрясть-хрясть! — Джийан подняла голову. — Я опоздала, сердце уже остановилось.
— Нет! — закричала Майя. Бросив пушку, она упала на колени перед Бассе и обняла его за шею. — Нет! — закричала она, почувствовав, что друг не дышит.
Маретэн подошла к Майе и обняла ее за плечи.
— Подождите! — воскликнул Миннум и стал карабкаться вверх по склону к грибному плато. Оказавшись на месте, он стал беспокойно озираться по сторонам, разыскивая самый большой гриб. Учитывая состояние Бассе, гриб нужен полностью созревший.
— Где ты? — шептал Миннум. — Где ты, маленькая рыбка?
Гриб нашелся в северной части плато, скрытый обнаженными еловыми корнями. Быстро, как молния, Миннум оторвал шляпку, не повредив ножки. Осторожно положив ее на ладонь, соромиант просто съехал со склона, потому что не имел права упасть и повредить драгоценный гриб.
Джийан уже ждала его возле умирающего Бассе. Раскрыв ладонь, Миннум перевернул шляпку так, что стали видны темные пластинки, и ногтями большого и указательного пальцев стал отделять каждую вторую. Миннум действовал быстро и аккуратно, ведь для того, чтобы все получилось, пластинки должны были остаться неповрежденными. Порвись хоть одна, и придется лезть на склон за новой шляпкой, а на это нет времени.
Вырвав необходимые пластинки, соромиант попросил Джийан собрать их и разложить вокруг раны. Затем Миннум собрал все пластинки, кроме одной. Он зарыл шляпку рядом с телом Бассе и с усилием раскрыл рот умирающего. Миннум запрокинул голову кундалианина так, что язык поднялся вверх, а потом прижал его пальцем. Одна за другой пластинки падали в рот Бассе и проскальзывали прямо в горло.
— Всем отойти в сторону! — заорал Миннум и огляделся по сторонам. — Я сказал назад! — взвизгнул он и с удовлетворением отметил, что Майя и тускугггун послушались. Стиснув челюсти Бассе, соромиант сел ему на грудь, упершись коленями в лопатки.
Через секунду Бассе кашлянул и выгнулся, едва не сбросив Миннума. Но коротышка этого ожидал и изо всех сил прижимал раненого к земле в то время, как тот бился, словно бешеный пес.
— Что происходит? — воскликнула Майя.
— Смотри, он дышит, — проговорила Маретэн, обнимая подругу за плечи.
Майя дрожала всем телом.
— Что ты с ним делаешь?
— Пытаюсь вернуть из темного царства, в которое он попал, — ответил Миннум.
Словно молитву Миине конара Инггрес прочитала заклинание и открыла третий глаз. Почти тут же она ощутила излучение, исходившее от опала, и почувствовала, как ее дух словно засасывает в молочно-белую глубину камня. Внезапно перед глазами поплыли разноцветные круги, будто настоятельнице сделали какую-то инъекцию. Один за другим цветные круги расширялись, и конара Инггрес произносила названия монастырей по списку: Возвращающийся Поток, Летучий Резерв, Место Встреч. Каждый раз, когда в магической призме опала появлялись очертания монастырей, в сердце конары вспыхивала надежда, которая умирала, когда она видела, что обители заброшены и разграблены. Надежды оставалось все меньше, и Инггрес охватило глухое отчаяние. Неужели это правда? Неужели Плывущая Белизна — последний монастырь на Кундале?
Конара направлялась в монастырь Глазной Кости, когда почувствовала что-то странное. Сначала это было просто покалывание в затылке, словно от ветерка, раздувающего волосы, но почему-то ей стало не по себе. И тут Инггрес увидела вертикальный зрачок, то кроваво-красный, то огненно-оранжевый, — Око Айбала. Это было одно из трех самых сильных заклинаний, которое даже Бартта не отваживалась использовать. Тем не менее ходили слухи, что соромианты умеют накладывать Око Айбала и, несмотря на запрет, введенный еще Мииной, активно его используют.
Конара Инггрес почувствовала ледяное дыхание страха, потому что поняла — именно это заклинание погубило Перрнодт. Сама конара не имела ни малейшего понятия, как защищаться от Ока Айбала, и считала, что даже Матерь не знала контрзаклятия.
Так или иначе, Око пока что ее не нашло. Однако искало — конара видела, что оно испускает волокна, липкие, как паутина. Насколько Инггрес помнила, самым главным было не запутаться в этой паутине. Пока что ее дух свободно лавировал между мирами, и ни одно волокно к ней не пристало. Проблема состояла в том, что в зависимости от скорости движения между мирами конара то и дело теряла волокна из виду. А для того чтобы Око не заметило Инггрес, нужно было двигаться как можно быстрее. И, к сожалению, чем быстрее она двигалась, тем труднее было следить за волокнами.
Похоже, у конары не оставалось выбора. Решив испытать себя до конца, Инггрес проникла в монастырь Глазной Кости сквозь призму опала. Стены из белого гранита высились у подножия Серебристого водопада, несущего воды в реку Трех Рыб. Окутанные туманом, покрытые капельками росы, гранитные стены будто приветствовали конару Инггрес. Однако, попав на территорию монастыря, она увидела полуистлевшие скелеты рамахан. Они сидели или лежали в таких позах, будто смерть настигла их внезапно, прямо за повседневными трудами. Скорее всего так и случилось. Скелеты лежали в заросшем саду, возле колокола, преклонив колени для молитвы. Костяки помельче (наверняка лейны) скрючились за обломками почерневшего дерева в классных комнатах.
Посмотрев вверх, конара увидела Око Айбала, поднимавшееся над парапетом, словно жуткое багровое солнце. Инггрес полетела прямо в окутанные туманом горы, чтобы скрыться от наступающей опасности, но полуистлевшие скелеты было не так-то просто забыть, и настоятельница почти отчаялась. Одно дело читать о падении привычного уклада жизни в книгах, и совсем другое — видеть крах собственными глазами. Конара Инггрес стала молиться Миине, чтобы та дала ей какой-нибудь знак, что скоро все будет как раньше, легко и понятно. Однако единственным, что монахиня слышала, была звенящая тишина монастыря Глазной Кости.
В полном отчаянии конара почти забыла о последнем монастыре из списка. Конец страницы был поврежден так сильно, что Инггрес едва смогла сложить слова из сохранившихся букв.
Монастырь Верхнего Окна — последняя надежда конары. Не дрогнув, настоятельница направила волшебную линзу опала на запад, через скалистые вершины Дьенн Марра и Большой Разлом к горам Кунлунг. Как обычно, из-за постоянных метелей, бушующих в Неизведанных Землях, видимость была нулевая. Восстанавливая список монастырей, конара Инггрес была почти уверена, что ошиблась в переводе с древнего языка. Разве рамаханский монастырь может находиться в широтах с таким суровым климатом? Однако она проверила перевод несколько раз, так что ошибки быть не могло. Монастырь Верхнего Окна располагался на севере цепи Кунлунг, прямо над Неизведанными Землями.
Достигнув Большого Разлома, конара потеряла из виду последние волокна паутины и смело шагнула в метель, бушующую с жутким завыванием. На бескрайней пустоши не было видно ни птицы, ни зверя. И неудивительно — ни одно живое существо не сможет выжить в таких условиях.
Конара Инггрес скептически рассматривала горы. Кунлунг был явно аномалией — там, где сквозь слои льда и снега проглядывали скалы, они казались совершенно черными. Вкрапления кремния, кальция или железа не нарушали темноты. Только было и еще что-то, более странное, чем невероятный цвет горной породы. Скалы были гладкими, как стекло. Что можно построить на такой поверхности?
Обогнув западный выступ Кунлунга, конара увидела нечто необыкновенное. Сначала ей показалось, что она смотрит на покрытую снегом скалу. Потом Инггрес разглядела зубчатые стены крепости, а позже — еще две твердыни. Увеличив изображение, она заметила за крепостями узкие дорожки, на которых не было ни снега, ни льда, и конара поняла, что их очищает какое-то заклинание.
Приблизившись к монастырю, Инггрес поняла, что не только зубчатые стены роднят монастырь с крепостью. Например, стены у основания были гораздо толще, чем наверху, а окна больше напоминали амбразуры — таких узких конара еще не видела. Конечно, узкие окна можно объяснить суровыми погодными условиями, и все же дополнительная внутренняя стена и ров ясно показывали: монастырь строился так, чтобы его обитатели могли выдержать длительную осаду. Когда же соорудили эту обитель и с какой целью? Она казалась очень древней, намного старше, чем Плывущая Белизна. А ведь родной монастырь конары Инггрес единодушно признавался самым старым на Кундале!
Сгорая от любопытства, настоятельница приблизилась к зубчатым стенам, но вдруг резко остановилась. На поверхности опала расплывались цветные пятна.
В сознании конары послышался незнакомый голос:
— Идиотка! Что ты наделала! Зачем привела их к нам!
Почувствовав покалывание в затылке, конара посмотрела наверх и в просвете между облаками увидела багровое Око Айбала. С неба посыпались новые волокна паутины, которые словно град барабанили по скалам, растапливая снег и лед.
— Нет! — отчаянно закричала конара. — Они ищут меня!
Инггрес отступила от волшебного опала. Расширив фокус линзы, она стала спускаться со склонов Кунлунг к Большому Разлому и вершинам Дьенн Марра.
К ее ужасу Око Айбала следовало за ней. Неужели оно заметило монастырь Верхнего Окна? Конара отчаянно молилась, чтобы обитель осталась незамеченной, и молилась о спасении своего духа, потому что в тот самый момент ее плечо обвило первое волокно. Инггрес беспокойно дернулась в сторону, и к ней тут же прилипло второе волокно. Она чуть не закричала, увидев, что тело все больше запутывается в волшебной паутине. Не успев опомниться, конара поняла, что ее дух вытягивают из тела. Тот, кто контролировал Око Айбала, наложил Связывающее заклинание. Конара Инггрес чувствовала себя рыбой, которую поймали на крючок и тащат на берег, чтобы прикончить багром и выпотрошить. Мощное заклинание впивалось в синапсы ее памяти, надеясь определить, кто она такая, вызнать ее цель, ее сильные и слабые стороны. Даже наложив Скрещенные Руки, защитное заклинание, конара ощущала ледяную волю контролировавшего Око существа.
Конаре Инггрес стало трудно дышать — Связывающее заклинание блокировало защиту. Собрав последние силы, она наложила Стену Надежды — заклинание Осору, которое выучила самостоятельно. Только либо конара что-то делала не так, либо Око Айбала лишало заклинание силы, однако оно неуклонно приближалось. Огненная радужка пульсировала, а оранжевый зрачок все больше расширялся.
Мысли бежали, обгоняя одна другую. Конаре Инггрес хотелось кричать, царапаться и кусаться — что угодно делать, лишь бы спастись от безумия, которое сантиметр за сантиметром овладевало ее мозгом.
17Слово мудрому
Все четверо ели квода, которого поймала и ощипала Майя. Птица попалась крупная, и ее хватило на всех. Однако на этом ее достоинства и заканчивались. Из-за близости кхагггунов костер развести не решились, а сырое мясо квода совершенно не привлекало даже таких изголодавшихся путников, как эти четверо.
Несмотря на скудную трапезу, у них был отличный повод для радости — Бассе поправлялся с удивительной скоростью. Жар прекратился, дыхание стало глубоким и ровным. Майя, не устававшая благодарить Миннума и Джийан, ополоснула голову и плечи товарища водой, которую колченогий соромиант принес из ближайшего ручья. Ориентируясь на грибное плато, Миннум смог составить довольно подробную карту местности. А теперь все отдыхали, запивая сырое мясо холодной родниковой водой.
Утолив первый голод, Джийан достала мешочек из коровой кожи.
— Я нашла его здесь. — Маретэн показала на яму, которая напоминала пасть огромного животного, и посветила фонариком. — Я насчитала там больше тридцати рамахан.
— Мне нужно туда спуститься, — заявила Джийан.
— Госпожа? — Миннум встрепенулся и покачал головой.
— Не волнуйся, просто я должна увидеть все своими глазами. Хочу понять, от чего они умерли. — Колдунья повернулась к Маретэн. — Поможешь мне?
Художница, естественно, представилась Джийан и Миннуму, однако назвала только свое имя. Тем не менее Джийан знала, кто она такая, ведь Курган был лучшим другом Аннона. Сначала колдунья подумала, что Маретэн — пленница Майи, но постепенно поняла, как все произошло. Почему-то Первую Матерь не столько удивило, сколько обрадовало то, что сестра регента активно помогает Сопротивлению.
— Конечно, помогу, — ответила Маретэн.
Это была не яма, а настоящий склеп. Джийан двигалась очень осторожно, все органы чувств были напряжены до предела. Как и Маретэн, она заметила, что рамаханы поубивали друг друга. Однако у Джийан было два вопроса, которые у Маретэн просто не возникли. Во-первых, почему рамаханы стали сражаться, а во-вторых, откуда у них оружие, чтобы совершить такие зверства?
Не обращать внимание на царящий вокруг ужас было непросто, но Первая Матерь понимала, что эмоции нужно придержать для того, чтобы более-менее спокойно обдумать увиденное.
Джийан тщательно осмотрела каждую рамахану — при помощи Маретэн она исследовала их глаза, уши, открывала рты, чтобы увидеть, в каком состоянии зубы, язык и десны. Эта процедура повторялась тридцать четыре раза. Почти треть тел были изуродованы и залиты кровью, так что все следы оказались уничтожены. И все-таки Джийан осматривала и их. Она была вознаграждена за свое усердие, потому что под одним из самых изуродованных трупов колдунья кое-что нашла. Предмет был сантиметров двадцать в длину, довольно причудливой формы. С трудом очистив его от крови, Первая Матерь едва сдержала крик.
Задыхаясь от волнения, Джийан вылезла из ямы и бросилась к ручью. Еще до того, как смылась запекшаяся кровь, она знала, что перед ней фигурка идола. Тот же странный божок, полуженщина-полумужчина, что Миннум нашел в За Хара-ате. Она показала ему фигурку, и соромиант подтвердил — да, это то же самое божество.
— Что это значит? — спросил Миннум. — Какой-то странный народ, живший в За Хара-ате сотни лет назад, устроил эту бойню?
— Рамахан чем-то заразили, — заявила Джийан, чувствуя, как в жилах стынет кровь. — Возможно, через еду или питье.
— Темная Лига, — проговорил Миннум.
— Может быть… — сказала Джийан, разглядывая гермафродитное лицо идола. — Странно то, что глаза у всех рама-хан одинаковые.
— У всех? — наклонил голову Миннум.
— У всех до единой. Радужка такая темная, что не отличишь от зрачка. — Джийан посмотрела на Миннума. — Это о чем-нибудь тебе говорит?
Тот нахмурился.
— Ну, не знаю…
— Вот, — Джийан развернула узелок, — я взяла соскоб с ушей и языков. Нужно точно определить, замешаны ли здесь соромианты. Сколько тебе понадобится времени?
— Примерно час. Нужно проверить все возможные варианты, а некоторые тесты довольно сложные.
— Тебе чего-нибудь не хватает?
— Наверное, вы шутите. — Миннум распахнул накидку, с внутренней стороны которой были нашиты карманы, и гордо продемонстрировал их Джийан. — Кроме того, мы в лесу. Если мне что-то понадобится, я найду здесь все, что потребуется.
Взяв узелок с соскобом, он удалился проводить свои таинственные тесты.
Майя сидела, держа на коленях голову Бассе, и стирала с его лица последние капельки пота. Опухоль вокруг раны опала, и партизан крепко спал. Через несколько минут сон сморил и Майю.
Джийан и Маретэн присели возле остатков ужина. Ночь была такой теплой и мягкой, что казалось, воздух блестит, а лишайник и мох светятся в темноте. Наслаждаясь красотой леса, женщины смогли, пусть ненадолго, позабыть о том, что где-то неподалеку бродят кхагггуны.
Маретэн потянулась.
— Значит, ты — Джийан! — Она сидела, опершись на грубый сосновый ствол, поджав колени к груди. — Та самая Джийан, любовница Ашеры. Я несколько раз тебя видела, — продолжала Маретэн, наблюдая, как отблеск лунного света играет на щеке новой знакомой. — И Курган часто о тебе говорил.
— Наверное, ничего хорошего.
— Кургану мало кто нравится… Ты его ненавидишь? — спросила Маретэн.
Джийан понимала, что художница хотела спросить о другом. «Ты ненавидишь Стогггулов?» — имела в виду она.
— За что мне его ненавидеть? — спокойно ответила Джийан.
Несколько секунд Маретэн обдумывала услышанное.
— Ты когда-нибудь слышала о Раане Таллусе?
— Конечно, он был адвокатом Ашеров. Когда Элевсин стал регентом, слишком много времени стало уходить на государственные дела, и он частично передал семейный бизнес Раану Таллусу.
— Интересно, что ты о нем думаешь? — склонив голову, спросила Маретэн.
— Почему ты спрашиваешь?
— Сейчас Раан Таллус управляет бизнесом Ашеров, как своим.
— Я так и знала! — воскликнула Джийан. — Говорила же я Элевсину, что у Раана Таллуса непомерные амбиции и при определенных обстоятельствах он может превратиться во врага. Но Элевсин твердил, что вполне доверяет его опыту.
— Конечно, ведь так было проще самому Элевсину.
— Совершенно верно. Раан Таллус сумел стать незаменимым. Элевсин к тому времени уже слишком увлекся кундалианскими мифами и историей. Это результат моего влияния, и поэтому в возвышении Раана отчасти виновата я.
Маретэн рассмеялась.
— Я сказала что-то смешное? — удивилась Джийан.
— Нет, я просто подумала, что если бы мы были мужчинами, то наверняка бы уже плели интриги и выбирали оружие, чтобы убить друг друга.
Внезапно послышался шорох, и Маретэн стала беспокойно оглядываться. Из подлеска к ним шел Миннум.
— У меня все готово, — сказал он, присаживаясь рядом с Джийан.
— И что? — тут же спросила Первая Матерь.
— Все не так просто, как вы предполагали, — вздохнул он. — Гораздо интереснее. Да, это вещество свело рамахан с ума. Они перебили друг друга в припадке безумия.
— Очень похоже на соромиантов, — проговорила Джийан.
— Боюсь, это не совсем так, — заявил Миннум. — Клянусь, я проверил несколько раз и теперь уверен, что это не побочный продукт психотропного вещества, которое когда-либо использовала Темная Лига.
— В таком случае что же это?
— Точно не знаю, но могу предполагать с определенной долей уверенности. Когда я жил среди коррушей, однажды подслушал разговор двух Джени Серии о каком-то сложном веществе, которое они заполучили. Разговор происходил в таверне, было очень шумно, но я четко расслышал, что вещество считается очень сильным, даже опасным. Джени Серии рассыпали порошок на столе, а когда ушли, я незаметно подкрался и соскреб несколько крупинок.
Я провел исследования и обнаружил, что этот порошок не похож на другие психотропные вещества и имеет совершенно иной химический состав. Вещество довольно нестойкое, зато очень сильное.
— И что это оказался за порошок? — спросила Маретэн.
— Пришлось немного повозиться, но я все выяснил, — гордо сказал Миннум. — Это океййя, самый большой секрет саракконов.
— Саракконы! — воскликнула Джийан. — Какими ветрами моряков занесло в коррушские степи?
Миннум почесал затылок.
— Госпожа, лучше спросите, что принесло их сюда!
Лейти бушевала.
— Так, значит, он мне не доверяет?!
— Я этого не говорил. — Флот-адмирал Пнин переплел пальцы.
— Глупый, надменный кретин! Да как он смел!
— В Н’Луууру! Дочь, может, все-таки послушаешь?!
— Именно это он и имел в виду. Ты же сам сказал, Сорннн чувствует, что я по-прежнему люблю Дассе.
— И он совершенно прав, Дассе все еще живет в твоих сердцах!
Лейти смотрела на ионную наковальню. Ее щеки пылали, и вовсе не от жары.
— Я обещала помочь и сдержу слово, а мои чувства к Тью Дассе не имеют к этому никакого отношения.
— Разве? — Пнин внимательно осматривал мастерскую. Время было позднее, и последний посетитель давно ушел, однако флот-адмирал не терял бдительности. — Обдумай все еще раз. Ведь если потом передумаешь и проявишь слабость…
— Я вовсе не считаю себя слабой!
— Если расскажешь Дассе, что мы попросили тебя…
— Никогда! — твердо сказала Лейти. — Никогда!
— Рад слышать, и все же ты должна понять, что на карту поставлено очень и очень многое.
«Если бы он знал, что именно», — подумала Лейти.
— Ты сам все это затеял, — сказала она вслух.
— У него безупречные гены. Дассе должен был зачать тебе здорового ребенка, вот и все.
— Да, конечно, увековечить твой славный род! Я сделала это для тебя, только для тебя! — закричала Лейти. — Посмотри, в кого я превратилась!
— Малодушная эгоистка, как и все тускугггун!
— Тогда зачем ты заставил меня за него выйти?
— Я уже объяснял, — вздохнул Пнин.
— Ты знал, что может случиться, и это тебя не остановило…
— Я не подумал, что…
— Конечно, тебе хотелось внука…
— …просто я…
— …генетически идеального внука любой ценой!
— Просто я был уверен, — взревел флот-адмирал, — что, как любая тускугггун, ты будешь делать то, что тебе скажут.
Выплеснув эмоции, отец и дочь подавленно замолчали.
— В Н’Луууру! — снова вскипела Лейти. Она не знала, как бороться со своим гневом. Чувствуя себя так, будто может взорваться в любую минуту и рассыпаться на тысячу кусочков, она изо всех сил ударила по столу, стоявшему у наковальни. Инструменты посыпались на пол, звеня, как маленькие колокольчики.
— Дочь, — проговорил Пнин и, схватив ее за запястья, притянул к себе. — Ты должна использовать Дассе, манипулировать им так, как он это делает с тобой.
Лейти заглянула в золотистые глаза отца.
— Так же как использовал меня ты?
Лицо Пнина передернулось от боли.
— За какие грехи я наказан таким ребенком?
Лейти рассмеялась. Смех превратился в истерический хохот, слезы высохли, и отец от удивления выпустил ее запястья. Затем, когда она осталась одна, как всегда одна, молодая женщина перестала смеяться. По щекам покатились слезы, превратившиеся в волны, и вот Лейти тонет в собственных слезах. Стоять больше не было сил, она упала перед ионной наковальней, заливаясь горючими слезами.
— Это архонты выманили рамахан из Плывущей Белизны, — сказал Миннум. — Но откуда у Темной Лиги океййя?
— Если только соромианты не вступили в союз с саракконами, — задумчиво проговорила Джийан.
— А зачем? — недоумевал Миннум. — Что соромианты выиграют от такого союза?
— Это нам и следует выяснить.
— Простите, что вмешиваюсь, — начала Маретэн, — только я кое-что слышала. — Она рассказала, как наткнулась на умирающую рамахану. — Монахиня пересчитала мои пальцы и спросила, что я вижу. Когда я ответила, что вижу пальцы, она рассмеялась и назвала меня глупой. — Маретэн подняла руку и растопырила пальцы. — Пять твердынь, — проговорила она. — Это что-нибудь значит?
Джийан и Миннум переглянулись.
— Так называется монастырь к юго-западу отсюда, у деревни Бамбуковый Ручей.
— А что имела в виду рамахана? — вслух рассуждал Миннум. — Что жила в Пяти Твердынях или что их удерживали там силой?
— Уже не важно, — проговорила Джийан, вставая. — Так или иначе, мы отправляемся в этот монастырь. — Она кивнула Миннуму, и маленький соромиант поднялся на ноги, потягиваясь на ходу.
— Вы уходите сейчас, затемно? — спросила подошедшая Майя.
— Боюсь, время не терпит, — ответила Джийан.
Маретэн тоже поднялась.
— Как нам вас отблагодарить?
Майя кивнула.
— Вы спасли жизнь Бассе.
— То, что вы делаете, очень важно, — проговорила Джийан, ее васильковые глаза остановились на Маретэн. — Уверена, мы еще встретимся, Маретэн Стогггул. — Первая Матерь протянула руку, и художница ее пожала.
— Я не забуду тебя, — проговорила Маретэн, — ни тебя, ни Миннума.
Джийан и Миннум уже поднимались по склону, как вдруг Первая Матерь обернулась.
— Вы ведь знаете о роте кхагггунов, что недавно здесь прошла?
— Что?! — одновременно воскликнули Маретэн и Майя.
Миннум рассказал о длинной колонне кхагггунов, которую они с Джийан повстречали на вершине холма. Когда он описал командира, Майя негромко вскрикнула.
— Их вел сам Ханнн Меннус!
— Вы уверены, что он командовал целой ротой?
— Да, — подтвердила Джийан.
— Значит, он получил повышение, — вздрогнув, сказала Майя.
— Куда они направлялись? — спросила Маретэн.
— На запад или юго-запад.
— Ах, Миина, — закричала Майя, — в лагерь Джервы!
18Сумерки
Бережно удерживая на одном плече Элеану, Риана вышла из темного душного подземелья Среднего дворца на грязную, залитую бледным сумеречным светом улицу. Сил не было. Она, конечно, спасла Элеану от Кургана Стогггула, но не смогла отнять у него девятый яд-камень и чувствовала себя побежденной. Все отчаяние и беспомощность, которые девушка испытала, узнав, что Жемчужина — фальшивка, вернулись к ней горьким черным ручьем. В глазах заблестели слезы, Риана чувствовала себя брошенной и никому не нужной. Она начала всхлипывать. Однако живший в ней Аннон приказал успокоиться и идти дальше, и Риана вспомнила слова хагошрина, доносившиеся сквозь глубины отчаяния.
«Жемчужина — просто вещь. С помощью вещей невозможно стать сильнее. Ты бессильна без веры в себя».
Несколько кундалианок гуляли с в’орнновскими детьми. Поравнявшись с Рианой, один малыш улыбнулся, обнажив беззубый рот. Мимо пронесся баскир с охапкой каких-то бумаг. Риана заметила, как проходившие мимо кхагггуны случайно его задели и даже не извинились.
Тигпен привела Риану в пустынный переулок, где не было ничего, кроме полупустых урн и тощих бродячих собак.
С едва слышным стоном девушка опустила Элеану на землю и прислонила к грязной стене.
— Элеана, Элеана! — хрипло шептала Риана. — Ах, Миина, что же он с тобой сделал?
— Держись, коротышечка!
— Тигпен, Курган сделал с ней что-то такое, с чем не может справиться магия. — В голосе Рианы слышались слезы. — А что, если ее сможет разбудить только регент?
В глазах Дар Сала-ат читалась огромная усталость. Тигпен понимала, что нужно найти какое-то место, где можно отдохнуть и перевести дух. Проблема заключалась в том, что раппа не была в Аксис Тэре больше ста лет. Изменения, которые произвели в’орнны, просто ошеломляли. Тигпен молча оплакивала золотой век, погибший под колесами прогресса.
Раппа быстро взяла себя в руки, но трезвый взгляд на ситуацию ее откровенно испугал. Элеана без сознания, а сама она едва стоит на ногах, так что понадобится нечто большее, чем просто отдых. Необходимо серьезное лечение, и тут возникала следующая проблема — в Аксис Тэре не было ни рамаханских знахарок, ни трав, которые могла бы использовать Тигпен.
— Коротышечка, сейчас мы припрыгнем в другое место, где я смогу подлечить тебя травами.
— А как же Элеана? Я пробовала несколько исцеляющих заклинаний, и все безрезультатно. Значит, не помогут и травы. — Риана покачала головой. — Нет, мы не должны покидать Аксис Тэр.
— Ты слишком устала, чтобы трезво оценивать ситуацию, — мягко сказала раппа. — Аксис Тэр очень опасен, а поскольку ты не в лучшей форме, то…
— Нет! — ответила Риана резче, чем ей самой хотелось. Наклонившись, она взяла Тигпен на руки. — Послушай, — уже мягче добавила она, — я решила спасти Элеану. Возможно, это и не лучшее решение, не спорю. Только мне кажется, сейчас я не должна покидать Аксис Тэр. Нужно следить за Курганом и при первой же возможности стащить яд-камень.
— Скорее всего на улицах полным-полно кхагггунов, которые нас разыскивают.
— Нет, если я хоть немного знаю регента. Уверена, он найдет другой способ отыскать нас, не привлекая к себе внимания.
— Почему ты так думаешь?
— Хагошрин оказался прав: регент любит Элеану. Его отец обожал кундалианок, а Курган сделает что угодно, чтобы не походить на отца. Поэтому правитель будет держать свою страсть в тайне.
Тигпен вздохнула.
Конечно же, Дар Сала-ат права. Но откуда взяться поддержке в этом треклятом городе? Затем она вспомнила Джуру — лооорм, которой они помогли во Дворце Правосудия. «Вся моя жизнь прошла на улице Изингласс», — именно так сказала лооорм.
Чувствуя, как дрожит Дар Сала-ат, Тигпен спрыгнула на землю. Риана тяжело прислонилась к грязной стене, поддерживая не приходящую в сознание Элеану. Побеги мелкоцветной розы, растущей на окне, спускались к самой голове молодой женщины.
— Прости, — шептала Риана. — Прости меня.
Тигпен понимала, что Риана не сможет добраться до северного квартала города, где улица Изингласс, извиваясь, поднимается вверх по склону. Это была неширокая улочка, на которой тени сплетались, словно многоножки на сэсаловом дереве. Наверное, там уже темно, и бродят множество лооорм и обедневших месагггунов.
Когда в Среднем дворце жили рамаханы, они создали волшебные поля, блокирующие Припрыжку в его непосредственной близости. Хотя в таком состоянии у них вообще вряд ли что-нибудь получится. К тому же за активностью силовых ручьев сейчас наверняка следят соромианты. Тем не менее Тигпен понимала, что попробовать стоит. Встав между Рианой и Элеаной, она стала читать заклинание и почувствовала пульсацию силового ручья, текущего глубоко под фундаментом города. Из-под земли, словно демон, поднялся сильный вихрь, и с огромным усилием Тигпен смогла припрыгнуть всех троих на улицу Изингласс.
К удивлению раппы, там все было как раньше: скользкий, грубо уложенный булыжник, дорога, змеящаяся вверх по крутому склону. Казалось, неухоженные фасады домов немного наклонены внутрь, поэтому даже безоблачным летним днем на улице царил сумрак.
Прикидываясь ручным зверьком Рианы, Тигпен привела девушек в таверну, где в самом конце зала нашелся свободный столик.
Риана с Элеаной на руках присела на мягкий стул. К ним тут же подошел хозяин таверны, месагггун с водянистыми глазами, вытянутым черепом, широкими плечами и сгорбленной спиной привыкшего к физическому труду в’орнна.
Когда он поинтересовался здоровьем Элеаны, Риана ответила, что ее сестра сильно больна. Месагггун принес воительнице чашку крепкого чая, не уставая нахваливать его тонизирующие свойства, порцию ба’ду для Рианы, а Тигпен — ничего. Хозяин попросил девушку следить, чтобы «зверюшка» не мешала посетителям, и сбросил раппу на пол.
Не успел он уйти, как Тигпен снова запрыгнула на стул.
— Спокойно пей свой ба’ду, коротышечка, — прошептала она. — Я постараюсь поскорее найти Джуру.
Тигпен бросилась вон из таверны. К счастью, она неплохо знала северный квартал Аксис Тэра, потому что до в’орнновского завоевания многие раппы жили здесь, прислуживая Матери и рамаханским конарам. В Среднем дворце им отвели несколько комнат, но им было намного уютнее в районе победнее, где они могли тешить себя иллюзией, что принадлежат сами себе.
«Вот тут-то и начались проблемы, — думала Тигпен, поднимаясь по крутой улице Изингласс. — Да, вероятно, все началось именно в Аксис Тэре». Возможно, во времена Миины раппы с конарами и были равными. А вот потом, так незаметно, что не заподозрили даже самые проницательные раппы, отношения стали изменяться. Так когда же рамаханы и даже Матерь стали считать рапп слугами, низшей кастой? Естественно, монахини стали бы все отрицать, однако не видеть очевидного бесполезно. Если бы рапп не считали низшей кастой, разве смогли бы рамаханы легко обвинить их в смерти Матери?!
Так в монастырях зародилась кастовая система, никем официально не признанная, а по сути, такая же жесткая, строгая и уродливая, как и кастовая система в’орннов. Ведь само деление на касты порождает поляризацию. Кто-то начинает полагать: «Я лучше, все могу и хочу еще», а кто-то: «Я хуже всех, никуда не гожусь и ничего не хочу».
Гниль начала незаметно подтачивать систему. Всем известно то, что никто в Космосе не чувствует гниль так хорошо, как демоны. Они слетаются на нее словно мухи на мед. Итак, они быстро почувствовали, что среди рамахан началось брожение, и стали ускорять процесс всеми возможными способами.
Обуреваемая мрачными мыслями раппа бежала по грязной бедной улице. «Да, отчаяние ничем не скроешь, а бедность — тем более».
Тигпен очень повезло, что стоял вечер и лооорм уже выбрались из своих убежищ и, словно летучие мыши, разлетелись по улице в поисках клиентов.
Джура как раз выходила из подъезда грязного дома на вершине холма. Вид у нее был нерешительный. Когда Тигпен подошла ближе, лооорм так и застыла на месте. Несколько секунд она тупо смотрела на раппу, а потом на ее лисьем личике мелькнула улыбка. Лооорм нагнулась к Тигпен.
— Ну и что ты здесь делаешь? — спросила Джура скорее саму себя.
— Джура, нам нужна помощь!
Глаза лооорм стали совсем’ круглыми от удивления.
— Что?!
— Говорю же, нам нужна помощь.
— Ты умеешь разговаривать?!
— Да, да, я умею разговаривать, — нетерпеливо сказала Тигпен. — Произошел несчастный случай!
— Что такое? — нахмурившись, спросила Джура.
— Элеана ранена, Риана — тоже.
Джура, присев на корточки, изумленно смотрела на раппу.
— Так ты поможешь нам, Джура?
— Я шла на работу.
— Риане нужна твоя помощь, нам всем нужна.
— Я много думала над тем, что сказала Риана. Кажется, мне пора сменить занятие. Но как я смогу зарабатывать? Кажется, я только и умею, что соблазнять мужчин.
— Джура!
Наконец лооорм расслышала в голосе раппы настойчивость.
— Где они? — спросила она, вставая. — Где Риана?
— В таверне у подножия холма.
— Отведи меня туда!
Издали слышался колокольный звон. Эхом разносясь по белокаменным коридорам и садам Плывущей Белизны, он призывал к молитве. В этом звуке было что-то родное, и слезы навернулись на глаза конары Инггрес.
Глаза! Они не слиплись, как у Перрнодт. Открыв их, Инггрес увидела прямо перед собой красивое мужественное лицо Наватира. Она попыталась заговорить, однако язык стал тяжелым и не слушался.
— Молчи, — шепнул Наватир. — Ты в Плывущей Белизне. Все в порядке.
Внезапно, словно вернувшись из царства снов, конара Инггрес поняла, что лежит, закутанная в накидку Наватира, на его сильных руках. Она чувствовала запах его тела — смесь мускуса и специй — и несколько секунд жадно вдыхала этот упоительный аромат. Голова конары покоилась на сгибе его руки, и она повернулась, чтобы потереться щекой о руку Наватира. Она лежала, наслаждаясь спокойствием и теплом. Накидка и тепло тела Реккка были как бальзам, быстро залечивавший раны, нанесенные щупальцами. Вспомнив Перрнодт, ослепленную, со склеенными глазами, Инггрес содрогнулась.
— Все в порядке, — шептал Наватир. — Ты дома, в безопасности.
По монастырю, побеждая неуверенность и тьму, разносилась молитва рамахан, радостная песнь, превозносящая свет Миины. Конара Инггрес закрыла глаза, позволяя Наватиру качать себя, будто маленькую девочку. В голове не было ни единой мысли, а тело безостановочно дрожало, словно она перенесла тяжелую болезнь.
— Зачем ты это сделала? — мягко спросил Реккк. — Зачем так рисковать? Надо было сначала со мной посоветоваться.
Конара слабо улыбнулась.
— Прости меня, — хрипло прошептала она и не узнала собственный голос. Казалось, говорит кто-то другой. — Я не привыкла, что в монастыре есть мужчина.
Наватир усмехнулся и прижал ее к себе.
— Тебе пришлось со стольким справиться в одиночку. — Инггрес чувствовала его дыхание — свежее, как весенний ветерок. — Не побоялась взять на себя такую ответственность! Без тебя Хоролагггия и демоны легко завладели бы монастырем. Восхищаюсь твоей отвагой и настойчивостью!
Преисполненная благодарностью конара зарыдала.
— Не плачь, — прошептал неправильно понявший ее Наватир.
Сильные мозолистые пальцы аккуратно вытерли слезы со щеки конары. От этого нежного прикосновения Инггрес почувствовала то, о чем много раз грезила во сне. Внутри стало влажно и горячо, мышцы бедер конвульсивно сокращались. Соски затвердели, как маленькие камешки, с губ сорвался сладостный стон, и конара сжала зубы, чтобы не закричать от удовольствия. Длинные ресницы затрепетали, и Инггрес вцепилась в руку Наватира побелевшими от напряжения пальцами.
— Конара Инггрес, ты в порядке?
— Да, — прошептала она, — конечно, — и до крови закусила нижнюю губу. Конара была в полном смятении. Задыхаясь от волнения, она стыдилась того, что испытала, считая себя предательницей. Теперь Инггрес понимала то, что так долго скрывала от самой себя. Она любит Наватира. Ее сердце и душа, разум и тело принадлежат ему. Конара проклинала собственную слабость и бессилие. И все же она понимала, что страсть придется как-то контролировать, ведь она одновременно любила Первую Матерь и знала, как она близка с Наватиром. Конара Инггрес скорее бы умерла, чем вмешалась в их отношения.
Пытаясь выбраться из объятий Наватира, настоятельница начала брыкаться. Инггрес понимала: еще секунда, и она не сможет бороться со своими чувствами. Но Наватир принял ее попытку освободиться из его объятий за проявление страха и еще крепче прижал к себе.
Завернутой в полуорганическую мантию Наватира, вдыхающей аромат его тела конаре Инггрес было так хорошо, что она стала жалеть себя.
«Пресвятая Миина, — молила Инггрес, — разве я не была твоей самой верной слугой и не трудилась ради того, чтобы защитить то, что твое по праву, и распространять слово твое?»
Великая Богиня ответила, ее голос раздавался в самом сердце конары:
«Ты ждешь награды за то, что была сильной, благочестивой и святой? Разве это само по себе не награда? Неужели ты считаешь, что счастье можно купить? Подумай о трудах своих, дитя, твоя миссия еще и не началась».
Этот ответ, словно холодный душ, привел конару в себя.
— Наватир, я в порядке, — уверенно проговорила она. — Пожалуйста, отпусти меня.
— Ты уверена? — Лицо Наватира выражало сомнение.
— Да.
Он бережно поставил настоятельницу на ноги и принес чашку сливового чая. Конара Инггрес с удовольствием глотнула дымящийся напиток.
— Если тебе лучше, то, может, расскажешь, что увидела в опале?
Инггрес рассказала, как после разговора о восстании соромиантов поняла, что не сможет спасти монастырь в одиночку. Она показала Наватиру список обителей, ни в одной из которых не осталось рамахан, кроме Верхнего Окна в горах Кунлунг.
— Но Око Айбала нашло меня, прежде чем я смогла вступить с ними в контакт.
— Я боялся, что вслед за Перрнодт ты тоже захочешь отыскать рамахан. — Наватир сидел, сложив руки на коленях. — Правда, это было бы слишком глупо, а тебя глупой не назовешь.
Каждый раз, когда конара смотрела на руки Наватира, ее охватывала сладкая истома.
— Откуда ты узнал про Око?
— Леди Джийан уже с ним сталкивалась, — проговорил Реккк, — и я почувствовал, что теперь оно ищет нас. Я решил тебя предупредить, постучался, а ты не открыла. Когда я вошел в кабинет, то увидел тебя с этим. — Разжав пальцы, Наватир показал на опал. — Казалось, ты не замечаешь ничего вокруг. Почувствовав, что Око уже близко, я понял, что ты в опасности.
— И как, ради Кундалы, тебе удалось меня спасти?
— Вот что мне помогло. — Он показал на мантию. — Перрнодт было уже поздно спасать, а вот тебе повезло.
— Ничего не понимаю, — пробормотала конара Инггрес.
— Я и сам только учусь ею пользоваться, — признался Реккк. — Мантия соткана из драконьей крови и умеет двигаться между мирами. Словно спасательный круг она вернула тебя ко мне.
«Вернула тебя ко мне». Конара Инггрес прекрасно понимала, что имел в виду Реккк, и ей стало больно.
— Хочу кое-что тебе рассказать, — начала Инггрес. — Когда Око меня нашло, тот, кто его контролировал, наложил Связывающее заклинание. Пытаясь читать мои мысли, он вскрывал мой мозг, словно орех.
— Ему удалось что-нибудь узнать?
— Нет, ты вовремя меня спас. Зато мне удалось прочесть его мысли.
— Ты знаешь, кто наложил Око Айбала?
— Нет, только лица, слова и какие-то образы вихрем пронеслись мимо. Сейчас я почти ничего не помню, зато в памяти отложилось главное: Око Айбала не искало меня, пока я не начала гадать на опале.
— Кого же оно искало?
— Какую-то Кристрен. — Конара Инггрес нахмурилась. — Не знаю, кто это, хотя в одном я уверена: оно собирается найти ее во что бы то ни стало.
Дэйрус, к которому привела беглянок Джура, был очень бледным, с настороженными темными глазами. Риана сразу же узнала врача — это его она видела у дверей «Цтонна» во время путешествия по пещерам Среднего дворца.
Джура сказала, что лекаря зовут Кирллл Квандда.
Дэйрус пришел со старой, довольно потрепанной сумкой из коровой кожи с множеством отделений и карманов и тут же сел рядом с Элеаной.
— Она не заразная? — засуетился хозяин таверны. — Она ведь не умрет прямо здесь?
Месагггун замолчал и поспешил на кухню, бормоча под нос, едва Кирллл Квандда пронзил его свирепым взглядом, совершенно не сочетающимся с мягкой внешностью дэйруса.
— Я этого не потерплю! — взвизгнул кабатчик, исчезая на кухне.
— Нельзя позволить ему вызвать кхагггунов, — проговорила Тигпен.
Джура кивнула и скользнула на кухню.
Квандда стал осматривать Элеану. Если он и удивился, увидев говорящую раппу, то не подал вида.
— Нет никаких признаков ушиба мозга, — объявил дэйрус. — Она что, упала с большой высоты?
— По-моему, ей дали какой-то яд, — проговорила Риана, — но какой именно, не знаю.
Кирллл Квандда кивнул. Он закончил предварительный осмотр, и его пальцы, тонкие и нежные, как у девушки, неспешно заскользили по телу Элеаны.
— На голове и шее нет никаких повреждений, — вслух комментировал дэйрус, — с руками тоже все в порядке. Стоп, а это что? — Опытный глаз врача увидел маленькую дырку в тунике. Туника у Элеаны была поношенная, но эта дырка сильно отличалась от остальных — ткань была не порвана, а проткнула. Аккуратно подняв грязную материю, дэйрус обнажил нежную кожу живота, казавшуюся очень бледной по сравнению с загорелыми рукам и ногами. С левой стороны алело уродливое пятно с черным треугольником запекшейся крови в середине.
— Чистая работа, — похвалил Кирллл Квандда, а Риана тут же подумала: «Курган».
— Ну, теперь мы знаем, как ее отравили. Остается определить, что это за яд. — Квандда аккуратно открыл рот Элеаны, вытащил язык и стал внимательно рассматривать. — Ты знаешь, что язык дает почти полное представление о состоянии больного? — возбужденно спросил он.
Риана покачала головой.
— Тем не менее это так. Каждая часть языка относится либо к органу, либо к системе, — объяснял он. — Так я и думал! Видишь эти красные точки? Эта часть языка отвечает за вегетативную нервную систему. Значит, ей ввели какое-то нервнопаралитическое средство. Точек всего пять, значит, это ньеобский паралитический гель.
Естественно, Аннон слышал об этом геле, но Риана и вида не показала. Откуда молодой кундалианке знать о существовании планеты Ньеоб, не говоря уже о каком-то геле оттуда?
— Очень хорошо, что вы нашли Джуру, — заявил дэйрус, роясь в сумке. — Сомневаюсь, что тут помогли бы кундалианские травы.
Даже волшебство не помогло. Не то что травы.
— С ней будет все в порядке? — спросила Риана.
— Как только я составлю и введу противоядие. — Кирллл Квандда огляделся по сторонам. — Может, найдем место поукромнее?
Тигпен тут же бросилась прочь из зала, а вернувшись, объявила, что рядом есть кладовая, которая идеально им подойдет. Собравшись с силами, Риана подняла Элеану на руки и понесла в маленькую душную комнату. Воздух здесь был таким спертым, что пылинки не танцевали, а висели неподвижно, словно в сахарном сиропе.
Квандда составил ящики в ряд, Тигпен постелила скатерти, и на это импровизированное ложе Риана аккуратно положила подругу.
Дэйрус уже что-то собирал из переливающихся металлических трубок, конусов и колб. Взяв немного слюны Элеаны, он капнул на конец одной из трубочек.
— Не волнуйся, — улыбнулся он Риане. — Все будет в порядке.
— Я тебя помню. — Тигпен сидела на задних лапах, темные глаза сверкали, зубы обнажились.
— Видишь эти клыки? — повернулся к Риане дэйрус. — Ты знаешь, что эти зверьки могут впрыскивать довольно сильный яд через маленькое отверстие, находящееся у основания зубов?
— Не пытайся сменить тему, — рявкнула Тигпен. — И где ты научился называть рапп зверьками?
Риана недовольно взглянула на раппу и ответила дэйрусу:
— Нет, я не знала.
Кирллл Квандда грустно улыбнулся.
— Значит, можно сказать, что ты почти не знакома со своей спутницей.
— Ты, что ли, знаком? — фыркнула Тигпен. — А вот я все про тебя знаю, дэйрус; как ни играй словами, факт остается фактом.
— Откуда ты его знаешь? — спросила Риана.
— Расскажи ей. — Тигпен скрестила лапы на груди и вызывающе смотрела на дэйруса. — Не терпится услышать твою версию.
Кирллл Квандда пожал плечами.
— Тут нечего рассказывать.
— Да что ты! — угрожающе клацнула зубами раппа.
— Тише! — Риана обняла Тигпен за шею и стала гладить между ушами. Затем она кивнула дэйрусу.
— Я был прикреплен к карательному отряду кхагггунов…
— Они ворвались в монастырь Слышащей Кости, — заорала Тигпен. — Туда, где теперь гэргоновский Храм Мнемоники. — Риана чувствовала, что раппа дрожит всем телом. — Они убивали и мучили…
— Это был один из первых дней оккупации. Меня вызвали из лаборатории, зачем — я понятия не имел, пока меня не прикрепили к карательному отряду.
— Ты пытал рамахан?
— Нет, я…
— Не ври! — рявкнула Тигпен. — Я видела, как ты убивал беззащитных рамахан.
Повисла тишина, и было слышно, как тихо дышит Элеана.
— Пора, — объявил Кирллл Квандда. Открыв рот Элеаны, он капнул на самое основание языка немного бесцветной жидкости, которую приготовил на основе слюны молодой женщины. — Значит, так, — стал объяснять дэйрус, — она проснется через час, а через шесть часов почти полностью придет в себя. Нужно, чтобы она как можно больше пила. Любой из ваших хваленых травяных чаев будет кстати.
Повернувшись к Риане, дэйрус пристально на нее посмотрел.
— Кажется, тебе тоже пришлось несладко, — проговорил он. — Не возражаешь, если я тебя осмотрю?
Девушка кивнула и быстро разделась.
— Все синяки, ссадины и царапины кажутся свежими. — Дэйрус заглянул Риане в глаза. — Однако они почти полностью зажили. Поразительно. Ведь, очевидно, ты не использовала никаких лекарств, мазей или кремов. Признаюсь, я поражен и… весьма заинтригован.
— Я рамахана, — объявила Риана, будто этим все и объяснялось.
— Да, но ты совсем не похожа на монахиню.
Кирллл Квандда заканчивал осмотр, Риана сидела, не шевелясь.
— Все дело в волшебстве, да? — Девушка молчала, и Квандда пожал плечами. — Мне не в чем тебя упрекнуть. На твоем месте я бы тоже не смог доверять в’орнну. — Он спокойно смотрел на Риану. — Наверное, тут ничего не поделаешь…
— Расскажи, что случилось в тот день, — мягко попросила Дар Сала-ат.
Кирллл Квандда уже начал собирать инструменты в сумку. Услышав Рианин вопрос, он горестно вздохнул.
— Это правда, я убивал рамахан. Тех, кто бился в агонии, я избавлял от страданий.
— А другие? — зарычала Тигпен. — Там были и раппы. Ведь мы оказались слишком верными и глупыми, чтобы покинуть Аксис Тэр и спрятаться в пещерах Дьенн Марра!
Квандда нажал на глаза большими пальцами, будто пытаясь стереть неприятные воспоминания.
— Да, я убивал и других — старался перерезать горло быстро и аккуратно. Знаете, к тому времени я уже понял, что задумали гэргоны. Они хотели запугать кундалиан, однако информация им тоже была нужна. Тех, кто остался в живых, тащили на допрос. Вы обе понимаете, что это значит, и можете представить, какие пытки ожидали уцелевших рамахан.
— И все равно, — не унималась Тигпен, — ты не должен был убивать невинных.
— Я думаю об этом каждый день, — сказал дэйрус, вставая, — а по ночам слышу их крики.
— Не следовало приводить его сюда, — проговорил Нит Имммон. — Это плохо, очень плохо.
— У нее не было выбора, Нит Имммон, — проговорил Сахор. — К тому же, кто узнает меня в этом теле?
— Она же узнала, — сказал Нит Имммон.
Гуль Алуф стояла, сложив руки и крылья, и смотрела на Сахора со своей обычной полуулыбкой.
Они были в лаборатории «Недужного духа», где Курган впервые увидел Нита Имммона и Гуль Алуф. Издалека доносился гул ионных двигателей. Через равные промежутки с потолка свисала сеть из какого-то тонкого материала.
— Она подозревала, что я жив, — объявил Сахор, внимательно осматривая лабораторию. Он заглянул в каждую биокамеру и отчего-то остался недоволен увиденным. — А Нит Нассам что-нибудь подозревает?
— Нет, — уверенно заявил Нит Имммон и прокашлялся. Гуль Алуф с тайным злорадством наблюдала за замешательством, которое новый облик Сахора вызвал у Имммона.
— Как вижу, эксперименты зашли в тупик, — сказал Сахор.
— Просто я…
— Давай не будем друг друга обманывать? — Бывший гэргон в упор посмотрел на Нита Имммона. — Мне так сказала Гуль Алуф.
Производительница спокойно встретила свирепый взгляд Нита Имммона.
— Недомолвками и ложью ничего не добьешься. Особенно сейчас.
— Эти эксперименты просто отвратительны, — холодно отозвался Сахор. — С какой стороны ни посмотри.
— Речь идет о нашем выживании, — сказала Гуль Алуф.
Сахор шагнул в ее сторону. Вот почему он скрыл от нее правду о своем перерождении. Если она узнает истину, то заставит рассказать, как ему это удалось. Ведь у него получилось то, над чем Гуль Алуф билась уже много лет.
— А если все получится и мы выживем, что дальше?
— Тогда мы выиграем, — ответила Гуль Алуф, — достигнем недостижимого и сможем одолеть центофеннни.
— Нет, — проговорил Сахор, наступая на бывшую возлюбленную, — я имею в виду, кем станем мы? Чем придется пожертвовать ради спасения?
— Самое главное — наше спасение. Остальное не так важно.
— Вот именно, — сказал Сахор. Он подошел совсем близко, лицо Гуль Алуф заслонило все вокруг. — Остальное не важно — вот гордый девиз в’орннов.
— Нит Сахор…
— Я больше не Нит, — набросился Сахор на Нита Имммона. — Теперь видите, во что мы превратились? — ухмыльнулся он. — Мы калеки, моральные уроды, развлекаемся тем, что порабощаем все народы, которые попадаются на нашем пути.
— Выживает сильнейший, — сказал Нит Имммон. — Это просто и ясно.
— В этом нет ничего простого, — возразил Сахор, — и уж точно нет ничего хорошего в убийствах, пытках, насилии, которые тянутся за нами, как жуткий шлейф.
Имммон был явно обескуражен этим взрывом.
— Говорю же тебе, не стоило его приводить, — сказал он Гуль Алуф.
— Ему нужен отдых, — вздохнула Производительница, — бессрочный отдых.
— Нет, — повернулся Сахор, — я хочу, чтобы эти эксперименты прекратились здесь и сейчас. — Он опять приблизил свое лицо к Гуль Алуф. — Ты правда думаешь, что твои неуклюжие попытки совратить или запугать меня что-нибудь изменят?
— У нас твой отец, это правда, — сказал Нит Имммон.
— Вы украли программу ДНК, которую я для него разработал, — заявил Сахор.
— Ты считался мертвым.
— Она так не думала.
В лаборатории повисла гнетущая тишина. Сахору хотелось, чтобы их троих смыло в океан или кипящую преисподнюю, где можно очиститься от в’орнновских грехов. Однако от этих страшных грехов так просто не избавишься. Может быть, что сделали в’орнны, вообще невозможно исправить, и все же Сахор хотел попытаться.
— Видишь, дорогой, — Гуль Алуф мягко и нерешительно коснулась руки Сахора, — именно поэтому я прекратила эксперименты. Из-за тебя. Я больше не могла выносить твое презрение. Ведь ты не одобрял то, что я делала.
— Как можно одобрить эксперименты над детьми-гибридами, зачатыми в результате в’орнновской похоти? — Гуль Алуф давила на бывшего техномага, заставляя говорить то, чего ему вовсе не хотелось. — Конечно, я презирал тебя!
— Я все остановила, — тихо проговорила Производительница, — потому что ты этого сделать не мог.
Нит Имммон снова откашлялся.
— Что касается Нита Эйнона…
— Мой отец мертв, — проговорил Сахор, не спуская глаз с Гуль Алуф.
— Я его знаю, — сказала Производительница, раскрывая крылья, — он совсем не это имеет в виду.
— Это всего лишь программа, — медленно и уверенно проговорил Сахор.
Гуль Алуф снова улыбалась, но самодовольная улыбка почему-то портила ее лицо.
— Следуя этой программе, я смогу воссоздать его в Нита молекула за молекулой. — Она улыбнулась еще шире. — Могу вернуть его таким, как раньше.
Сахор покачал головой.
— Ты что, ничего не понимаешь?
— А что тут понимать? — пожала плечами Гуль Алуф. — Тебе предлагается обычная сделка, не больше, не меньше.
— Ты бы слышала себя со стороны, — горько усмехнулся Сахор. — Сделка, в результате которой пострадают сотни невинных!
— Они полукровки, какое нам до них дело! — сказал Нит Имммон, забивая последний гвоздь в собственный гроб.
— В этом-то все и дело, — проговорил Сахор. — Тебе на них плевать, разве это нормально?
— А разве нет?
— Нет, потому что они дышат, думают, живут.
— Ну и что? — нетерпеливо спросил Нит Имммон.
— Ты что, вообще ничего не понимаешь? — снова обрушился на техномага Сахор. — Мы никогда не уйдем с Кундалы. Именно здесь нам придется сражаться с центофеннни. Именно здесь нас будут судить потомки. Я хочу, чтобы в’орнны стали добрее и терпимее.
— Когда нас перебьют, это будет уже не важно.
— Как раз тогда это и будет важно.
— Следи за тем, что говоришь!
Нит Имммон раскрыл ладонь, и из нее вылетел крошечный сине-зеленый шар. Сахор сразу понял, что это такое. Поднявшись над их головами, шарик с хлопком раскрылся, и бывший гэргон увидел звездное небо и созвездия, ставшие знакомыми с тех пор, как в’орнны прибыли на Кундалу. Затем показались космические корабли, искореженные гороновым оружием.
— Они приближаются, — мрачно объявил Нит Имммон, — совсем скоро центофеннни будут здесь.
— Если не продолжать эксперименты, — мрачно заметила Гуль Алуф, — мы погибнем во время первой же атаки. От горона не спастись.
— Нам не удается его укротить, — признал Имммон. — Сколько бы мы ни пытались, ничего не получается. Даже Ниту Батоксссу не удалось создать гороновую камеру.
— И вы решили генетически сконструировать гибрид, который…
— Кундалиане оказались более стойкими, чем в’орнны, ты был прав, — признал техномаг.
— Дело не только в этом. — Гуль Алуф бесстрашно смотрела на Сахора. Он уже нанес свой удар, и она выстояла. Уже за это Производительница был достойна уважения. — При слиянии двух рас рождается необычное потомство, совершенно необычное. У детей не просто хромосомный набор родителей, а нечто такое, что делает их почти неуязвимыми.
— Смешение рас не срабатывает, — отозвался Сахор. — Кундалиане и в’орнны физически несовместимы.
— Еще как совместимы. Мои эксперименты это не раз доказывали. — Гуль Алуф буравила Сахора пронзительным взглядом. — Однако сейчас совместимость недолговечна, как радиоактивное вещество с периодом распада в несколько миллисекунд, — признала она. — Пока трудно сказать, насколько жизнеспособны гибриды, хотя то, что расы совместимы, я знаю точно. — Производительница подошла вплотную к Сахору и зашептала: — Нит Батокссс проводил множество экспериментов. Гороновая камера была только одним из них. В его лаборатории мы нашли немало доказательств того, что результаты большинства экспериментов не попадали на матрицу Товарищества. Чем он занимался? Об этом никто не знает. Но ведь это я дала ему жизнь, Сахор, и подозреваю, что он проводил эксперименты параллельно со мной и с той же целью — скрестить в’орннов и кундалиан.
19Личинки за работой
Когда Курган немного пришел в себя, он, прихрамывая, подошел к кровати и сел. Молодой регент, казалось, не замечал огромного тела хагошрина, хотя прекрасно понимал, что чудовище, вне всякого сомнения, заинтересовало бы гэргонов. Курган обрадовался тому, что лишит их этого удовольствия, но скоро опять приуныл. Элеана исчезла, а спальня снова стала похожей на склеп. Везде толстым ковром лежала пыль, ониксовые колонны давили на виски, полумрак казался удушающим. Смерть медленно подползала к Кургану по густой паутине.
Левая нога горела, и, осторожно ее осмотрев, регент увидел, что она распухла, а мышцы онемели. Преследовать Риану бесполезно, равно как и звать на помощь хааар-кэутов. Правитель уже подумывал о том, чтобы обратиться к личному геноматекку, однако потом на ум пришло кое-что получше. Положив яд-камень в алебастровую шкатулку, Курган заковылял обратно по темным кундалианским коридорам. Вернувшись в оружейную, регент спрятал камень в тайник, который обнаружил совершенно случайно.
Боль обжигала ногу и все же практически не влияла на ясность мышления Кургана. Сложнее всего было идти по лестнице. Вцепившись в перила, он спустился на первый этаж и покинул дворец через один из секретных выходов так, что его не заметил ни один хааар-кэут.
На Аксис Тэр наступала ночь. Улицы заливал синеватый свет фонарей. Никем не замеченный Курган влился в поток пешеходов на бульваре Импульса. Он почти не хромал, хотя каждый шаг давался с трудом, и регент мечтал только о том, чтобы рана не кровоточила. Остановившись у ларька на улице Аквазиуса, правитель Кундалы залпом выпил стакан дешевого вина. Вино было скверным, и Кургана чуть не вырвало, зато он немного согрелся и перестал дрожать. Пока Стогггул стоял у ларька, нога затекла и почти перестала слушаться.
Курган пошел на юг, но к тому времени, как он достиг Гавани, боль растеклась по бедру. На улице стало значительно больше гуляющих, а в воздухе витали запахи жареного мяса и тушеных овощей. Внизу на Променаде открылись многочисленные таверны, и песни саракконов разносились словно искры от костра. У Кургана пересохло во рту, и в поисках ларька с питьем он отделился от толпы гуляющих. Вот мелькнул яркий навес, регент двинулся вперед, и тут в глазах потемнело, и Курган лишился чувств. Очнувшись, правитель нашел в себе силы подняться, хотя уже не помнил, куда и зачем идет. Боль стала невыносимой, и пестрая толпа саракконов, в’орннов и кундалиан понесла регента по Променаду к пристани, где стоял корабль Куриона.
На полпути к причалу Курган увидел, что корабля нет. Постанывая от боли, он, тем не менее, двигался вперед шаг за шагом, метр за метром. Регент мрачно смотрел на море Крови. Где же «Омалин», куда он исчез?
Вцепившись в перила причала, Курган уставился в море, хотя при этом он не замечал ни темной воды, ни оранжевой полоски пылающего горизонта, ни силуэты похожих на птичьи крылья парусов. Его снова мучило жуткое видение, которое явилось во время последнего саламууунового транса. Его отец лежал в постели с очередной кундалианкой, вцепившись в ее длинные волосы побелевшими от напряжения пальцами, дышал, словно загнанное животное, и говорил о нем. Кургане. Голос был злым, по-видимому, оттого, что сын (о Терреттте отец вообще не вспоминал) не оправдывал надежд. Веннн Стогггул никогда не был доволен Курганом, а тот особо не старался его радовать. Зачем? Вот отец смотрит прямо на него, обращаясь к несуществующему собеседнику. Веннн Стогггул ругал Кургана, глядя ему прямо в глаза, однако сыну, как обычно, хотелось еще больше разозлить отца. Смерть имеет много ипостасей. Воспоминания Кургана не желали умирать, напротив, они разрастались, словно клубок водорослей. В каждой клетке его тела жил отец, и его влияние Стогггул-младший чувствовал ежесекундно.
Регент снова ударил себя по бедру. При каждом ударе боль словно огненная спица пронзала тело. Курган вцепился в поручни и, согнувшись пополам, отчаянно желал, чтобы агония наконец лишила его мучительных воспоминаний. Потеряв сознание, молодой регент полетел через поручни прямо в море, на покачивающийся шлюп, где они с Курионом долго беседовали в ту ночь, когда он спас сараккона от ужасной черной химеры.
— Все сводится к тому, что они правы, — проговорил тэй, расправив разноцветные крылышки. Черные бусинки глаз смотрели прямо на Сахора. Очевидно, тэй был очень рад этой встрече. — Знаю, ты ее презираешь, но все равно любишь. Что касается Нита Имммона, то его, по крайней мере, волнуют интересы в’орннов.
Тэй во все глаза смотрел на Сахора, который расхаживал по круглой башенке, венчавшей один из минаретов Храма Мнемоники. Отсюда открывался прекрасный вид на Большое Фосфорное болото, к северу от которого велась добыча лортана, впоследствии перерабатываемого в верадиум. Однако в тот момент Сахора заботило совсем другое — он проверял каждый квадратный сантиметр башенки.
— Они не могут нас подслушать, — заверил тэй, — я в этом убедился.
Сахор посмотрел на отца.
— Не хочу помогать Гуль Алуф с экспериментами, — категорически заявил бывший гэргон.
Нит Эйнон наклонил голову.
— Горе в’орннам!
— О чем это ты?
Тэй опустился на плечо Сахора.
— Ты знаешь, о чем. Это ты расшифровал генетический код. Тебе удалось скрестить кундалиан и в’орннов. Наши эксперименты по гибридизации — примитив по сравнению с твоими достижениями. Тем более что пока у нас вообще ничего не вышло. Ты хоть осознаешь, что делаешь?
— А разве ты сам не этого хотел?
— Для кого-нибудь другого — да, но не для тебя. Ниты не играют с генами.
— Надеюсь, ничего не изменилось? — Сахор с трудом скрывал испуг. — Ты ведь не перешел к ним?
— Открытое противостояние кончилось, Сахор. Центофеннни приближаются. Ты видел доказательства собственными глазами. В’орнны в опасности. В стороне оставаться просто нельзя.
— Наверное, ты хочешь вернуться в гэргоновское тело. Гуль Алуф говорила, что может это сделать.
— Как бы я ни ценил то, что ты для меня совершил, возможности этого тела невелики.
— Не могу поверить, что это говоришь ты!
— Вопрос стоит о жизни и смерти нашей расы. Постарайся это понять.
Сахор знал это лучше Нита Эйнона и понимал, что поставлено на карту. Знал он и о трудностях и опасностях, не ведомых ни одному гэргону Товарищества, — он сам интенсивно изучал центофеннни и не собирался делиться результатами ни с кем.
— Хочу сказать, что должна быть альтернатива предложениям Гуль Алуф. Эти дети ни в чем не виноваты и не заслуживают смерти, на которую она их обрекла.
— В этом-то все дело, — заявил Нит Эйнон, — если ты станешь участвовать в программе и сделаешь с ними то, что сделал с собой, их пощадят.
— Пощадят? Послушай себя, отец! Разве их пощадят? Именно этих детей пустят в первый бой с центофеннни. Из них сделают мясо для гороновых пушек. Эти несчастные погибнут первыми, когда центофеннни на нас нападут.
— Зато выполнят возложенную на них роль — одолеют врага и станут героями.
— Ты что, серьезно? — фыркнул Сахор. — Разве в’орнны испытывают к полукровкам что-нибудь, кроме презрения? К тому же, если они и одолеют центофеннни, то станут опасными для наших кхагггунов. Солдаты начнут бояться полукровок и постараются уничтожить. — Сахор покачал головой. — В любом случае они обречены.
— Это твое последнее слово? Если так, то обречены все мы, а не только полукровки.
— А как же гороновая камера Нита Батокссса?
Нит Эйнон взъерошил перья.
— Тот же печальный результат, как и во всех экспериментах с гороном. Ничего не вышло.
— Ты уверен? Нит Батокссс имел перед нами огромное преимущество — он был одержим кундалианским архидемоном Пэфоросом.
— Мы ведь говорим о гороне, Сахор. При чем тут кундалианский архидемон?
— При том, что именно Пэфорос заставлял Нита Батокссса продолжать эксперименты над камерой, даже когда настоящий Батокссс давно бы все бросил. Почему? Потому что архидемон знал о гороне что-то такое, чего не знаем мы.
Теперь фыркнул Нит Эйнон.
— Это всего лишь догадка и при этом совершенно необоснованная.
— Возможно, — вздохнул Сахор. — Мне бы самому хотелось осмотреть лабораторию и убедиться.
— Вход в лабораторию Нита Батокссса строго воспрещен. Доступ имеют лишь Нит Нассам и Нит Имммон.
— Тогда позволь мне поговорить с Нитом Имммоном.
Тэй вздохнул.
— Я знаю, что он скажет, — чтобы ты пошел в лабораторию с Гуль Алуф. Выслушаешь ее доводы и, вероятно, изменишь собственное мнение.
— Отец, я ни за что…
— Если хочешь осмотреть гороновую камеру, придется согласиться. Другого выхода нет.
Трудно сказать, когда Тью Дассе заподозрил неладное. Он от рождения обладал отличной интуицией, да еще Иин Меннус отточил это качество до бритвозубой остроты. Как настоящий бритвозуб, Дассе привык высовывать язык, чтобы ощутить тончайший привкус опасности.
Не то чтобы он не поверил истории Лейти, хотя, конечно, Дассе изучил не только данные о СаТррэне, но и слухи о надвигающейся войне между пятью племенами. Не то чтобы его хоть немного интересовали народы, живущие в северной степи. Как и все в’орнны, он презирал как пустыни, так и моря, не видя в них никакой практической ценности. Дассе казалось, что война между коррушами — это не так уж плохо: чем больше кундалиан погибнет, тем лучше. К тому же он прекрасно понимал, что война станет настоящей трагедией для СаТррэнов, которые получают основной доход от торговли с племенем Расан Сул.
Тщательно распутывая клубок истории, которую рассказала жена, Дассе понял, что все ее слова — правда. И все же раздвоенный кончик языка во время встреч с Лейти чувствовал какой-то подвох. Возможно, ему казалось, что дело складывается слишком удачно. Дассе не был параноиком, однако в легкий успех не верил. Сколько раз кажущиеся победы превращались в ловушки! Не стоит недооценивать коварство врага.
Однако Лейти получила аванс, все пока шло без обмана. Дассе попросил показать ему первый взнос СаТррэна, который должен был подтвердить серьезность его намерений. Разумное условие, на ее месте Дассе бы потребовал то же самое. Теперь оставалось вернуться к бедняжке Лейти, и деньги достанутся ему. Он сможет стать партнером перв-капитана Квенна в том баскирском предприятии. Квенн говорил, что вложения можно утроить!
Не слишком ли легкий путь к богатству? Лейти тоже казалась уж очень уступчивой. Неужели она не понимает, что роскошь его погубит. В том, что она его любит, Дассе не сомневался. Однако даже ей он не доверял полностью. Хоть Лейти и считалась прекрасной оружейницей, она оставалась весьма чувствительной и тонкой тускугггун. Дассе не притворялся, что понимает женщин. Он даже не пытался это сделать. Зачем? Если бы он с самого начала разгадал характер Лейти, то, несомненно, ушел бы к другой, мило пофлиртовав с оружейницей пару вечеров. Наверное, так и следовало поступить. Однако единственная дочь флот-адмирала Пнина была очень завидной невестой. Тогда ему казалось, что женитьба откроет дорогу к высоким чинам и привилегиям, доступным только элите. Как обычно, большие ожидания оправдались лишь частично. А сейчас Дассе и вовсе попал в зависимость от вспыльчивого, неблагодарного кхагггуна, который, как абсурдно бы это ни казалось, стал звезд-адмиралом исключительно благодаря злости и мстительности.
Ночью взвод-командира била такая сильная дрожь, что Лейти обняла его и прижала к себе, а ему казалось, что женщина хочет его задушить. Желание заполучить ее деньги, а с ними и билет в новую счастливую жизнь, было как малярия, которую Дассе подхватил, охотясь на клайвенов на Большом Фосфорном болоте. Чем хуже ему было, тем сильнее он ненавидел Лейти, а чем сильнее он ее ненавидел, тем подозрительнее становился. Дошло до того, что в каждом ее жесте и слове взвод-командир видел скрытую подоплеку. Даже любовь Лейти работала против нее, ведь именно в этом всепоглощающем чувстве Дассе замечал самую большую угрозу. Жадность заставляла проводить с женой как можно больше времени, а вместе с тем росло и ощущение скрытой опасности.
Не попытавшись, да и не пожелав ни в чем разобраться, Дассе стал оскорблять Лейти. Ее идиотское молчание и пассивность подстегивали, и взвод-командир все сильнее издевался над бывшей женой, добиваясь хоть какой-нибудь реакции. Почему она не разозлится и не ответит на ругань, чтобы хоть немного разнообразить его скучную, серую жизнь?
Со злости и страха Дассе решил не прикасаться к деньгам Лейти. Он не тронет ни монетки!
Освободившись от страха и отчаяния, мучивших его во сне, Курган проснулся. Он лежал, впившись глазами в низкий округлый потолок, а перед глазами стояло лицо Элеаны. Во сне Курган с ней разговаривал. Элеана даже говорила иначе, чем все кундалианки и молодые тускугггун, с которыми ему приходилось встречаться. Ему было так легко и хорошо! Почему же он не помнит, о чем шла речь? Казалось, во сне регент обрел внутренний покой, но все исчезло, оставив, как экзотический фрукт, лишь сладкий привкус.
— Курган Стогггул!
Голос показался знакомым, и Курган, повернув голову, увидел коллекцию крошечных раковин и круглый аквариум с моллюсками и неоновыми рыбками. Тут он и заметил Келикса.
— Ты на борту «Омалина», в нашей каюте, — объявил бортовой врач. — Помнишь, что с тобой случилось?
— Нет, — соврал Курган. Как ни странно, боль в ноге не отразилась на ясности мышления. — По-моему, меня кто-то укусил.
Келикс посмотрел на повязку, которую сам наложил на ногу Кургана.
— Все верно.
— Бешеное шестиногое животное.
— Средних размеров, если судить по следам зубов. — Келикс осторожно снял повязку. — Очень похоже на раппу, — бормотал врач, — хотя, насколько нам известно, раппы вымерли еще в прошлом веке. — Келикс осторожно наложил пахнущую фосфором и свежими водорослями мазь. — Так или иначе, нам удалось вывести все токсины. Для в’орнна у тебя прекрасный иммунитет, — с улыбкой сказал он.
Курган попробовал сесть, однако едва повернулся на левый бок, как в глазах снова потемнело.
— Ты быстро поправляешься, и все же спешить не надо.
Келикс помог Кургану лечь, а сам сел рядом и раскурил косячок лааги. Он вдыхал и выдыхал дым медленно, почти лениво. Знакомый запах вместе с сизым дымком поднимался к бронзовой лампе на круглом потолке.
«Лампа какая-то странная», — подумал Курган.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Келикс.
Регент не отрывал глаз от лампы, естественно, саракконской работы, покрытой рунами. Что же в ней странного? Он постарался сосредоточиться.
— Хочешь пить или есть?
Курган растерянно заморгал.
— Я не на «Омалине», — хрипло проговорил он. — И вообще не на корабле.
Келикс с наслаждением затянулся.
— Говорили же мы, что он рано или поздно догадается, — сказал он кому-то.
Курган увидел еще одного сараккона — высокого, очень худого. Единственной татуировкой на черепе незнакомца оказались концентрические круги из рун, которые тянулись от скул к затылку. В густой темной бороде не было ни одного украшения, а усы блестели от помады.
— Это Лужон, — представил Келикс и, не добавив ни слова, вышел из каюты (если эта комната действительно была каютой).
Лужон присел на стул, положив ногу на ногу. Сараккон носил черный жилет из акульей кожи и высокие малиновые сапоги. На тонких нервных пальцах сверкали кольца с кораллом и хризобериллом. Как и Келикс, он вытащил косячок лааги, однако, вместо того чтобы поднести его к губам, передал Кургану.
— Тебе должно понравиться, — проговорил Лужон, наблюдая, как регент раскуривает косячок. — Трава из самого Аррикса, очень мягкая и отлично забирает.
— Где я? — спросил Курган. — Если меня похитили, предупреждаю…
— Не нужно нервничать, регент. Ты, можно сказать, сам упал на нашу ладонь. — Лужон поднял руку и опустил на колено. Его движения были неспешными и плавными, будто сараккон не желал тратить лишних сил. — Будь уверен, мы ничего против тебя не замышляем. — Лужон встал и открыл дверь, которую Курган до этого не видел. — Можешь уйти хоть сейчас. — Сараккон наблюдал за регентом, который, лежа на полке, лениво курил лаагу. Через секунду Лужон закрыл дверь и присел, как прежде, положив ногу на ногу.
— Ты новый капитан «Омалина»?
Лужон улыбнулся, и борода скрыла уголки его рта.
— Корабль Куриона принадлежит его семье. Следующий капитан будет из рода Оронела.
— Тогда кто ты?
Лужон подался вперед, как делают кхагггуны, заряжая ионную пушку.
— У Куриона были какие-то дела с Нитом Батоксссом, а всем известно, что ты тесно общался с этим гэргоном.
В воздухе появился запах переговоров, который чудесно смешивался с дымом лааги. Молодой регент улыбнулся; к счастью, разговор принимал удобный ему оборот.
— Нит Батокссс воспитывал меня с самого детства.
Лужон удивленно поднял брови.
— Неужели? И для чего же?
— Он говорил, во мне есть что-то необыкновенное, и строил некие планы.
— Тогда ты, наверное, скорбишь о нем.
Курган, внимательно следивший за ходом беседы, бросился в атаку.
— На самом деле — нет. Я убил Нита Батокссса, чтобы отомстить за Куриона.
— Ты убил гэргона? Правда? — Лужон откинулся на спинку стула, безвольно опустив руки. — Неужели ученик взбунтовался и убил учителя?
Курган собирался и дальше нести чушь, но тут что-то его насторожило. Кажется, этот сараккон знает больше, чем хочет показать. Если это проверка и Лужон уличит его во лжи, то неизвестно, чем все обернется. Сараккон был спокоен и невозмутим, а Нит Батокссс в ипостаси Старого В’орнна недаром учил Кургана следить за собеседником. Заглянув Лужону в глаза, регент прочел свой приговор. Внезапно он понял, что подвергает себя огромной опасности.
— Нет, — сказал Курган, — конечно же, нет.
— От чего погиб Нит Батокссс?
Регент понимал, что сейчас следует говорить только правду.
— Гэргон был одержим архидемоном Пэфоросом, которого уничтожили в За Хара-ате.
— Ты был там?
— Да.
Лужон сидел очень прямо, и казалось, это получается у него совершенно естественно.
— Расскажи нам, от чего умер Курион.
— Этого я не знаю, — честно ответил Курган. — Нит Батокссс заманил его в свою лабораторию в Храме Мнемоники и убил.
Делиться ценной информацией с каким-то саракконом совершенно не хотелось, но, похоже, выбора у Кургана не было. Кроме того, Нит Батокссс всегда говорил, что, отдавая нечто ценное, взамен получаешь еще более ценное.
— Ты чего-то не договариваешь, — проницательно заметил Лужон.
Кургану казалось, что он чувствует запах заговора или какой-то диверсии. Он тут же заинтересовался — ведь у диверсантов, по определению, должны быть секреты. Именно они делают их такими ценными и уязвимыми.
— Что за эксперименты проводил Нит Батокссс?
— В его лаборатории есть камера, — объяснял Курган, — с помощью которой он пытался контролировать гороновые волны.
Лужон встал, прошелся по комнате и одну за другой стал брать в руки ракушки, лежавшие на полке. Он касался их осторожно, кончиками пальцев, будто боясь раздавить.
— Когда смотришь на них, не верится, что некоторые из этих ракушек нашли на самом дне океана, — проговорил Лужон. — Так глубоко, что кажется, на другой планете. Эти существа реагируют на свет, давление, наличие кислорода иначе, чем ты или мы. Они все равно останутся загадкой, как долго их ни изучай. Морское дно слишком далеко, негостеприимно и непонятно. — Держа полосатую ракушку в руках, сараккон повернулся к Кургану. — У гэргона ведь ничего не вышло, верно?
Наконец Курган смог сесть. Он очень надеялся, что это не иллюзия и не воздействие лааги. Молодой регент немало удивился тому, что сараккон знает о существовании гороновых частиц, хотя не показал виду.
— Саракконы издревле торговали радиоактивными веществами и, следовательно, приобрели некоторый опыт. Поэтому гэргоны нас пощадили и не оккупировали южный континент. На Кундале немало радиоактивных веществ, самых разных, но во всех есть нечто такое, что ставит в тупик вашу науку. Правда, горон сильнее и таинственнее других. Пока он остается загадкой даже для нас.
Курган чувствовал, что боль в ноге почти прошла, исчезло и общее недомогание. Келикс поработал на славу! Регент осторожно опустил ноги на пол и встал. Перед глазами потемнело, однако уже через секунду Курган чувствовал себя нормально. Неужели так действует лаага?
— Что могло связывать Нита Батокссса и Куриона?
— Океййя, — ответил Курган. Океййей назывался гриб, растущий в некоторых районах южного континента. Его три недели сушили высоко в горах, потом замачивали в смеси масла и трав, затем снова сушили, промывали в морской воде и сжигали. Полученный зеленый порошок обладал психотропным действием. Порошок океййи оказался ядовитым как для в’орннов, так и для кундалиан, поэтому по декрету гэргонов торговать им строго запрещалось. — Курион стал партнером Нита Батокссса. Они надеялись сделать зеленый порошок безопасным, а значит, таким же популярным, как саламууун. В конечном счете, они хотели обанкротить Ашеров, контролирующих торговлю саламуууном.
— Мы это слышали, но почему-то не поверили. — Лужон положил полосатую ракушку на место.
Курган улыбнулся. Приятно, когда имеешь над собеседником хоть какое-то преимущество.
— Курион сам говорил, что Нит Батокссс уже придумал, как сделать океййю безопасной.
— Курион лгал. Как и все мы, он прекрасно знал, что океййя не поддается структурному анализу. Все дело в магии, хотя, естественно, твой гэргон и понятия об этом не имел.
— Можешь научить меня этой магии?
— Регент, научиться можно чему угодно, было бы желание! — улыбнулся Лужон.
Внезапно Кургана осенило.
— А что, если Курион действительно заинтересовался экспериментами с гороновой камерой?
— Возможно, он действительно слишком далеко зашел. Поэтому нам нужно знать, от чего Курион умер.
«Нам нужно знать».
Настойчивость, с которой были произнесены эти слова, не ускользнула от Кургана.
— Кто ты? — уже во второй раз спросил регент.
— В отличие от Куриона мы не доверяем гэргонам, — отозвался Лужон.
— А другим в’орннам?
Лужон обнажил крепкие белые зубы, среди которых выделялись мощные клыки. Зубы настоящего хищника.
— А разве в’орннам можно доверять?
— Я тоже не доверяю гэргонам. — Курган в последний раз затянулся и затушил косячок. — Хочу лишить их абсолютной власти и вырваться из-под контроля.
— Было бы здорово, — произнес Лужон с ничего не значащей улыбкой, а затем поднялся и открыл дверь.
Курган не был уверен, что сможет добраться до двери, не говоря уже о том, чтобы идти куда-то дальше. Тем не менее он не спешил сообщать об этом сараккону. Регент пересек небольшую комнату-каюту. Нога немного затекла, однако особой слабости правитель не чувствовал.
Лужон повел Кургана по коридору, стены которого украшали морские пейзажи. Наконец они пришли в огромную комнату, в которой горели тысячи малиновых свечей. Казалось, помещение тянется через всю виллу, построенную из бледного блестящего сланца и темно-серого базальта. На каждом камне отражалось пламя, от чего создавалось впечатление, что регент и его проводник идут через густой лес свечей.
Свечи полукругом стояли вокруг сидячей статуи из неизвестного Кургану камня на резном постаменте из красного дерева. Верхняя часть статуи была женской, нижняя — мужской, причем обе явно в стадии сексуального возбуждения. Скульптор был настоящим мастером, потому что лицо скульптуры выражало одновременно доброжелательность и злобу.
Курган так и застыл перед необычным идолом.
— Это не Яхэ. Никогда не видел ничего похожего на носах ваших судов и не слышал рассказов о таком боге или богине.
— Неудивительно. — Лужон встал на колени перед странной статуей. — Большинство саракконов скорее дадут руку на отсечение, чем произнесут имя Абраси — разрушительницы, поджигательницы, мучительницы. Как видишь, Абраси — полумужчина-полуженщина, она говорит и мужским, и женским голосом. Своей грудью она вскармливает, а пенисом — уничтожает.
— Сюда!
Высокий крупный мужчина с огненно-рыжей, запорошенной снегом бородой звал ее.
— Сюда, Риана!
Синие глаза смеялись, когда он протянул ей руку, помогая подняться наверх.
— Видишь, мы на вершине мира! — объявил он.
Метель, на этой огромной высоте похожая на утреннюю дымку, мела по горным склонам. Но, посмотрев чуть дальше, Риана увидела еще один массив черного базальта, круто вздымающийся к самому небу.
— Гора Кунлунг, — проговорил рыжебородый. Его череп был блестящим и гладким, как ледяное поле. — Именно там собираются все молнии Кундалы.
— Почему?
— Как и мы, они ждут, когда наступит великий день Спасения.
— А он наступит?
— Конечно, наступит, — сказал рыжебородый с такой уверенностью, что его слова пронзили Риану до мозга костей. Он всегда знал, как ее убедить и успокоить.
— А что за горой Кунлунг? — Риана показал на север.
Рыжебородый посмотрел на нее с такой грустью, что у девушки слезы навернулись на глаза.
— Наверное, не стоит удивляться. Мы оба так долго путешествовали. Ты была совсем малышкой, когда все началось. Мы возвращаемся, Риана, как я и обещал. За горой Кунлунг наш дом! То, что кундалиане называют Неизведанными Землями, на самом деле…
Риана слышала эти негромкие голоса, похожие на медленное течение времени, миллисекунда за миллисекундой, как песчинки на диком пляже, одна за другой превращающиеся в реальную картину. Она лежала в сумеречной дымке, не решаясь пошевелиться.
Через секунду голоса стихли, и девушка проснулась.
— Светает, — проговорил Курган, — похоже, я проспал всю ночь.
Он стоял перед высоким, от пола до потолка, окном.
— Вообще-то с тех пор, как мы нашли тебя в Гавани, прошел день и почти две ночи, — сказал Лужон. — Твои поиски ведутся полным ходом.
— Похоже, тебя это не особо волнует.
— А зачем волноваться? Здесь тебя все равно не найдут.
— Это что, угроза? — нахмурился Курган.
— Вовсе нет, — ответил сараккон, — просто констатация факта.
Лужон повел Кургана на каменную террасу. Легкий ветерок приносил на виллу соленый запах моря. Занавески шевелились, но ни одна свеча не потухла, пламя даже не трепетало. Если бы регент не знал, что саракконы не умеют колдовать, то заподозрил бы, что на виллу наложено заклинание. Он чувствовал запах моря Крови, слышал, как оно плещется об острые скалы. Вилла стояла на вершине утеса, со всех сторон окруженная стенами. Наверняка когда-то здесь был форт.
Прямо под виллой среди сверкающих волн на якоре стоял «Омалин».
Кургану стало любопытно, как корабль сюда перевезли.
— Мы в двадцати целых и двух десятых километра к востоку от Аксис Тэра, — объявил Лужон.
— Впервые слышу об этом форте.
— Его построили рамаханы из Середки, — ответил сараккон, сидя в гамаке, одном из двух на террасе. Между гамаками был низенький столик, уставленный яствами.
Кроме регента и его собеседника, на террасе никого не было. Кургану казалось, что они с Лужоном одни на этой вилле. Солнце поднималось по небу, словно мяч, который держит рука невидимого великана. По морю тянулась дорожка цвета расплавленной бронзы.
Лужон наполнил бокалы бледно-голубым напитком.
— Ты бы назвал это место сторожевой башней. И она — лишь одна из многих на побережье.
Курган опустился во второй гамак. Он был очень удобным, будто его сделали специально для регента. Молодой правитель решил попробовать незнакомый напиток. Он оказался кисло-сладким и очень холодным.
— Кого же так опасались рамаханы? — спросил Курган, устраиваясь поудобнее.
Лужон полулежал в гамаке, положив ногу на ногу, как отпускник на пляже. Вот он потянулся, повернувшись налево, потом направо, совсем как леопард из джунглей южного континента.
— Как кого? Нас, конечно же.
Курган заинтересовался.
— Что значит «нас»?
— Вот мы и подошли к главному, не так ли? — Лужон потягивал напиток, наблюдая за легкими, плывущими на горизонте облаками. Соленый ветер раскачивал гамаки. — Курион, старший сын Коирна из рода Оронела, был онндой.
— Онндой? — Нит Нассам говорил, что Курион был членом Ориениада, верховного совета саракконов.
Лужон не обратил на его слова ни малейшего внимания.
— Я назвал полное имя Куриона не напрасно. Оронел был главой одного из двух родов, основавших Оннду. Это было так давно, что точную дату назвать не смогу. — На усах Лужона блестели голубоватые капли напитка. Он вытер их ловким движением тонкого указательного пальца. — Главой второго рода был Аэрстон. Я Лужон, четвертый сын Луккоро из рода Аэрстона.
— Значит, Ориениад превратился в Оннду?
— Не совсем. — На лице Лужона мелькнула улыбка. — Ориениад создали для того, чтобы ограничить разросшуюся власть Оннды. Однако было уже поздно, Оннда приобрела слишком большую силу и влияние в нашем обществе. В конце концов произошел раскол, потому что только те, кого готовили к вступлению в Оннду, могли сдержать ее рост. Итак, из состава Оннды вышли мы, потомки Аэрстона, и несколько представителей рода Оронела, которых мы смогли убедить. Объявив себя смертельными врагами потомков Оронела и Оннды, мы сформировали Синтайр. В таком состоянии все пребывает и по сей день.
— Значит, Курион был онндой, а ты за Синтайр.
— Я — ардинал Синтайра. Как это по-вашему… Верховный жрец?
— А Келикс был вашим шпионом на «Омалине»?
Лужон улыбнулся.
— Удачное стечение обстоятельств, не правда ли?
— Совершенно верно.
Курган отставил бокал. Пока все складывается очень хорошо. Как странно, что за это он, по сути, должен благодарить мерзкую шестиногую Тигпен! В желудках заурчало, но завтрак по-саракконски не выглядел аппетитно — вяленый угорь и прозрачные моллюски в мерзком желтоватом желе. Кроме того, у регента были проблемы поважнее. «Хочу знать, что такой знатный сараккон делал в Аксис Тэре. Зачем он скрывался? — спрашивал его Нит Нассам. — Чем они занимались с Нитом Батоксссом?» Чтобы попасть в лабораторию Батокссса, нужно добыть информацию, которая заинтересовала бы Нита Нассама.
— Ты говорил о Синтайре и Оннде, — начал Курган, — а что они, собственно, собой представляют?
Лужон рассмеялся, смех прозвучал резко и неприятно, словно хруст краба, раздавленного тяжелым сапогом.
— Все очень просто, регент. Мы убийцы. Мы учимся убивать с раннего детства, совершенствуясь в технике и мастерстве. Наш обет, религия, если хочешь, изменяет саму структуру сознания. Мы не испытываем ни вины, ни сожаления.
— Риана, Риана, проснись!
Низкий голос Джуры звучал настойчиво.
Риана зашевелилась, пробуждаясь от сморившего ее сна. Элеана лежала рядом, свернувшись калачиком и ровно дыша. Тигпен уже проснулась и расталкивала Дар Сала-ат.
— Вам нужно уходить. Немедленно, — объявила Джура. — Мы не понравились владельцу, а дэйрус его вообще взбесил. Боюсь, кабатчик вызвал кхагггунов.
Риана огляделась по сторонам.
— А где Кирллл Квандда?
— Ждет, — ответила Джура. — Он согласился вас спрятать.
— Где? — подозрительно спросила Тигпен.
— В «Недужном духе».
— Не нравится мне это, коротышечка.
— Можете ему доверять, — проговорила Джура, — он помогает Сопротивлению.
— Грехи замаливает, — пробормотала Тигпен.
— Он говорит, будто там есть целая секция, которая почти не используется, — настойчиво продолжала Джура. — В «Недужном духе» вы окажетесь в безопасности.
Риана кивнула. Будить Элеану не хотелось, но, похоже, выбора не было.
— Хорошо.
— Ты что, пожалела дэйруса? Их унижают и оскорбляют, поэтому ты прощаешь ему убийства? — В голосе Тигпен послышалось возмущение.
— Он спас Элеану и помогает Сопротивлению, — проговорила Риана. — Кажется, ему можно доверять.
— Только не думай, что и я буду его жалеть, — проворчала Тигпен.
— Разговаривай вежливо, больше я ни о чем тебя не прошу.
Джура принесла немного холодной еды, которую украла на кухне, и Риана с Тигпен наскоро перекусили. Дар Сала-ат разбудила Элеану, которая сначала повернулась на бок, а потом, зевнув, обняла подругу.
— Дар Сала-ат! — Голос у Элеаны был хриплым, а зрачки расширились от противоядия Кирллла Квандды. Вдруг ее глаза округлились, и воительница обняла Риану за плечи. — Пресвятая Миина, я так испугалась, когда увидела Кургана!
— Сейчас все в порядке, — проговорила Риана, прижимая подругу к себе. Она вкратце объяснила, что случилось, как они очутились в таверне и почему вынуждены уходить.
Аксис Тэр казался чистым, только что умытым утренней росой. Его наполнял звук, похожий на довольное урчание, которое издают младенцы, насытившиеся материнским молоком. Как и предполагал Кирллл Квандда, Элеана была еще слаба, однако сильный иммунитет и свежий утренний воздух быстро восстанавливали ее силы. Риана набила карманы едой из таверны и подкармливала подругу по дороге.
Скоро обнаружилось, что Джуре хорошо известно, как пройти по городу так, чтобы не заметили ни кхагггуны, ни их гражданские соглядатаи — как в’орнны, так и кундалиане. Лооорм вела своих спутниц по безлюдным улочкам и темным переулкам, которые считала наиболее безопасными, старательно избегая парков и площадей. Женщина была настолько уверена в себе, что ни разу не заколебалась на поворотах и перекрестках.
Еще одно важное преимущество — у Джуры был отличный слух. Например, она слышала гул кхагггунского звездолета задолго до того, как он появлялся в поле зрения, снижаясь над пирамидальными крышами и ярко освещая улицу. В лучах утреннего солнца Аксис Тэр был наполнен розовым сиянием. Первыми прохожими оказались торговцы и лавочники, сновавшие с весьма озабоченным видом, и месагггуны, которые вели отряды истощенных рабочих в лортоновые шахты. На беглянок никто не обращал ни малейшего внимания.
Ночная прохлада рассеивалась, превратившись в легкий дымок. Запах чистоты и свежести смешивался с пикантным ароматом апельсиновой сладости. Казалось, на этих улицах никогда не пахло кровью, потом или страхом.
В «Недужный дух» они прибыли без всяких происшествий. Вместо того чтобы подняться по широкой лестнице к главному входу, Джура повела их в обход по какой-то грязной улочке. Небольшая дверь с торца было приоткрыта, а когда они подошли ближе, ее гостеприимно распахнул Кирллл Квандда.
— Как добрались? — спросил он, оглядывая улицу.
— Все в порядке, — ответила Джура.
Беглецы вошли внутрь, и дэйрус улыбнулся Элеане.
— Вижу, ты быстро поправляешься.
— Спасибо тебе большое, — поблагодарила его Элеана.
— Не за что.
— Конечно, не за что, — проворчала Тигпен.
— Что такое? — повернулась к ней Риана. — Что ты сказала?
— Ничего, — проворчала раппа.
— Быстрее. — Кирллл Квандда повел их налево по узкому тесному коридору. Стены были каменные и, как казалось Риане, немного вогнутые ближе к потолку. От каменных блоков исходило неяркое сияние. Девушка отчетливо слышала негромкий гул. В животе образовался комок — так могли шуметь только в’орнновские двигатели, которые гэргоны используют в неизвестных целях.
— Здесь вы будете в безопасности, — сказал дэйрус. — Насколько я помню, сюда никто не заходил с самого первого дня оккупации.
— Как легко ты об этом рассказываешь, — фыркнула Тигпен.
— Я же просила тебя! — рявкнула Риана.
— Все в порядке, — примирительно поднял руку Квандда. — На ее месте я бы тоже был настроен враждебно.
Они завернули за угол, и дэйрус остановился так внезапно, что Тигпен налетела прямо на врача и покатилась вверх тормашками. Осторожно поднявшись, раппа заворчала, увидев, что над ней смеются.
— Назад! — раздался взволнованный голос Кирллла Квандды, и женщины испуганно затихли, увидев перекосившееся лицо дэйруса.
Риана подошла к нему. Тигпен — следом. Небольшой отрезок коридора был залит красноватым светом специальных ламп.
— Вот это называется «в безопасности»? — Усы Тигпен мелко дрожали. — Говорила я вам…
— Что происходит? — шепотом спросила Риана.
— Не знаю, — признался дэйрус.
— Наверное, стоит узнать, — предложила Риана.
Кирллл Квандда испуганно огляделся по сторонам.
— Не думаю, что это хорошая идея.
Тигпен кивнула.
— Как ни прискорбно признавать, он прав.
Проигнорировав последнее высказывание, Риана попросила Джуру посторожить, а сама вместе с Элеаной, Тигпен и Кирлллом Кванддой пошла дальше по коридору. С каждым шагом гул двигателей становился все громче, и вот уже пол сотрясается от вибрации гиперактивных ионов.
В красноватом свете ламп было видно, что конец коридора явно перестроен в’орннами. Дальняя стена казалась закругленной, за ней скорее всего находилась довольно большая круглая комната.
— Гэргоны, — выдохнул Кирллл Квандда, в голосе слышался благоговейный страх. — Это лаборатория гэргонов. Такие лаборатории делятся на сегменты, легко видоизменяются и моделируются.
Риана приложила ладонь к металлической двери.
— А что внутри?
— Трудно сказать, снаружи они все кажутся одинаковыми.
Риана посмотрела на замок.
— Проведи меня туда.
— Нет, не могу, — вспыхнул дэйрус.
— Что значит не можешь? — спросила Тигпен. — Не можешь или не хочешь?
Кирллл Квандда облизал пересохшие губы.
— Так нечестно.
— Послушай, — набросилась на него Риана, — ты когда-нибудь был в гэргоновской лаборатории?
— Нет, конечно, нет, там не был ни один дэйрус.
— Ручаюсь, что и ни один геноматекк. Не хочу упускать такой шанс. — Риана подтолкнула дэйруса к двери. — Возможно, мы узнаем, что гэргоны делают с несчастными детьми-полукровками. Возможно, сможем помешать их ужасным экспериментам. Разве ради этого не стоит рискнуть?
Квандда вытер пот со лба.
— Здесь фотонный замок. Не уверен, что смогу его открыть.
Риана коснулась тощего плеча дэйруса.
— Ты только попробуй…
Врач кивнул и занялся замком, а Риана попросила Тигпен подстраховать Джуру.
— При таком освещении мы можем полагаться лишь на твое зрение и обоняние. — И Дар Сала-ат, и раппа знали, что гэргоны источают специфический запах гвоздичного масла и мускуса. — Пожалуйста, стой чуть дальше по коридору, там, где тебя никто не увидит, а ты сможешь видеть всех. — Погладив Тигпен за ушами, Риана зашептала: — Его притесняют так же, как и тебя когда-то.
— Как скажешь, Дар Сала-ат.
Тигпен пошла обратно по коридору, а Риана вернулась к дэйрусу.
— Это не фотонный замок, а акустический, — проговорил Кирллл Квандда, выстукивая дробь. — Очень непохоже на гэргонов. То, что внутри, должно быть очень ценным.
— Значит, ты не сможешь его открыть, — язвительно сказала слышавшая все Тигпен.
— Свой первый замок я открыл в шесть лет, — ответил Квандда, — а временами я так зарабатывал на жизнь.
Наблюдая за дэйрусом, Риана то и дело поворачивалась к Джуре, чтобы убедиться, что они в безопасности.
— Почти готово, — объявил Кирллл Квандда. — Почти. — Стук-стук-стук. Щелк! — Все, можно заходить.
Вспыхнул яркий свет, и створки двери бесшумно разъехались. В багровом зареве Дар Сала-ат и ее спутники увидели черный, казавшийся бездонным ров, окружавший лабораторию, металлический мостик, который они быстро пересекли, и ярусы камер, похожих на древние саркофаги. Кирллл Квандда молча показал на фотонные линии, тянувшиеся к центральной пластине на полу.
Когда дэйрус и Риана осторожно пробирались к фотонной пластине, на них упала тень. Посмотрев вверх, они увидели, как к ним стремительно приближается нечто бесформенное.
— Ешь. — Лужон подтолкнул тарелку с желе из осьминога.
— Спасибо, не хочется, — покачал головой Курган.
— Ты должен есть, чтобы восстановить силы и окрепнуть.
Понимая, что сараккон откровенно над ним смеется, Курган придирчиво оглядел отвратительное желе. Неужели там действительно что-то шевелится? Тайком взглянув на Лужона, регент понял — это не похоже на те испытания, которые любил устраивать ему Курион. Курган осознал, что желе не имеет никакой питательной ценности, зато если он откажется, то проявит слабость, которую сараккон сможет использовать.
Без дальнейших размышлений правитель по саракконской традиции опустил два пальца правой руки в тарелку с желе. Под критическим взглядом Лужона он съел не только один кусок, а и все остальное желе, стараясь не глотать слишком быстро.
Курган доел, и Лужон забрал тарелку.
— Хоть тебя и назначили регентом Кундалы, — проговорил сараккон, — ты по-прежнему дитя и должен всему учиться. — Лужон выбросил остатки желе в бронзовую урну, что стояла в некотором отдалении. — Желе приготовили несколько недель назад, в нем уже появились личинки.
Через секунду сараккон держал за плечи Кургана, которого рвало в бронзовую урну.
— Один из самых важных уроков, который ты должен усвоить, — смирение. — Лужон брезгливо вытер руки салфеткой. — Мы никогда не хотели учить. Если честно, молодежь нас совсем не интересовала. — Сараккон накрыл острые колени ладонями. Пальцы беспокойно шевелились. — А вот ты нас заинтересовал. Ты не похож на Стогггулов и в’орннов вообще. Кажется, мы можем многое узнать друг у друга.
Лужон наполнил бокал голубой жидкостью, а Курган схватил графин и выпил остатки напитка, чтобы избавиться от вкуса желчи. В какой-то момент его ослепил безудержный гнев. Он едва сдержался, чтобы не придушить Лужона. От убийства и скорее всего смерти регента спас не страх и не осторожность, которых он был генетически лишен. Сработало, как ни странно, чувство эгоизма. Лужон обладал властью, хотя в каких пределах — это еще предстояло определить. А Кургана всегда притягивали сила и власть. Нельзя убивать тех, кто может сделать тебя сильнее. Поэтому молодой регент с отвращением выплюнул последний кусок желе. Однако Старый В’орнн учил не забывать оскорбления, пока за них не заплачено кровью. С тех пор всякий раз, глядя на Лужона, Курган обдумывал план мести.
Тем временем сараккон молча разглядывал руки.
— Кстати, как здорово, что ты недавно был в За Хара-ате!
Курган навострил уши.
— Мы узнали, что из За Хара-ата исчез очень ценный артефакт. Можно сказать, его украли. Он черного цвета, похож на яйцо, небольшой, хотя довольно тяжелый. Он называется яд-камень. — Глаза сараккона вспыхнули. — Ты что-нибудь о нем слышал?
— Нет, — покачал головой Курган, не собиравшийся признаваться в том, что яд-камень у него, — не слышал.
— Жаль, это древняя саракконская реликвия, хотя особой ценности не представляет.
Курган закусил губу, чтобы не рассмеяться прямо в лицо Лужону.
— А почему саракконскую реликвию закопали в За Хара-ате?
— Я и не говорил, что ее закопали, — совершенно спокойно ответил Лужон.
Курган насторожился.
— Весь город в руинах, Лужон.
— Конечно-конечно, — хищно улыбнулся сараккон. — На самом деле яд-камень не наша реликвия, а соромиантов.
— Соромиантов?
— Это группа мятежных жрецов. Они ненавидят рамахан и боятся их. Знаешь, ты, пожалуй, мог бы с их помощью истребить последних почитательниц Миины. Соромианты будут рады помочь.
Кургана не волновало, что на спокойном море недавно образовавшегося союза с саракконами появилась черная рябь. Его совершенно не заботило то, что Лужон пытается подчинить его себе. Старый В’орнн говорил, что ложь похожа на блоху. Если поймаешь одну, значит, где-то прячется целая стая.
— Если хочешь, могу порасспросить про яд-камень, — как ни в чем не бывало проговорил Курган. — Мы как раз собираемся составлять карту За Хара-ата, чтобы потом перестроить город.
На лице Лужона застыла ледяная улыбка. Глаза так и сверлили регента.
— Ты действительно считаешь это разумным?
Черная рябь стала похожа на шторм, и Кургану показалось, что из союзника Лужон превращается во врага.
— За Хара-ат скрывает огромную силу.
— Город лежал в руинах несколько тысячелетий…
— Кто знает, что может скрываться под руинами?
— А ты знаешь?
— Ты же сам сказал, это было давно и этого никто не может помнить.
Лужон все прекрасно знал, ради этого он и вступил в союз с соромиантами.
— Мы тоже так считаем, — бодро сказал Курган. — Мы будем строить новый город и одновременно исследовать старый. Хватит жить в кундалианской столице, пора соорудить собственную! Она станет памятником новой Кундалы под в’орнновским правлением. — Курган с трудом сдерживался, чтобы не броситься на самодовольного Лужона, понимая, что союзник вот-вот превратится во врага. — Ты так и не ответил на мой вопрос. Саракконы — моряки, а коррушские степи далеко от любой воды.
— За Хара-ат когда-то был центром всей Кундалы.
Ответ не по существу, и оба собеседника это понимали.
Где-то внизу море Крови разбивалось о базальтовые скалы в ароматную пену. Вдалеке, расправив широкие крылья, парил гэрорел.
— Конечно же, я сделаю для тебя все, что могу, Лужон. Буду спрашивать о яд-камне всех инженеров, занятых на раскопках.
— Заранее благодарю, регент. Возможно, какой-нибудь архитектор сохранит камень в качестве сувенира. — Лужон встал. Беседа была окончена.
20Горькая правда любви
Когда на Риану упала теплая, как кровь, сеть, одна из многих, что свисали с потолка лаборатории, Кирллл Квандда тут же понял, что это и как работает. Он отцепил сеть от девушки и, положив ее на пол, стал внимательно осматривать.
— Что это? — шепотом спросила Риана, присев возле дэйруса.
— Видишь эти чипы? Кажется, это эвристическая сеть гэргонов.
— А для чего они?
Квандда встал и повел девушек к напоминающим гробы камерам. В трех из них нашли тела детей. Это были не гэргоны и вообще не в’орнны. На первый взгляд — настоящие кундалиане.
— Наверное, ты знаешь, что по приказу гэргонов всех детей-полукровок собирают и привозят в «Недужный дух».
Риана кивнула, а Элеана помрачнела.
— Это и есть те самые дети. — Кирллл Квандда смотрел на крошечные тела со смешанным чувством ужаса и восхищения. — Скорее всего эксперименты начинаются в этих биокамерах, а на каком-то этапе детей перемещают в эвристическую сеть для улучшения соматических функций.
— Зачем? — в ужасе спросила Риана, которая будто в каждом ребенке узнавала себя. — С какой целью проводятся эти эксперименты?
— Ни для кого не секрет, что большинство детей не выживают, — пожал плечами дэйрус. — Возможно, гэргоны пытаются сделать их более жизнеспособными.
Элеана качала головой.
— Какой в этом смысл? Ведь гэргоны считают нас низшей расой. Для них любое кровосмешение омерзительно.
— Элеана права, — сказала Риана. — И какое право они имеют распоряжаться жизнью этих бедных детей?
Услышав шепот Джуры, собеседники перестали спорить и бросились к двери. Слишком поздно! Из коридора доносились голоса, они явно приближались, и женщины под руководством Кирллла Квандды сдвинули створки. Акустический замок негромко щелкнул. Затем все трое поспешно пересекли мостик и спрятались в самом темном месте лаборатории. Укрывшись за одной из биокамер, они увидели, как дверь раскрылась и появились две высокие фигуры.
— Попался! — В голосе Гуль Алуф слышался восторг.
— Значит, здесь ты живешь, — проговорил Сахор.
— Мое маленькое убежище вдали от настоящего дома. — Производительница так и сияла от счастья. — А ведь ты говорил, что ни за что сюда не придешь!
Тут она увидела эвристическую сеть, оторвавшуюся от потолочных креплений, и поспешно ее подняла. Сахор успел заметить кровь, которую еще не впитала полуразумная компьютерная сеть.
Он внимательно разглядывал лабораторию. Все, на что падал взгляд бывшего техномага, вызывало раздражение: похожие на гробы биокамеры, эвристические сети, жуткой паутиной свисающие с потолка. Внезапно он что-то почувствовал — словно тонкая ледяная игла пронзила его тело. Сахор изо всех сил старался, чтобы его голос, поведение и выражение лица не изменились. Ведь он знал, что Гуль Алуф заметит малейшую перемену и станет подозрительной.
— Эвристические сети то и дело отказывают, — пожаловалась Производительница. — Не уверена, хотя скорее всего проблема именно в них. Совсем недавно я начала их полную реконструкцию. — Она показала Сахору белый, как старая кость, чип. — Что скажешь?
Сахор мельком взглянул на полуорганические чипы и биосхемы. Кажется, они были созданы по тому же принципу, что и ионная экзоматрица гэргонов. Чтобы отбросить последние сомнения, Сахор спросил Гуль Алуф, и она согласно кивнула. Бывший техномаг тут же понял, в чем проблема, потому что он несколько лет занимался тем же самым, пытаясь перенести дух отца в другую ипостась. Все было еще не совсем готово, когда болезнь отца вынудила Сахора воплотить теорию в практику. В результате он создал матрицу тэя, что можно было считать настоящим прорывом. И все же Сахор не был доволен собой, ведь из-за уязвимости этой матрицы возможности Нита Эйнона многократно сократились. Сахор продолжал работать, собираясь воссоздать первоначальную экзоматрицу отца, но обстоятельства вынудили его поставить опыт на себе. Так его дух переселился в хрупкое тело умирающего сына Элеаны. Ребенок был наполовину в’орнном, ведь воительницу изнасиловал Курган Стогггул, однако почему-то душа младенца отторгала в’орнновскую часть как несовместимую. Лишь вмешательство Сахора и его гэргоновского ДНК остановило отторжение, сохранив жизнь и техномагу, и ребенку, в тело которого он влился.
— Неверен сам замысел, — объявил Сахор, отдавая Производительнице эвристическую сеть. — В отличие от гэргоновской жизнь кундалианина такой сетью не сохранишь.
Гуль Алуф нахмурилась.
— Почему нет? Я ведь проверяла, сеть обеспечивает все жизненные потребности кундалиан.
— Тут дело не в биологии, а скорее в непроизвольности функций.
— Это очень в твоем духе — мешать уравнения с философией.
— Мы считаем, что наши тела, по сути, являются машинами, а сознание лишь сопровождает их, а не контролирует.
— Да, да, — нетерпеливо проговорила Производительница. — Нас учат этому в первые недели жизни.
— Это не так, — вздохнул Сахор.
— Что именно не так?
— По крайней мере по отношению к кундалианам это неверно.
— Немедленно прекрати болтать ерунду!
— У них сознание имеет больше функций, оно в большей или меньшей степени контролирует тело.
— Как ты можешь!..
— Это единственное объяснение их способности к магии. — Сахор обнял Производительницу за плечи. — Гуль Алуф, как ты не понимаешь? Все же очевидно! Просто нужно правильно взглянуть на проблему.
— То есть заразиться твоими бредовыми идеями.
Оттолкнув Сахора, Гуль Алуф расправила крылья и взмыла к потолку лаборатории, укрепляя упавшую цепь в зажимах.
Используя неожиданную возможность, Сахор стал оглядывать лабораторию. Нет, он не ошибся! Он чувствовал Риану, притаившуюся неподалеку. Рядом с ней — Элеана, а третьим пришельцем — какая неожиданность! — был в’орнн, дэйрус! После переселения в новое тело в жизни Сахора произошло много странных событий. И это было еще одно. Сахор чувствовал Риану так отчетливо, будто мог ее видеть. Незваные гости притаились в тени у самой дальней биокамеры, и Сахор с тревогой думал о Риане. Что-то в ней изменилось, поколебав уверенность в себе. Что именно случилось и когда это произошло, бывший гэргон не знал, однако сама эта перемена очень взволновала Сахора.
Воздух закипел, и он тут же понял, что Риана наложила заклинание. Естественно, Сахор не знал, какое именно, он лишь почувствовал его присутствие. Ученый до мозга костей, Сахор радовался открывшимся перед ним возможностям. У него тут же возникло множество потенциальных теорий и вопросов, на которые пока не было ответа.
Гуль Алуф спустилась слишком быстро, заставив Сахора на время позабыть о загадках.
— Послушай, — попробовал убедить Производительницу Сахор. — Ты же сама сказала, что перепроверила все биологические компоненты схем.
Гуль Алуф настороженно посмотрела на собеседника.
— Возможно, я где-то ошиблась.
— Ты не ошибаешься! Но чтобы убедиться, я лично все перепроверил. Проблема эвристической цепи не в биологии. Она просто не может соответствовать расширенному кундалианскому сознанию — ее конструкция этого не предусматривает.
Гуль Алуф отвернулась, и в какой-то миг Сахор испугался, что она увидела незваную троицу.
— Я думала, что только жрицы… как их называют?..
— Рамаханы, — подсказал Сахор.
Производительница запрокинула голову, и ее красивые глаза впились в Сахора, как соль в кровоточащую рану.
— Я думала, только рамаханы умеют колдовать.
— Все зависит от подготовки и наличия дара. Только имеющие дар рамаханы способны овладеть магией Пяти Лун, которую кундалиане называют Осору. Однако есть и другая разновидность магии. Кэофу, или магия Черной Грезы. Ею может овладеть любая рамахана, любой кундалианин без предварительной подготовки. — Сахор удивился тому, как внимательно слушала Гуль Алуф. Неужели ему удалось поколебать ее надменность и безграничную уверенность в себе? — Однако даже Кэофу невозможно без расширенного кундалианского сознания.
— Сахор, если все это — правда, то как нам удалось столь быстро и безоговорочно их завоевать?
— Ответ прост. Первоначально они нам вообще не сопротивлялись. — Увидев скептическое выражение лица Гуль Алуф, Сахор взял Производительницу за руку и заставил повернуться спиной к камере, за которой прятались незваные гости. — То, что мы покорили их достаточно легко, — бесспорно, и все же, как мне кажется, нашу победу трудно назвать безоговорочной.
Производительница невесело рассмеялась:
— Что ты имеешь в виду? Что следует бояться не только центофеннни, но и кундалианских рабов?
— Я имею в виду только то, что нам пора как следует обдумать, что мы сделали с Кундалой.
— Такую роскошь мы не можем себе позволить, даже если бы очень хотелось. — Гуль Алуф так и льнула к Сахору. — Понимаю, ты не захочешь открыто мне помогать. А может, хотя бы пойдешь со мной в лабораторию Нита Батокссса? Если кто и сумеет найти там что-нибудь, так это ты.
Бесполезно, Гуль Алуф не исправить.
— Уверена, что хочешь, чтобы я получил доступ к таким секретным данным?
— Я же тебя знаю, — улыбнулась Производительница, обнажив острые зубы. — Тебе не меньше моего хочется выяснить, чем занимался Нит Батокссс.
Гуль Алуф не ошибалась. Если была хоть какая-то возможность узнать, действительно ли Нит Батокссс пытался скрестить две расы, Сахор не мог ее упустить. Кроме того, ему казалось, чем больше времени он проводит с Производительницей, тем больше вероятности изменить ее точку зрения.
— Я так скучала по тебе, Сахор. — Гуль Алуф смотрела прямо в его глаза. — Никогда не верила, что ты можешь меня бросить. — Она была уверена, что Сахор снова поддался ее чарам. Положив голову на его плечо, Производительница с наслаждением вдыхала мужской запах.
Сахор не удержался, чтобы не взглянуть на биокамеру, за которой пряталась Риана. Он чувствовал, как она наблюдает за ним сквозь завесу заклинания Осору.
Однако беглым взглядом пришлось и ограничиться, потому что Гуль Алуф расправила крылья, замерцавшие красным светом, который пульсировал в состоящих из биочипов мембранах. Вот крылья сомкнулись, заключив Сахора в объятия, словно в кокон.
— Как ты посмел! — в ярости кричала Лейти. — Как ты посмел говорить с отцом за моей спиной!
— Ты меня беспокоишь.
— Тогда поговори со мной.
Сорннн прикрыл дверь. Их голоса эхом отражались о порфировые стены. Дворец Правосудия был огромным, холодным, внушительным, совсем не похожим на другие кундалианские храмы. Трудно было даже представить, что происходило в здании до того, как его захватили в’орнны. Скорее всего это был единственный из храмов, который пришельцам не пришлось перестраивать по собственному вкусу. Огромные залы и гулкие коридоры как нельзя лучше соответствовали их архитектурным пристрастиям.
— Мне казалось, ты совершаешь ошибку, а твой приход лишний раз подтверждает мою правоту.
В этой маленькой комнатке, примыкавшей к шумному залу заседаний, потолки были слишком высокими. Массивные деревянные балки, украшенные бронзой, выглядели помпезно. В общем, идеальная комната для ссор.
— Не желаю ждать конца судебного заседания!
Сорннн молчал.
— Может, ты считаешь, что я не вовремя…
— Ты все прекрасно понимаешь и без меня.
— Как бы то ни было, — храбро продолжала Лейти, — я решила прийти.
— В заседании суда не может быть больших перерывов.
— Прекрасно, давай перейдем к сути дела.
Сорннн сложил руки на груди.
— Как пожелаешь. Меня беспокоит то, что сейчас ты не в состоянии трезво оценивать собственные поступки.
— Поправь, если я ошибаюсь, но ведь это ты обратился ко мне за помощью.
— Наверное, это было ошибкой.
Лейти покачала головой, будто слова оказались холодными дождевыми каплями.
— В довершение всего ты считаешь, что я могу предать своего отца или тебя.
— Ты сказала «своего отца» или мне послышалось?
— Или ты в Н’Луууру со своей снисходительностью!
— Прекрати вести себя как взбалмошная девчонка, и я с удовольствием…
Лейти дала ему пощечину, и Сорннн пошатнулся — несмотря на невысокий рост, у женщины была тяжелая рука.
С трудом удерживая равновесие, прим-агент опустился на стул и прикрыл стремительно распухающую щеку. Нижняя челюсть онемела, и Сорннну стало трудно разговаривать.
— Чудесно… — прошепелявил он.
В этот самый момент дверь распахнулась.
— Прим-агент?
Сорннн увидел овальную, словно яйцо, голову Раана Таллуса. Быстрые умные глаза жадно впитывали происходящее, бегая от Лейти к прим-агенту. Таллус явно получал удовольствие от зрелища.
— Извините, если я не вовремя. — Раан Таллус вовсе не собирался уходить. Напротив, он закрыл за собой дверь и наблюдал за Сорннном и Лейти с нарастающим интересом. Во Дворце Правосудия не каждый день увидишь такое! — Если вы ссоритесь, я с удовольствием помогу вам найти компромисс.
Лейти негромко фыркнула, беспардонность Раана Таллуса действовала ей на нервы.
Сорннн поднялся.
— Небольшое расхождение во мнениях, главный прокурор. — Прим-агент понял, что бесполезно отрицать очевидное. — Мы с Лейти сами разберемся.
Раан Таллус пожал плечами. Высокий и сильный, как кхагггун, он был одет в рубашку без единой складочки и жилет. Брюки из переливающейся ткани сидели словно вторая кожа. Однако Сорннн прекрасно знал, насколько обманчива внешность главного прокурора. За показным щегольством скрывались холодный расчетливый ум и великолепная память.
— Как скажете, прим-агент. Если что, буду рад помочь. — Улыбка главного прокурора, холодная и неприятная, больше всего напоминала удар кинжала. — Надеюсь, вы не сочтете меня бестактным, если я напомню вам одну древнюю поговорку — «Не спи там, где судишь».
Сорннн опасался, что Лейти вспылит, однако она угрюмо молчала. Он с удивлением заметил, что оружейница изо всех сил старается не смотреть в глаза главному прокурору.
— Боюсь, вы неверно все поняли, — поспешно проговорил Сорннн. — Мы с Лейти не любовники.
— Неужели? — развел руками Раан Таллус. — А почему бы и нет?
— Потому что это не так.
Повисла тишина, но ее тут же прервало едкое замечание главного прокурора:
— Как скажете.
— Я скоро вернусь в зал, — Сорннн показал на дверь, — а пока позвольте…
— Всегда к вашим услугам, прим-агент.
Главный прокурор отвесил довольно неловкий поклон и, повернувшись на каблуках, вышел.
Снова повисла тишина. Блестящее остроумие и красноречие Раана Таллуса напомнили Сорннну об одном происшествии, которое случилось за шесть месяцев до смерти его отца. Таллус, пытавшийся любой ценой расширить империю Ашеров, захотел стать партнером в торговле пряностями. Такое положение вещей не устраивало ни Хадиннна СаТррэна, ни самого Сорннна. «Лучше как следует следи за делами Ашеров, — посоветовал Хадиннн помощнику. — Наверное, непросто управлять такой империей».
Лейти больше не могла молчать.
— Полагаю, ты жалеешь, что обратился за помощью ко мне.
— Обсудим это как-нибудь в другой раз. Сейчас меня ждут дела.
— Ты не можешь отпустить меня просто так!
— Я тебе сразу сказал, ты выбрала не лучшее время для…
— Ненавижу тебя! — закричала она. — Ты такой же, как все мужчины, — используешь меня, а потом выбрасываешь за ненадобностью!
— Что случается, когда из последних сил пытаешься сохранить отношения и из-за этого допускаешь ошибки?
— Я могу спросить тебя о том же самом. — Лейти шагнула к Сорннну, ее глаза сурово блестели на бледном измученном лице. — А что случилось с тобой? Какой грех ты совершил во имя любви? Куда пытаешься убежать от самого себя, а, СаТррэн?
На секунду Сорннн онемел от удивления.
— Мне пора в зал.
— Продолжай лгать себе! — кричала ему вслед Лейти. — Самообман тебе очень к лицу.
Тишина и спокойствие деревеньки Каменный Рубеж поразили конару Инггрес. Многоуровневое селение с полуразрушившимися домами, кривыми улочками и бесконечными лестницами начиналось сразу за монастырем Плывущей Белизны. С тех пор как она неожиданно встала во главе монастыря, конара начала периодически посещать местную таверну, чтобы пообедать и послушать сплетни. Инггрес остро ощущала уединенность жизни, которая течет за толстыми холодными стенами монастыря. Не желая чувствовать себя затворницей, она считала необходимым быть в курсе всех событий, пусть даже поверхностно и с чужих слов. До в’орнновской оккупации рамаханы считались поводырями всех кундалиан, направляли их и защищали. Те времена давно канули в Лету, и все же конаре Инггрес не хотелось, чтобы рамаханы теряли связь с окружающим миром.
«Черный ворон», таверна, которая нравилась конаре, была старой, с потрескавшимися каменными стенами, почерневшими от дыма и копоти. Массивные потолочные балки тоже потемнели так, что их можно было принять за огромные угольные пласты. В воздухе пахло жареным мясом, а дым затемнял неяркий свет фонарей.
Оставив за спиной освещенную лунным светом ночь, конара Инггрес вошла в душную, пропахшую парами спирта таверну. Как обычно, ее приветствовали громким криком. Каждую ночь в «Черном вороне» проводились турниры по метанию дротика. Игра шла на большие деньги. Возбужденные крики участников и зрителей зачастую заглушали остальные звуки. Многие посетители громко здоровались с Инггрес. Она вежливо улыбалась в ответ и желала доброго вечера. Хозяин тут же провел ее к столику у самого камина, подальше от мишени, которую, словно град, колотили дротики. Кабатчик поспешно вытер со стола остатки мутного ракиса, принес стакан горячего вина со специями и принял заказ, который из-за оглушительного рева толпы пришлось повторять дважды. Кое-как записав заказ, хозяин поспешил прочь, но не на кухню, а в глубь зала, чтобы разнять дерущихся. Широкоплечие, грязно ругающиеся кундалиане больше не могли сдерживать страх, который преследовал их день и ночь, и угощали увесистыми тумаками любого подвернувшегося под руку, представляя, что это в’орнн.
Некоторое время конара Инггрес вслушивалась в чужие разговоры, жадно вдыхая аромат жизни, стараясь насытиться за то недолгое время, которым она располагала. Совсем рядом молодые люди откровенно обнимались, не обращая внимания на окружающих. Внезапно к ним подскочил парень помоложе.
— Что, Терн, развлекаешься? Не боишься, что увидит жена?
Парень покраснел и, не обращая внимания на похабные крики, потащил девушку к выходу. Никто не заметил, как вспыхнула конара Инггрес. Да и кто мог заметить? Только она одна знала, что жгучий стыд погнал ее из монастыря среди ночи.
Вообще-то Инггрес не любила спиртное, а вот сегодня ей захотелось пропустить стаканчик. Обхватив ладонями стакан, конара сделала большой глоток. Ей нужно побыть одной, подальше от Наватира, чтобы собраться с мыслями. В его присутствии конара краснела, сердце начинало бешено биться, а ноги дрожали.
Едва придя в себя после гадания на опале, Инггрес поняла, что пропала. Как бы она ни боролась с собственными чувствами, правда оставалась очевидной — она любит мужчину, который принадлежит другой. И не кому-то, а самой Первой Матери!
Как это могло случиться? Разве она не умеет владеть собой? Конара истово молилась Миине и все же не получила ответа. В тишине Инггрес видела Наватира. Вот он входит в ее келью и сжимает в объятиях, глаза светятся добротой и заботой, а она жадно вдыхает его запах. Она закрывает глаза и, словно слепая, наслаждается необыкновенным ароматом.
Инггрес рыдала, как и в тот момент, когда он вышел из кельи, а она даже не успела его обнять.
Конара взяла себя в руки и покачала головой. Разве можно вести себя словно девочка-подросток?! Наватир никогда не ответит на ее чувство взаимностью, а даже если и ответит, он ни за что не предаст Первую Матерь.
Вино конара допила залпом и чуть не подавилась. Однако огненная жидкость не укротила ее страсть. Наоборот, чувства обострились до предела, ей стало казаться, что Наватир сидит рядом, их бедра переплетаются, его тепло словно жидкий воск перетекает в нее.
Грезившая наяву конара Инггрес едва заметила, как ей подали еду. Нарастающий шум с улицы заставил ее вернуться к действительности. Все посетители бросились из таверны, и конаре пришлось последовать их примеру.
Небо заволокли тучи, сильно похолодало. Растолкав собравшихся, она увидела парня, которого с трудом несли два его товарища.
— Дайте ей пройти, — негромко проговорил кто-то.
— У кого есть фонарь? — спросила конара, и какой-то мужчина посветил, чтобы она смогла рассмотреть пострадавшего.
Краем уха Инггрес слышала шорох — собравшиеся отступили на несколько шагов. Она почувствовала, что все взгляды устремлены на нее. Конара провела рукой по телу парня и, наложив Житницу Земли, окутала живительной силой заклинания. Более детальный осмотр немного испугал Инггрес — она слишком хорошо знала, к каким последствиям обычно приводит рана от выстрела ионной пушки. Наверняка этого молодого человека ранили кхагггуны. Внезапно конаре стало очень грустно — ей вряд ли удастся защитить рамахан. Что ж, она хоть чем-то может помочь. Инггрес усилила действие Житницы Земли и стала рыться в карманах в поисках хоть каких-нибудь трав. Рана была очень опасной. Конара не знала, сможет ли она спасти парня.
— Кто-нибудь видел, как это случилось? — спросила она.
— Мы видели, — выступили вперед товарищи раненого.
— Мародеры?
— Нет, конара. — Один из парней опустился на колени.
— Он выживет? — испуганно спросил второй.
— Принеси мне немного кипятка, — попросила Инггрес, — чем быстрее, тем лучше.
Она повернулась к молодому кундалианину. У парня были длинные вьющиеся волосы и темные глаза.
— Если это не отряд мародеров, то кто?
— Их гораздо больше, чем отряд, конара, — дрожащим голосом рассказывал парень. — Кхагггунов столько…
Ледяные щупальца страха сжали горло Инггрес. Если кхагггуны придут в Каменный Рубеж, она не сможет остановить резню.
Вернулся второй парень с кипятком, и конара всыпала туда травы, растирая их ладонями, чтобы выделились целебные масла. Несколько капель настоя она осторожно влила в рот раненому, а тем, что осталось, промыла рану.
— Куда направляются кхагггуны крыл-адъютанта Вииина? — спросила Инггрес кудрявого парня. — Тебе удалось подслушать?
— Да, конара, — чуть слышно проговорил парень.
— Так скажи, — настаивала она.
Парень вздрогнул, и в его глазах конара Инггрес прочла безотчетный страх.
— Они идут в Плывущую Белизну. Хотят взять монастырь приступом и перебить рамахан.
В самом дальнем углу имения СаТррэнов находился сад. Он был так тщательно спрятан, что ни деловые партнеры, ни случайные посетители, ни даже личные гости хозяев не могли узнать о его существовании, если их туда не приглашали.
Это был очень древний, буйно разросшийся сад, намного старше самой виллы, так что можно было предположить, что остальное поместье возникло специально для того, чтобы спрятать его от любопытных глаз.
Сад был разбит вокруг черепахового дерева с могучим стволом и отчаянно тянувшимися к свету сучковатыми ветвями. Навес широких листьев отлично защищал от солнца летом и пронизывающих ветров осенью. Зимой похожие на пальцы ветви прогибались под тяжестью снега.
Черепаховое дерево было настоящим центром сада, своего рода точкой опоры. Именно к нему художники и ученые приходили в поисках вдохновения. Все они сходились на том, что в сучковатых ветвях кипит не менее насыщенная и куда более таинственная жизнь, чем за каменными воротами виллы.
Под черепаховым деревом сидели двое, размышляя каждый о своем.
— Не думал, что ты придешь, — наконец сказал Сорннн. — Особенно после того, что произошло.
— Если бы я не пришла, что бы ты обо мне подумал? — спросила Лейти.
Повисла тишина, и стало слышно, как жужжат насекомые, танцуя в бледно-зеленом лунном свете.
— Ничего не получится, — объявила оружейница.
— О чем это ты?
— О твоем плане.
Сорннн разлил по бокалам холодный квилллоновый сок и передал гостье.
— Откуда ты знаешь?
— Я вижу Дассе насквозь.
— Не будь так уверена, — отставил бокал Сорннн. — Он должен взять деньги, Лейти, — уже настойчивее продолжал прим-агент. — Чтобы план сработал, он должен взять деньги и вложить в какое-нибудь предприятие. А это строго запрещено представителям его касты.
— Он не возьмет.
— Еще как возьмет, жадность перевесит!
— Мы все сидим и ждем, ждем, ждем, — покачала головой Лейти. — Мы ждем уже слишком долго.
— Нужно набраться терпения.
Не спеша Лейти расстегнула ажурный жилет и спустила блузку, обнажив нежные полукружия грудей. Между ними багровел шрам — темный, жуткий, уродливый.
— Наверное, мне не стоит показывать остальные.
Сорннн не скоро пришел в себя от шока, а опомнившись, взял холодный бокал и аккуратно приложил к шраму.
— Лейти, я… я так виноват.
В его словах было столько нежности и доброты, что женщина растаяла.
— СаТррэн, то, что я тебе сегодня наговорила… Прости меня, я не имела права разговаривать с тобой таким тоном.
— Ты попала в точку, — грустно улыбнулся Сорннн. — Я действительно пытался убежать от себя. Мне стало легче.
Прим-агент убрал бокал, и Лейти поправила блузку.
— Хочешь поговорить об этом?
— Не знаю, я…
Далеко на севере раздался раскат грома, похожий на рев разъяренного первиллона.
— Кажется, до встречи с ней я и не жил по-настоящему. Она была художницей, и очень талантливой. Сильной, совсем как мужчина. — Сорннн смущенно покачал головой. — Просто поразительно, она открыла мне глаза на многие вещи, о существовании которых я и не догадывался.
— Ты счастливчик, Сорннн СаТррэн.
— Неужели? — Сорннн задумался о том, сколько чудесного узнал за последнее время. — Расскажи мне про вас с Тью Дассе.
— Тут почти нечего рассказывать. Было время, когда я его любила. Пылко, страстно, всепоглощающе, — пожала плечами Лейти. — Почему бы и нет? Он казался таким внимательным и любящим. К тому же считался перспективным кхагггуном. Теперь я понимаю, что идеализировала его. А идеалов, как известно, не существует. Я видела в Дассе то, что хотела видеть. — Лейти нерешительно подняла глаза на Сорннна. — Уж слишком старалась угодить отцу.
Сорннн ничего не ответил, но в его глазах молодая женщина заметила огонек, на который откликнулась всем своим существом. Они потянулись друг к другу, и между ними вспыхнула искра страсти. Лейти понимала — то, что сейчас произойдет, неправильно, ведь их притягивают взаимная жалость и одиночество. Еще одна ошибка. Однако остановиться она не могла, ведь в ней бурлило не только физическое влечение, а еще и желание излить душу. Когда Сорннн осторожно коснулся ее пылающих губ, Лейти подумала, что он почувствует привкус правды. Этот поцелуй не был похож на другие. Вокруг них листья черепахового дерева колыхались на сильном ветру. Яркие краски сада бледнели. Четыре дорожки цвета яшмы сходились к черепаховому дереву с севера, юга, востока и запада. Лейти и Сорннн ощущали запах апельсиновой сладости и аромат роз, лепестки которых серебрил лунный свет.
Лейти таяла в объятиях Сорннна, и ей казалось, что она слышит свой собственный голос. «СаТррэн, хочу тебе кое-что рассказать, — могла бы начать она так тихо, что Сорннн едва услышал бы. — Это касается Раана Таллуса».
Лейти только представляла себе этот разговор, но сердца бешено бились, и ей стало трудно дышать. Полностью растворившись в мнимой беседе, она будто со стороны наблюдала за тем, что творит ее тело. Странный диалог продолжался.
«Знаешь, это скорее признание».
Пара многоножек носилась между сучковатыми ветвями, явно начиная брачные игры.
«Нужно было еще раньше тебе рассказать».
А что мог бы ответить Сорннн?
«Продолжай, Лейти, все в порядке».
А потом она откроет ему свой секрет.
«Я не просто так сказала тебе, что знаю Раана Таллуса. Горькая правда любви заключается в том, что любовники лгут. Главный прокурор нанял Тью Дассе. Не думай, что муж рассказал мне об этом. Наоборот, он старался все скрыть. Только я все равно узнала».
Баскир может нанять кхагггуна лишь по одной причине, хотя об этом принято молчать. Баскир нанимает кхагггуна для того, чтобы кого-то убить.
«Это был Хадиннн СаТррэн. — В глазах Лейти стояли слезы, но Сорннн их не видел и, естественно, не слышал ее слов. — По приказу Раана Таллуса Тью Дассе убил твоего отца».
Флот-адмирал Ардус Пнин работал над кадровыми изменениями, пытаясь решить, кого назначить командующим сектора Быстрых Озер. Внезапно он услышал звук, которого опасался уже несколько недель.
Адмирал поднялся и неторопливо подошел к окну. Над виллой снижались семь звездолетов. «Семь, — подумал он, — похоже, будет настоящая резня».
Все звездолеты украшал герб нового звезд-адмирала. Семь кораблей приземлились одновременно, и кхагггуны Иина Меннуса быстро и бесшумно завладели виллой. Охранники Пнина не оказали сопротивления, однако и сдаваться не собирались. Обезоруженные, они оставались на своих местах. Похоже, кхагггуны Меннуса не хотели бить и унижать телохранителей флот-адмирала. Пнин гордился, что сумел научить охранников мужеству и привить железную дисциплину. Последние лучи заходящего солнца позолотили стены виллы. Сад погрузился в синеватый сумрак, легкий ветерок шелестел в молодых листьях. Внезапно стало совсем тихо. Быстро сгущались сумерки. «Почему кровавые битвы всегда происходят при солнечном свете, а старики умирают в ненастье?» — подумал Пнин.
Затем он увидел Иина Меннуса в блестящих доспехах звезд-адмирала. Меннус был без шлема и, как показалось Пнину, без оружия. Это можно было воспринимать двояко: проявление уважения или полнейшего презрения.
Сгустившиеся тени сделали череп Меннуса еще уродливее, а шрам с левой стороны стал похож на расселину в леднике Дьенн Марра. Пнин разглядел, как звезд-адмирал шагает по вилле, и поспешно отошел от окна. Было неестественно тихо, будто дом и сад заранее скорбели о нем. Пнин взглянул на свои безупречно начищенные сапоги — они были индиговые, традиционного цвета траура и смерти. Только теперь он понял, что еще утром предчувствовал такой исход.
Он снова сел за стол, и тут его адъютант объявил о прибытии звезд-адмирала. Пнин заметил сочувствие, мелькнувшее на лице адъютанта. Гордость снова захлестнула флот-адмирала, он едва успел незаметно кивнуть, как раскрылась дверь и вошел звезд-адмирал.
Иин Меннус довольно долго молчал, осматривая кабинет, а затем медленно снял перчатки.
— Как приятно снова оказаться дома! — Эти слова выразили все: годы ссылки, унижение, горечь, желание отомстить и триумфальное возвращение в Аксис Тэр.
Меннус подошел к буфету и стал хищно разглядывать содержимое.
— Выпьем? — предложил он.
Молчание Пнина нисколько его не смутило. Наполнив два бокала голубым аргггедианским вином, Меннус поставил один перед Пнином, одновременно заглядывая в инфокристаллы. На губах Иина заиграла кривая улыбка.
— Командующий сектором Быстрых Озер? — Инфокристаллы исчезли в огромном кулаке Меннуса. — Тебе это больше не понадобится, флот-адмирал.
Упорное молчание Пнина начало раздражать Меннуса. Он пригубил вино и сморщился, а затем одним глотком осушил бокал. Пододвинув носком ноги складной стул, звезд-адмирал тяжело на него опустился. В блестящих доспехах Меннус был очень похож на жука — опасного и отвратительного.
— Даже не знаю, что с тобой делать…
— Помести меня в камеру вместе с другими адмиралами.
— Да я бы с удовольствием, — вздохнул Меннус, — но, к сожалению, при сложившихся обстоятельствах это не самое мудрое решение. У тебя слишком много сторонников и друзей. Если тебя посадить в камеру и пытать, начнутся волнения. Нет, лучше изолировать!
— Имеешь в виду домашний арест?
— Официально это будет называться «беспрецедентные меры безопасности». — Ухмылка Меннуса была просто уродливой, настоящая пародия на улыбку. — Слышал, какую награду объявили бойцы Сопротивления за твою голову?
— Тебе проще нас всех перебить.
— Я уже не раз думал об этом, можешь мне поверить. — Иин Меннус, не стесняясь, положил кристаллы в карман. — Просто не хочу делать из тебя святого мученика. Да и гражданская война мне совсем ни к чему.
— Конечно, ни к чему, тут же испортишь отношения со своим хозяином.
— Мы все служим регенту, — нахмурился Меннус.
Язвительный ответ так и вертелся на языке Пнина, но он сумел сдержаться. Звезд-адмирал мечтает его спровоцировать. Учтивость Меннуса была напускной, ведь он ясно дал понять, чего ему хочется — пытать Пнина, насладиться его унижением. Только это сможет утолить ненависть Иина.
— Итак, — начал Меннус, наклоняясь вперед и от этого еще больше походя на жука, — своим приказом ты изгнал меня из Аксис Тэра. Правда, теперь я вернулся и даже стал твоим командиром. Наверное, это тебя не радует.
— Мне страшно за в’орннов, если ты это имеешь в виду.
— Я имею в виду именно это. — Глаза Меннуса заблестели.
— Чего ты хочешь, звезд-адмирал? Чтобы я извинился или признал, что ошибся, высылая тебя из Аксис Тэра? Я бы сделал это с удовольствием, если бы ты переубедил меня своими поступками. Однако то, что ты хочешь убить меня и всех преданных мне офицеров, однозначно свидетельствует о том, что тебя не зря выслали. Ты опасен не только для врага, но и для в’орннов.
Меннус продолжал сидеть, хотя на виске у него забилась жилка. Он был невысокого роста и знал — если в комнате находится еще один кхагггун, то лучше сидеть.
— Знаешь, меня ведь чуть не убили. — Меннус провел пальцем по жуткой вмятине на черепе. — Представь себе рукопашный бой двадцать четыре часа в сутки, ни дня без бойни, костер, в котором горят трупы моих врагов. Однажды я отправил на небеса двадцать семь душ, и тут откуда ни возьмись явился краэльский топор. — Звезд-адмирал коснулся вмятины, будто ожидая увидеть кровь. — Я упал и все же, стоя на коленях, сумел зарезать краэла.
Пнин прекрасно понимал, для чего Меннус все это рассказывает. В байке о боевой доблести на самом деле скрывался вопрос: «Как ты мог выслать из Аксис Тэра такого героя, как я?» Ни о чем другом Меннус и не думал. Значит, он просто не слышал ни слова из того, что сказал Пнин, чего и следовало ожидать.
— Я в самом деле опасен, — не унимался Меннус. — Для тех, кто попытается помешать выполнению миссии кхагггунов: бороться, искать, разрушать, не сдаваться.
— Но ведь мы на Кундале и, кажется, пока не собираемся никуда переселяться, — отозвался Пнин. — Так что, если продолжим «искать, разрушать, не сдаваться», то на планете останутся лишь в’орнны.
Меннус развел руками.
— Вот и я о том же. Такая мягкость и нерешительность подтачивают дисциплину среди кхагггунов.
— Под моим командованием кхагггуны были самой дисциплинированной кастой.
Опровергнуть очевидное оказалось невозможно, и Меннус перевел разговор на другую тему.
— Кхагггуны стали вялыми, апатичными, безынициативными. Давно следовало уничтожить Сопротивление и захватить южный континент.
— Я был в Великом Арриксе, когда гэргоны приказали отступить. Разве мы могли ослушаться?
— Я заговорил об этом, потому что в последнее время саракконы стали более активными. В Аксис Тэре их сейчас больше, чем когда-либо, а мы даже не в состоянии организовать нормальную слежку.
— Они ведь просто торговцы. К чему слежка?
— Ты знаешь сараккона по имени Лужон?
Пнин отрицательно покачал головой. Хотя, конечно, он знал Лужона. Они встречались, когда флот-адмирал был на южном континенте. Ардус Пнин больше всех сожалел, когда гэргоны приказали отступать. Ему казалось, что это явная ошибка, и он до сих пор не изменил мнения. Что касается Лужона, Пнин был уверен, что тот не похож на других саракконов. В том, что этот моряк не был простым торговцем, кхагггун не сомневался. Лужон сам представился жрецом. Он был слишком скользким, гладким и с готовностью отвечал на вопросы Пнина, и все же флот-адмирал не поверил ни единому слову.
После беседы Пнин решил проследить за Лужоном, что на южном континенте было почти невозможно. К счастью, кое-кто из Ориениада согласился помочь. Пнин понял, что в верховном совете саракконов произошел серьезный раскол.
Член Ориениада по имени Церро познакомил адмирала с молодым саракконом Курионом, который и повел Пнина в бассейн реки Аксетл, на берегу которой стоял храм Абраси. В этом храме саракконы тайком практиковали свою собственную магию, а по сути, изощренное искусство убивать.
И тут гэргоны приказали возвращаться в Аксис Тэр. Пнин добросовестно подготовил отчет, однако передать его звезд-адмиралу так и не смог. Ардуса посетил гэргон Нит Батокссс, который обо всем расспросил, забрал кристаллы с отчетом и приказал никому не рассказывать об увиденном. Погрузившийся в новые заботы Пнин почти не вспоминал о саракконах.
— А ты знаешь, что этот Лужон заключает стратегически важные союзы? — поинтересовался Иин Меннус.
— Наверное, так делают все торговцы.
Меннус нахмурился.
— Ты что, не в состоянии скрыть собственную некомпетентность? Лужон не просто торговец. Уверен, что он контрабандист.
Пнин едва не рассмеялся и с огромным трудом придал лицу выражение безразличия. Когда Нит Батокссс стал опекать Кургана Стогггула, флот-адмирал очень удивился. Затем Пнину удалось выяснить, что в Аксис Тэре появился Курион, которого впоследствии убил именно Нит Батокссс. Узнав об этом, Пнин насторожился, а через некоторое время ему сообщили, что в Аксис Тэре видели Лужона. Флот-адмиралу было известно, что Лужон обосновался в заброшенной смотровой башне к востоку от города. Пнин постоянно следил за саракконом, потому что ждал — рано или поздно с посланцем южного континента свяжутся гэргоны. Так почему же они оставили Лужона в покое особенно теперь, когда тот у них под боком? Этот вопрос мучил Пнина с той самой минуты, как Нит Батокссс приказал ему молчать. И лишь Лужон точно знает ответ.
— Контрабандистов полно, некоторые вступают в сговор с гэргонами, — пожал плечами Пнин. — Один из них — этот сараккон. Что в этом плохого?
— Гэргоны занимаются контрабандой вместе с саракконами? — фыркнул Иин Меннус. — Теперь я понял, что ты свихнулся!
«Если хочешь подольше оставаться звезд-адмиралом, тебе нужна разведка получше», — подумал Пнин, но решил промолчать. Флот-адмирал знал, как успокоиться, — он рассматривал небольшую коллекцию сувениров, стоящую на столе: ньеобскую вазу, краэльского идола, пару аргггедианских хрустальных шаров — военные трофеи, напоминающие о кровавых битвах, трудных победах, павших товарищах, которых он не скоро забудет.
Трофеи мерцали, словно разговаривая с Пнином. Уже очень давно в его жизни было больше мертвых, чем живых: не только многочисленные враги, а еще и соратники, друзья, собратья по оружию. От этого Пнину становилось грустно, а сердца раздирала боль, ставившая в тупик геноматекков. Флот-адмиралу казалось, что он дышит прахом, в который превратились друзья и враги. Когда он ел, за ним следили их глаза, а когда спал, они оживали и разговаривали с ним. Мир мертвых во многом заменил ему реальность. Каждое утро Ардус просыпался с мыслью, что вокруг мгла, из которой за ним наблюдают темные глаза умерших. Скорбь, которую Пнин читал в призрачных лицах, не пугала, а наоборот, успокаивала. Он знал, что друзья и враги ждут, когда он, наконец, к ним присоединится.
— Ты совсем одряхлел, — радостно объявил Меннус, понимая, что Пнин не собирается отвечать на его выпад. — Ты можешь спокойно отойти в сторону и объявить об отставке. Видишь, я более великодушен, чем ты, и даю тебе шанс. Если откажешься, — пожал плечами звезд-адмирал, — то окажешься в полной изоляции и никогда не покинешь этот дом. Разве это достойный конец для кхагггуна?
Пнин так устал от запугивания! Единственное, чего ему хотелось, — лечь, закрыть глаза и присоединиться к сонму мертвых. Это более достойный конец для кхагггуна, лишенного сыновей, но еще способного разрушить эту грязную интригу и избавить себя от сомнительных милостей и подачек со стороны нового звезд-адмирала. Дочь была хорошей оружейницей, да только этим ее достоинства ограничивались. Она оказалась совершенно не приспособленной к жизни и не сумела даже заручиться поддержкой верных Пнину кхагггунов. С тяжелыми сердцами флот-адмирал поднялся. Меннус тут же выхватил ионный кинжал и пригвоздил левую руку Пнина к столу.
— Разве я разрешил тебе встать? — Меннус вонзил лезвие на одну восьмую длины. Потекла кровь, и Пнин почувствовал обжигающую боль, которая поднималась по плечу к груди. — Отныне все будет только так, мой адмирал! — Кинжал все глубже погружался в ладонь Пнина, и тот беспомощно опустился на стул. — Да, похоже, ты меня понял.
Конара Инггрес влетела в высокие ворота монастыря Плывущей Белизны. Она была в таком волнении, что йа-гаары завыли. Наватир тут же бросился к ней со всех ног. Начался дождь, крупные капли мерцали на белой каменной дорожке и хрустальными бусами висели на светлых волосах и бороде Реккка.
Услышав, что над Плывущей Белизной нависла опасность, конара Инггрес отдала остаток настоя товарищам пострадавшего и велела капать каждый час на язык по три капли.
— Он выживет? — без конца спрашивали кундалиане.
— Конечно, выживет, — сказала конара потому, что не могла лишить их надежды. Но сможет ли травяной настой и моральная поддержка товарищей спасти парня, она не знала.
Когда Инггрес уходила, пострадавшего осторожно несли домой.
— Что случилось? — спросил Наватир, и его волшебная мантия затрепетала, словно флаг. — Что произошло?
Пытаясь успокоить заразившихся ее волнением йа-гааров, конара Инггрес рассказала о происшествии в Каменном Рубеже.
— Почему они идут сюда? — непонимающе вопрошала она. — Почему их так много?
— Наверное, все дело в крыл-адъютанте Вииине.
Инггрес непонимающе покачала головой.
— Пойдем.
Наватир повел ее на террасу. Крутой конек крыши поддерживали несколько колонн. Под аккомпанемент дождевых капель Реккк рассказал, как они с Элеаной встречались с крыл-адъютантом Вииином, как Элеана притворилась рамаханской связной и, наконец, как Вииин пригрозил разорить монастырь, если не получит информацию о движении отрядов Сопротивления.
— Значит, конара Урдма шпионила на кхагггунов?
Наватир кивнул.
— Конара Бартта тоже. Все началось еще при конаре Моссе, которая заключила договор с кхагггунами, чтобы спасти Плывущую Белизну.
— Последний бастион рамаханского образования и культуры. А я-то удивлялась, почему нас пощадили! — задумчиво проговорила Инггрес, ужасаясь тому, на какую жуткую сделку решились ее предшественницы.
Они вместе сидели у порфирового алтаря и смотрели на серые дождевые капли, заливающие каменные дорожки. Где-то в долинах гремел гром, и собеседникам казалось, что его раскаты приближаются.
— Это я виноват, — горько сказал Наватир. — Я напрочь позабыл о крыл-адъютанте Вииине. Он показался мне скорее хозяйственником, чем военным, и я не воспринял его угрозы всерьез.
— Не стоит себя винить, — мягко проговорила конара. — Что нам делать?
— Не беспокойся, Инггрес, мы сможем себя защитить.
Конара сидела, не шевелясь. Инггрес. Никто ее так не называл с тех самых пор, как маленькой девочкой она попала в монастырь. Ее имя без рамаханского сана звучало так нежно и ласково. По спине побежала дрожь, а между ногами стало мокро.
Наватир взял ее за руку.
— Не теряй веры. Ты через столько сумела пройти!
— Их так много, а нас очень мало, — проговорила конара. Они сидели одни в темноте, в плену серебристого дождя, не видимые никем. Казалось, они отрезаны не только от монастыря, но и от всего мира.
Реккк гордо поднял голову.
— Я родился воином. В моих венах драконья кровь, а в мантии — их непобедимая магия. — Рука Наватира легла на плечо конары Инггрес. — Ты дрожишь. Я не боюсь, и ты тоже не бойся.
Тут конара совершила невероятный поступок. Она нежно поцеловала Наватира в губы.
Путешествие Кристрен
Перекатывая между пальцами кубик из красного нефрита, Кристрен смотрела на вершины деревьев. Океан скрылся из виду шесть дней назад. Для девушки это не представляло никакой проблемы, потому что она родилась вдали от моря и впервые его увидела уже подростком. В отличие от брата Кристрен не влюбилась в океанские просторы и не понимала, почему Курион прикипел к морю всей душой.
Опустившись на колени, саракконка смахнула с земли прошлогодние листья и хрустящие сосновые иголки, чтобы нарисовать карту северного континента, которую выучила наизусть перед тем, как пуститься в путешествие. Тонкий указательный палец чертил сложные узоры. На самом деле девушке это было не нужно. Она прекрасно знала, где находится и куда идти. Кристрен просто нравилось рисовать карту и представлять, что за местность простирается перед ней. На северо-востоке тянулась небольшая цепь холмов, за ними — Большое Фосфорное болото, а к востоку от болота — сама столица. На севере от Кристрен находилось озеро Синей Кости, в которое река Трех Рыб несла воды водопада Серебристый с самых вершин Дьенн Марра.
Внезапно девушка услышала шорох, негромкий, словно шелест шагов по мягкому мху. Кристрен беспокойно подняла голову, сердце бешено забилось. Ветер раскачивал ветки деревьев, капельки росы рассыпались по заскорузлым корням и сучковатым ветвям.
Кристрен прислушалась, однако голосов не услышала, по крайней мере говорящих на одном из многих известных ей языков. Это не было похоже ни на шелест ветра, ни на чириканье птиц, ни на рычание охотящегося зверя.
Что же это?
Кристрен послала распознающий импульс сначала на восток, потом на юг. Ничего. Затем она послала его на север и, наконец, на запад, где и обнаружила источник опасности.
Проблема была в том, что существо тоже ее нашло. Кто бы это ни был, он мгновенно почувствовал и блокировал ее импульс. Кристрен так удивилась, что не смогла ответить тем же или хотя бы защититься. Распознающий импульс существа парализовал девушку, а когда она пришла в себя настолько, чтобы его блокировать, оказалось уже поздно.
Кристрен захватил призрак, самый красивый из тех, что она встречала. У него было длинное тонкое лицо с высокими скулами и волевым подбородком. Держался он уверенно и без капли самодовольства.
— Ты кто такая? — настойчиво спросил призрак.
Пресвятая Яхэ, Кристрен видела сквозь него!
— Спрошу поточнее, — продолжал он, рассматривая татуировки на лбу и ушах девушки, — из какой ты касты?
— Саракконка, — ответила Кристрен.
— Ага, я так и думал, — хитро улыбнулся призрак. — Хотел проверить, соврешь ты или нет. — Он продолжал ее разглядывать. — Ты ведь Кристрен, младшая дочь Коирна из рода Оронела.
— Я — его старшая дочь.
— Ах да, все верно. Старшая дочь Оронет умерла в возрасте трех лет.
У Кристрен мурашки побежали по спине.
— Ты умеешь читать калдею!
— Только у мужчин есть этот пояс из сушеных водорослей, а женщинам калдею носить запрещается. Поэтому об их происхождении можно судить по татуировкам. — Призрак наклонил голову и прищурился. Он был цвета морской волны, а то, что Кристрен замечала сквозь его тело, казалось немного искаженным. — Что ты делаешь так далеко от Аррикса?
— Постой, я в невыгодном положении, — отозвалась Кристрен. — Ты знаешь обо мне все, а я о тебе — ничего.
— Я знаю о тебе не все, Кристрен из рода Оронела. Далеко не все. Однако, возможно, ты и права. — Он постучал голубым пальцем по губе. — Меня зовут Брин, я хагошрин.
— Думаешь, я такая невежда, что не знаю легенд и поверю тебе хоть на секунду? Хагошрины огромные и уродливые. У них щупальца и когти размером с ладонь! — Кристрен громко фыркнула. — К тому же они воняют.
— Я такой, какой есть, — спокойно ответил хагошрин. — Хочешь верь, хочешь нет.
— Вообще-то, если меня не подводит память, хагошрины не умеют врать.
— Совершенно верно, — подтвердил Брин.
— Так ведь ты же не хагошрин!
Запрокинув голову, Брин рассмеялся. Звук был странный, но вполне приятный.
— Вероятно, здесь какая-то загадка. Хотя почему бы и нет? Головоломки сейчас на каждом шагу. Например, я никогда не считал, что саракконы так находчивы.
— Это так, — подтвердила Кристрен. — Но ведь я — ондда.
— Возможно, дело в этом, но ни Ондда, ни Синтайр никогда особой находчивостью не славились.
Кристрен уже собиралась сказать, что лесть не заставит рассказать о том, чему ее научили крифики, когда хагошрин поднял ее на руки. Вот он схватился за нижнюю ветку и вскарабкался вместе с девушкой на дерево так быстро, что у нее дух захватило. И все это без малейшего труда. Хотя призрак и казался легче воздуха, его сила была впечатляющей.
Когда они очутились на самой вершине дерева, Брин прикрыл рот Кристрен ладонью.
— Сейчас лучше помолчать!
Они забирались все выше по соснам-марра, перебираясь с ветки на ветку, пока, наконец, не пробрались к самой высокой точке леса. Огромная сосна колыхалась из стороны в сторону, так что Кристрен почудилось, что она снова на треклятом «Омалу», который выходит в бурное море на всех парусах.
Брин повернулся лицом на юг и свободной рукой показал вниз, на лабиринт ветвей, листьев и иголок.
— Посмотри, кто идет! — прошептал он, убирая руку со рта Кристрен.
Девушка увидела небольшой отряд вооруженных саракконов и соромиантов. Они стояли плечом к плечу на чем-то вроде подводы, которая двигалась вверх по склону.
— Они нас нашли! — прошептала Кристрен.
Брин покачал головой.
— Они просто идут на север и пока не подозревают, что ты здесь.
— На чем это они передвигаются? — шепотом спросила саракконка. Подвода ярко блестела и переливалась на солнце, а в тени становилась практически невидимой.
— Гляди внимательно! — попросил Брин. — Это доказательство того, что соромианты занимаются некромантией.
Кристрен прищурилась, внимательно рассматривая быстро несущуюся подводу. Девушка негромко вскрикнула, увидев, что подвода имеет форму глаза и пульсирует словно живая. Она не только казалась, но и была живой, потому что состояла из чередующихся слоев дыма и роящихся жуков с сине-черными спинками и огромными клешнями. В тени жуки становились серыми, а дым рассеивался среди лесной мглы.
— Куда они собрались? — спросила Кристрен.
— Думаю, они совершают очередное паломничество в монастырь Пяти Твердынь. — Хагошрин внимательно посмотрел на спутницу, и его глаза стали цвета блестящей умбры. — Единственный способ узнать наверняка — это…
— …проследить за ними.
— Да, Кристрен из рода Оронела. Если хочешь, я тебя отведу.
Кристрен приняла решение, не задумываясь. Курион на ее месте подождал бы день-другой. Однако любопытство девушки было задето, хотелось выяснить, что задумал Синтайр, и побольше узнать об этом странном призраке. Она кивнула.
Хагошрин улыбнулся, и Кристрен стало немного легче.
По пути на север Брин подкармливал свою спутницу. Это были орехи, сушеные ягоды и еще какая-то неизвестная пища, быстро восстанавливающая силы. Холодную воду девушка пила из сплетений эпифитов, которые росли у вершин сосен. Их тонкие побеги и нежные лепестки ласкали щеки Кристрен, пока она лакомилась нектаром. Брину, казалось, не нужно было ни еды, ни воды. Девушка старалась об этом не думать, потому что помнила, что хагошрины питаются костями.
Жуткая подвода двигалась без остановки всю вторую половину дня. Лишь на закате с нее сошли саракконы Синтайра. Поставив на землю небольшую фигурку Абраси, они встали на колени, и лес наполнили протяжные звуки молитвы.
Подвода окончательно прекратила движение, достигнув сланцевой скалы через несколько часов после заката. В бледном свете трех лун дым сгустился в подобие шатра, а жуки расположились вокруг сланцевой скалы защитным кольцом.
Кристрен и Брин перемещались по самым верхушкам деревьев и, лишь когда совсем стемнело, решили спуститься на развилку древней сосны-марра. Кристрен внимательно следила за отрядом, а хагошрин тем временем сплел из веток нечто вроде гамака. Устроившись поудобнее, Брин позвал девушку.
— Не бойся, мы не упадем, — заверил он. — К тому же хвоя отлично заглушает звук, так что можно разговаривать.
С величайшей осторожностью Кристрен залезла в гамак. Он оказался таким плотным, мягким и уютным! Длинные сосновые иголки переплелись в каком-то причудливом узоре, и девушка смогла расслабиться, будто в колыбели. Брин не отрываясь следил, как она устраивается и проверяет гамак на прочность.
— Я не виню тебя в том, что ты мне не доверяешь, — проговорил он. — Сейчас просто необходимо проявлять бдительность.
— Почему ты это делаешь? — поинтересовалась Кристрен.
— Что удивительного в том, что я тебе помогаю? Не люблю соромиантов. А то, что они вступили в союз с Синтайром, нравится мне еще меньше.
— Ты столько знаешь о саракконах!
— Когда-то они были частыми гостями в За Хара-ате.
— Так ведь это было миллионы лет назад, — нахмурилась Кристрен. — Ты что, тоже там жил?
— В те времена мы все обитали на северном континенте, и саракконы в том числе. Затем началась война с Синтайром, члены которого захотели развенчать Миину и поставить на ее место двуполую Абраси. С нашей помощью и при тайной поддержке Оннды рамаханы изгнали Синтайр с северного континента и успешно отражали атаки их кораблей. Оннда надеялась, что рамаханы не прогонят на южный континент всех саракконов, но закон Миины был нарушен, и твоим родичам пришлось поплатиться за деяния Синтайра. — Брин пожал плечами. — Это тоже случилось много лет назад.
Кристрен изумленно смотрела на хагошрина.
— Если то, что ты говоришь, правда…
— Я всегда говорю правду, Кристрен из рода Оронела.
Девушка вздохнула.
— В таком случае мы не знаем своей истории. Этому Оннда не учит.
— В ярости Миина стерла это из вашей памяти, — проговорил Брин, поворачиваясь на бок. — Хотя можешь мне поверить — верхушка Синтайра, та, что вступила в сговор с соромиантами, прекрасно все помнит.
Из мглы к ним поднимались обрывки молитвы, слова звучали глухо и зловеще.
— А почему они помнят, а мы — нет?
— Соромианты восстановили их память с помощью некромантии.
Кристрен промолчала, но Брин, казалось, услышал ее вопрос.
— Соромианты убили молодых рамахан, и пока тела еще не остыли, извлекли мозги. На твоем лице читается отвращение, Кристрен из рода Оронела. Вполне его разделяю. Однако этот жуткий ритуал соответствует основным принципам некромантии, которая основывается на использовании энергии мертвых. Некромантия — это всегда двойное зло, потому что соромианты порабощают души умирающих и заставляют их служить себе.
Слова Брина звучали все убедительнее, а его тело будто таяло.
— Одна любопытная деталь. Соромианты предпочитают не убивать свои жертвы, ведь в таком случае они не смогут поработить их дух и воспользоваться энергией. Они подстрекают на убийство других или склоняют жертв к самоубийству.
— Твои слова звучат так зловеще! — с горечью проговорила Кристрен. — Впрочем, все это не кажется невероятным, все вполне соответствует мировоззрению Синтайра. Смысл их жизни в служении гермафродитной Абраси, которая превращает жизнь в бесконечный ритуал. Мы прекрасно знаем Священный Храм. В нем заправляют верховные жрецы, ардиналы, как они себя называют. Вообще-то обычно они находятся вблизи святилища, которое поклялись защищать до последней капли крови. И поэтому то, что они в таком количестве оказались на северном континенте, нам кажется зловещим знаком.
— Расскажи мне об их Храме.
Почему в присутствии Брина ей так спокойно? Высоко над головой Кристрен лунный свет обрисовывал пухлые облака. Она чувствовала запах леса с едкой примесью металла, который источал отряд, окруженный дымовой завесой и кольцом жуков. А где же птицы и насекомые? Наконец девушка собралась с духом.
— Думаю, ты знаешь, что Ондда делится на семь кланов, а кланы — на сейты. Так вот, глава моего сейта послал меня наблюдать за тем, что происходит в Священном Храме. Храм этот расположен в самой низине реки Аксетл. Его охраняет не только Синтайр, но и стаи карна, огромных рептилий, которые водятся в густой тине.
— И все же тебе удалось обойти препятствия.
Кристрен многозначительно посмотрела на призрака.
— Да, конечно. Внутри Храм похож на чрево, в нем жарко даже самой холодной зимней ночью, — продолжала девушка. — В центре — часовня, в которой находится огромная статуя Абраси. Вокруг идола постоянно горят сотни малиновых свечей. Послушники следят за ними день и ночь, не позволяя свечам оплывать или гаснуть.
Я проникла в Храм через один из пяти дымоходов и затаилась, лежа на стропилах под самым потолком. Даже на такой высоте чувствуется запах благовоний, приготовленных на основе океййи. За статуей идола — маленькая, почти незаметная дверца, которая ведет в комнаты послушников, покои ардиналов и залы, где проводятся собрания.
Власть ардиналов абсолютна, их слово — закон, потому что они словно оракулы вещают от имени Абраси. В часовне есть кафедра из полированного дерева, с которой они проповедуют слово божества. «Нет другого бога, кроме Абраси. Абраси уничтожит всех, кто не покорится ее власти. Вечные муки ждут тех, кто не примет Абраси». Жрецы повторяют эти слова словно гипнотизируя, и, в конце концов, послушники принимают их за окончательную истину.
Глаза Брина сверкали — он явно заинтересовался.
— А что происходит, когда послушники расходятся? Чем занимаются ардиналы в своих покоях? Каково истинное лицо Храма Абраси?
— Именно это я и должна была узнать.
Кристрен перевернулась на живот, чтобы лучше рассмотреть шатер из дыма. Вдруг из него вышел соромиантский архонт, одетый в черную рясу с капюшоном. На шее жреца болталась толстая цепь. На цепи он носил крошечный кинжал, ярко блестевший в лунном свете. Брин назвал архонта Вардой. Варда стоял, сцепив руки за спиной. Кристрен сразу поняла, что задумал колдун. Соромиант проверял ночной лес. Вот он поднял голову, и девушка, затаив дыхание, увидела его единственный светлый глаз. Простояв несколько минут, показавшихся саракконке вечностью, Варда вернулся в шатер.
— Хорошенько запомни этот взгляд, — посоветовал Брин. — Варда поглотил энергию рамахан и теперь обладает особой силой.
— Какой силой?
— Он видит в темноте и сквозь самые густые тени.
— Так ведь нас он не заметил.
— Как ты сама поняла на острове Висячего Скелета, некромантия далеко не всесильна, — объяснил Брин. — Сила твоего разума легко помешала соромианту нас увидеть.
Кристрен перевернулась на спину и удивленно посмотрела на хагошрина. Она понимала: ему не терпится узнать о других ее способностях.
— Что же ты нашла в недрах Святого Храма, Кристрен из рода Оронела?
Саракконке показалось, что на такой вопрос она может ответить.
— Храм Абраси основан на автократии. Наверное, его создали для того, чтобы подчинить всех людей власти жрецов. Идеология их в корне порочна, хотя довольно проста. Все посещают молебны, все отчитываются в своих действиях. Ардиналы указывают, что делать, и контролируют каждый шаг. Однако я узнала и кое-что еще. Ардиналам очень хочется захватить власть в Аксис Тэре.
— С какой целью?
— Чтобы раскрыть все секреты За Хара-ата.
Кристрен заснула, а Брин задумчиво наблюдал за происходящим в лесу. Обычно после полуночи здесь вовсю кипит жизнь. Но в эту ночь, если не считать легкого ветерка, колышущего ветви деревьев, стояла невероятная тишь. Будто лес превратился в мертвую зону, куда не решались заходить живые существа.
Некромантия в отличие от всех других видов магии не самодостаточна. Ей требуется постоянная подпитка в виде энергии умирающих. Без нее некроманты быстро теряют силу и погибают. Проблема в том, что они обладают искусством убеждать и соблазнять тех, кто может совершить за них убийство. Чего только колдуны не сулят взамен: любовь, богатство, власть, исполнение сокровенных желаний. Соблазн слишком велик, и благодаря прекрасно работающей фантазии обманщиков всегда находятся жертвы. Наивные простаки падают в могилы, а незадачливые убийцы до конца дней несут тяжелое бремя проклятия.
Думая об этом, Брин наблюдал за Кристрен, прислушиваясь к ее легкому дыханию, биению сердца, стуку крови. Ему стало грустно. Ведь именно эту девушку искали стоявшие лагерем на сланцевой скале саракконы и соромианты. Если они найдут Кристрен, то заставят ее открыть свой секрет. А Брин просто не мог этого допустить.
Защитить Кристрен будет непросто, Миина об этом позаботилась. Ревнивая Богиня! Ревнивая и мстительная! А что она сделала с Пэфоросом и его семьей! Разве кундалианам от этого стало легче? Разве месть сладка, если в результате льется невинная кровь? Говоря по-честному, Брина одинаково раздражали и демоны, и Богиня. Он считал, что без них жизнь на Кундале была бы намного проще. К сожалению, изменить основополагающие законы Космоса было не в его силах. Однако Брин был готов попробовать.
Он с любопытством наблюдал за Кристрен. Сам Брин никогда не спал, так как у хагошринов нет необходимости периодически отключать часть функций. Зато он завидовал способности людей видеть сны. Он часто слышал, как кундалиане обсуждают свои сновидения, а сам не сразу смог понять, что значит это слово. Брину хотелось хотя бы проникнуть в сон Кристрен.
Девушке снилась последняя встреча с Курионом, его покрасневшие от слез глаза. Она бежала по причалу и махала вслед кораблю, на котором брат покидал порт Селиокко.
— Вернись! — кричала Кристрен, поднимая над головой нефритовый кубик. — Подожди! — Она хотела вернуть Куриону его подарок, но в отчаянии от свалившегося на нее горя девушка совсем об этом позабыла.
Курион смотрел прямо в ее глаза. Никогда раньше он не был таким холодным. Брат винил ее в смерти Оруджо и не собирался прощать. Как быстро любовь может превратиться в ненависть!
Девушка плакала во сне, и Брин, сумевший проникнуть в ее сознание, увидел то, что видела Кристрен, почувствовал то, что чувствовала она, и заплакал вместе с ней. Как сильно Кристрен любила брата! Как близки они были, их души то и дело перекликались словно в каком-то необыкновенном танце. Хагошрин был очень одинок и нечасто сталкивался с такими переживаниями.
Девушка проснулась и взглянула в потемневшие глаза призрака. Лес окутала росистая дымка, клубившаяся вокруг их импровизированного гнезда.
— Хорошо отдохнула? — спросил Брин.
— Ты был в моем сне. Ты забрался в мою голову. — Кристрен резко села. Она замерзла, а тело затекло, и все же голова работала четко.
— Я был очень осторожен, — смущенно проговорил Брин, — старался ничего не нарушить. В память вообще не заглядывал.
— Ты был в моей голове! — Она осторожно пятилась к самой развилке. Все, за спиной сосновый ствол. — Ты знаешь все!
— Неправда! Говорю же…
— С какой стати я должна тебе верить?
— Я хагошрин и не умею врать.
Кристрен окинула его ледяным взглядом.
— Мои сны принадлежат только мне. Это очень личное, даже интимное. Как ты мог? Почему позволил себе такое?
— Прости меня, Кристрен из рода Оронела. Не думал, что…
— Не желаю иметь с тобой ничего общего. Дальше пойду без тебя.
— В лесу опасно.
— Я знаю врага, я готова.
Брин понимал, что Кристрен не бахвалится. Она рассказывала ему о том, как спаслась с тонущего корабля, о приключениях на острове Висячего Скелета и путешествии на материк. Однако о лесе девушка почти ничего не знала. А Брин чувствовал, что где-то неподалеку бродит габир. Габиров боялся даже он.
В лагере колдунов царило какое-то волнение. Шатер из дыма рассеивался. Спорить с Кристрен некогда, соромианты и Синтайр были готовы выступать.
— Нам пора, пошли.
— Я же сказала, что пойду без тебя.
— Посмотри вниз, — велел хагошрин.
Злобно клацая челюстями, жуки строились.
— Тебе за ними не угнаться.
Секунду поколебавшись, Кристрен кивнула. Она осторожно отползла от развилки, и хагошрин обхватил ее за талию. Затем они пустились в путь по умытым росой вершинам деревьев.
Через несколько часов солнце достигло зенита. Кристрен уже успела перекусить и дважды пила холодную воду. Однако она так и не произнесла ни слова. Брин чувствовал холод, который излучает девушка, и барьер, возникший между ними. Он снова ошибся. Теперь Кристрен не расскажет ему о своих необыкновенных способностях и не откроет секрет. Брин испугался, что останется в полном одиночестве, как и полагается хагошринам. А он больше не мог быть один.
К изумлению Брина, угрюмое молчание Кристрен было для него хуже прикосновения габира. Проникнув в ее сон, он не просто проявил любопытство, а впервые сочувствовал, сопереживал. Как давно Брин мечтал об этом! Чувствовать близость с другим существом и понимать, что это происходит в последний раз, — ужасно.
Запутавшись в незнакомых переживаниях, Брин не заметил слежки. Когда он пришел в себя, габир оказался совсем близко.
Почувствовав его ледяное дыхание, Брин изменил курс и повернул налево.
— Что ты делаешь? — недовольно спросила Кристрен. — Еще секунда — и мы их потеряем.
— Все правильно.
Хагошрин поднимался выше, к самым верхушкам сосен, таким тонким, что Кристрен казалось, будто они не выдержат их вес. Она попыталась вырваться, однако Брин держал ее крепко.
— Пусти, — прошипела Кристрен. — Мне не нужен провожатый!
— Не будь идиоткой, упокойся! — огрызнулся Брин и прижал ее к себе.
Внезапно девушка почувствовал дурноту — она увидела существо, притаившееся на нижних ветках сосны. Оно было белым, как снег, даже лишенные век глаза казались пепельными. Тело, как и лицо, казалось истощенным, кожа словно натянута прямо на кости, а мускулы и соединительная ткань вообще отсутствуют.
— Кто это такой? — шепотом спросила Кристрен.
— Это габир. Он давно за нами следит.
— Зачем?
Во взгляде габира читался голод.
— Он хочет нас убить.
Кристрен стала незаметно пятиться, увеличивая расстояние между собой и Брином. Ей казалось, хагошрин хочет ее остановить.
— Не двигайся! Он вклинится между мной и тобой.
Габир уже выжидающе наклонился, его цепкие пальцы растопырились, пытаясь захватить воздух между ними.
— Давай выбираться отсюда, — проговорила Кристрен.
— Раз габир смог нас выследить, то теперь ни за что не отпустит.
— А ты…
— Я не смогу оторваться от габира.
Только тут Кристрен поняла, что Брин боится.
— Кто он такой?
— Габир — существо, находящееся между жизнью и смертью. Это своего рода побочный продукт некромантии. Как я тебе говорил, соромиантам необходима энергия умирающих, чтобы совершать обряды. Однако часть духа жертвы остается неиспользованной. Иногда она живет несколько часов, иногда — несколько месяцев. Остаток духа переселяется в умирающее тело и повинуется одному-единственному инстинкту — самосохранению. Ради этого габир готов на все. Но поскольку им движет лишь часть духа, а тело смертельно ранено, все его усилия тщетны. Он может временно залечить рану и не более того.
Кристрен передернуло.
— Ужасно! Почему такое происходит?
— Как и другие аномалии, подобное объясняется действием яд-камней.
Кристрен будто окаменела. Сердце неистово колотилось, и, чтобы успокоиться, пришлось приложить все усилия. Нельзя, чтобы Брин почувствовал ее волнение.
— Яд-камни? — с притворным удивлением переспросила она. — Что это такое?
Габир подошел ближе. Слегка наклонив голову, он внимательно наблюдал за Брином и Кристрен. Хагошрин отступил. Девушка чувствовала его страх, темными ручейками растекающийся по прозрачному телу.
— Почему ты его боишься?
— Потому что он находится между царствами живых и мертвых. Его клетки постоянно видоизменяются, одно прикосновение — и мне конец.
Кристрен подумала о том, что прикосновение габира сделает с ней.
— Расскажи мне про яд-камни.
— Существует девять яд-камней, — начал Брин. — Их добыли на севере Кундалы из одной и той же жилы. Драконы перенесли их в За Хара-ат, где использовали при создании фундаментов девяти храмов. Именно в камнях заключена мощь и сила города. Камни можно использовать и по отдельности, но в таком случае их сила непостоянна и непредсказуема. — Пальцы хагошрина очертили странную девятиугольную фигуру. — А вот если их соединить в такой последовательности, то яд-камни начинают выкачивать энергию Космоса и становятся источником огромной силы. Так и было во времена расцвета За Хара-ата, когда их помощь была просто необходима. Только вместе с этим появилось огромное количество желающих воспользоваться огромной силой. Именно поэтому За Хара-ат разрушили, а камни спрятали в разных концах Кундалы.
— Однако существование габиров доказывает, что яд-камни найдены.
— Их нашли соромианты и заразились разрушительной и непредсказуемой энергией. Появление габиров означает, что некроманты обнаружили несколько камней. Впрочем, пока архонты не получат все девять, они не смогут использовать их силу полностью.
Внезапно габир бросился на них. Брин попытался встать между ним и Кристрен, но девушка вырвалась и умелым приемом отбросила монстра подальше от хагошрина. Правда, габир был не так-то прост и вцепился в руку Кристрен длиннющими когтями. Саракконка оказалась в его власти и вместе с габиром полетела вниз, сшибая ветки и сучья, пока не ударилась о пенек.
Страшно клацая зубами, габир попытался укусить девушку. Кристрен чувствовала исходящие от чудовища холодные волны, и ей показалось, что она стоит на палубе корабля среди бушующего моря. Холод габира будто сдирал с нее кожу, и Кристрен боялась, что длительный контакт может парализовать.
— Отойти от нее!
Кристрен услышала голос Брина и боковым зрением заметила, что призрак содрал с тонкой веточки кору и превратил в подобие зеленого копья.
— Зеленая ветка может его убить, если я попаду в сердце, — проговорил Брин. — Только ты стоишь слишком близко. Попробуй его оттолкнуть.
— Нет! — прокричала Кристрен, плохо понимая, зачем она это делает. — Не делай этого, Брин!
Она заметила, с какой опаской габир смотрит на оружие хагошрина, и ей стало жаль чудовище. Быть убитым и застрять между мирами — такая участь показалась саракконке несправедливым наказанием.
Кристрен встряхнула габира. Пальцы онемели, и девушка с трудом сдерживала его напор.
— Чего ты хочешь? — спросила она. — Ну, что тебе нужно?
Габир закатил глаза и, вытянув шею, попытался укусить Кристрен за плечо. Она попробовала заговорить с ним еще раз, но монстр не хотел или не мог ответить. Холод расползался по телу, и Кристрен понимала: еще немного — и она сдастся.
Внезапно она вспомнила, как Брин просил осторожнее использовать возможности разума. Сосредоточившись, Кристрен послала габиру импульс, оформив его в виде предложения.
— Чего ты хочешь?
Габир вздрогнул, и Кристрен почувствовала, что ее услышали. Бледные глаза чудовища были похожи на две луны на покрытом облаками небе. Девушка повторила вопрос, на этот раз мягче, словно предлагая еду изголодавшемуся ребенку.
— Хрустальный кинжал, — прозвучал в голове Кристрен ответ габира. — Он у соромианта Варды.
Девушка вспомнила этот кинжал, Варда носил его на шее.
— Если принесешь кинжал, я скажу, где твой брат Курион.
— Откуда ты…
Габир буквально пожирал ее глазами.
— Ты так сильно хочешь его увидеть, что твое желание словно крик раздается в моем сознании.
— Знаешь, где его найти?
— Знаю, — чудище моргнуло, — я видел его совсем недавно.
— Хорошо, — кивнула Кристрен.
Габир вытащил когти из предплечья девушки, и она почувствовала, как кровь согревает онемевшие мышцы и сухожилия. Кристрен сгибала и разгибала пальцы, чтобы быстрее вернуть им подвижность. Ощущая страх габира, она повернулась к Брину:
— Отложи копье.
— Но…
— Делай, как я говорю, Брин. Габир тебя не тронет, мы договорились.
— Варда почти никогда не снимает кинжал, — сказал габир. — Только когда молится.
Кристрен передала его слова Брину. Она подозревала, призрак слышит их не хуже нее, хотя ни за что в этом не признается.
— Все дело в Синтайре, — сказала Кристрен. — Они молятся Абраси трижды в день, и в это время вокруг не должно быть оружия.
— Знаю. Когда Синтайр молится, Варда уходит заниматься некромантией, — ответил Брин. — Правда, даже снимая цепочку с хрустальным кинжалом, он не спускает с него глаз. Затея слишком опасная.
— Я и не отрицаю, — отозвалась Кристрен. — Однако выбора нет, нужно узнать, где брат.
— А как быть с жуками?
— Габир обещал их отвлечь.
Брин секунду смотрел на девушку и, поняв, что переубедить Кристрен невозможно, в отчаянии поднял руки.
Дальше они шли втроем. Кристрен и хагошрин не разговаривали. Через час после заката отряд остановился на лесистом пригорке, жуки, как и прошлой ночью, выстроились кольцом вокруг лагеря, а дым превратился в шатер.
Почувствовав запах фимиама, Кристрен и ее спутники заняли боевую позицию. Едва спустившись на землю, габир исчез. Девушка и Брин стремительно двигались за Вардой по сосновым веткам. Вот архонт остановился, и они повисли на средних ветках прямо над ним.
Варда снял цепь и отложил хрустальный кинжал в сторону. Габир сказал, что жуки питаются мясом, и, поскольку он умер только наполовину, они попытаются на него напасть. За это время Кристрен и Брину нужно стащить кинжал. При мысли о том, как габира раздирает рой жуков, девушке стало не по себе.
Кристрен и Брин спускались все ниже, и лишь когда до головы Варды оставалось метров двадцать пять, они остановились. Саракконка объяснила хагошрину, что нужно делать, и приготовилась сама. Она собиралась послать распознающий импульс, когда Брин схватил ее за руку. Снизу раздавалось монотонное пение соромианта.
Склонившись над ухом Кристрен, хагошрин зашептал:
— Соромиант накладывает Око Айбала специально для того, чтобы найти тебя.
Кристрен кивнула. Дорога была каждая секунда. Не обращая внимания на комок, образовавшийся внизу живота, она отправила импульс туда, где сидел Варда. Затем девушка создала фальшивое изображение самой себя. Действовать следовало очень аккуратно, потому что с помощью некромантии Варда мог проследить, откуда тянется импульс, и найти их с Брином.
Внезапно соромиант поднял голову. Саракконка увидела, как он внимательно осматривает лес. Вот он заметил фальшивую Кристрен, мелькавшую среди деревьев. Монотонное пение продолжалось, а тело жреца метнулось вслед за созданным девушкой изображением.
Кристрен спрыгнула на землю, упав на колени, чтобы смягчить силу удара. К счастью, земля была влажной от дождя и покрытой мягким мхом. Кристрен схватила цепочку и сняла кинжал. Быстро встав на ноги, она взглянула на Брина. Без него на сосну ей не подняться.
В тот самый момент небо будто треснуло. Луны побледнели. Все это саракконка чувствовала необыкновенной силой своего разума. Для тех, кто не обладал такими способностями, ничего не изменилось. Но Кристрен все видела, и Брин наверняка тоже. В небе появилась багровая брешь, и перед девушкой возникло Око Айбала.
В ту же секунду фальшивое изображение исчезло. Око Айбала обернулось, а вместе с ним и Варда. Соромиант понял, что его одурачили.
Кристрен осознала, что темные силы собираются, клубятся, ликуют в предвкушении победы. Она подняла руки, чтобы Брин, как договаривались, помог ей забраться на дерево. Однако хагошрин был занят, пытаясь защититься от огромного огненного Ока, занявшего все небо.
Варда не спеша шел по лесу. Светлый немигающий глаз разыскивал ее, Кристрен.
— Кристрен!
Услышав свое имя, девушка задрожала и бросилась прочь, однако не по прямой, а зигзагами.
— Кристрен!
От такого голоса у первиллона выпали бы все перья.
— Я знаю, что ты здесь, и обязательно тебя найду.
Око Айбала излучало потоки волшебной энергии. Оно еще не обнаружило Брина, и Кристрен чувствовала, что призрак старается изменить направление силовых потоков и не выдать себя. Хагошрин не шевелился, он едва дышал. Его тело стало похоже на дымку, призрачную и невесомую.
Все это Кристрен уловила боковым зрением, продолжая отступать. Она понимала, что с каждым шагом удаляется от Брина и подвергается все большей опасности. Но что ей оставалось?
Девушка сосредоточилась, всеми силами стараясь не попасть в поле зрения соромианта. Свою ошибку она поняла, только заметив какое-то шевеление во мраке. Второй глаз Варды, темный и невидящий, подмигивал, сигнализируя Оку Айбала. Конечно! Это архонт вызвал его! Они как-то связаны!
Кристрен застыла на месте, пытаясь освободить разум от ужаса перед приближающимся соромиантом. Она хотела нащупать и оборвать связь между ним и Оком. План был довольно опасным, потому что, открыто используя свой разум, девушка фактически демонстрировала себя Варде. Ну и пусть! Необходимо нарушить связь между соромиантом и заклинанием, которое тот наложил.
Собрав силы, Кристрен послала один-единственный импульс, придав ему форму острой сабли. Как она и опасалась, Варда тут же почувствовал концентрацию силы и повернулся к девушке. Пока он ее не видел, хотя уже чувствовал. Зато разум Кристрен нашел черную пуповину, соединявшую архонта и Око Айбала. Тем временем Варда подошел уже совсем близко.
Кристрен почувствовала, как бешено бьется сердце, а страх постепенно притупляет все ощущения. Огромным усилием воли саракконка смогла побороть ужас. Подняв саблю к черной пуповине, она без колебаний перерезала ее одним ударом.
— Нет!
Пронзительный вопль Варды эхом разнесся по лесу. Со-ромиант потянулся к Кристрен, но она сильно ударила его по лицу, и жрец упал на колени. Не теряя времени, девушка бросилась прочь, заметив, что Око закрывается, а потоки энергии слабеют.
Кристрен добежала до условленного места, Брин уже ждал ее там, опустив длинную зеленую ветку. Он легко оторвал саракконку от земли и поднял на древнюю сосну-марра. Внизу Варда, распластав руки по сторонам, читал какое-то заклинание, однако, прежде чем девушка разобрала хоть слово, хагошрин схватил ее за талию и понес прочь по качающимся верши лам сосен.
— Думаю, Варда уже обнаружил пропажу кинжала, — проговорил Брин. — Еще немного — и он поймет, что его взяла ты.
— Тогда нам придется что-нибудь придумать, — отозвалась Кристрен. Она старалась забыть об архонте и о том, что ее ищет Синтайр. Она думала лишь о поисках брата.
Брин отошел в сторону, а Кристрен и габир смотрели друг на друга в тени сосен-марра. Несмотря на то, что они были далеко от лагеря колдунов, в лесу было по-прежнему тихо: ни шелеста ветра, ни пения птиц.
Кристрен протянула кинжал габиру.
— Мы выполнили обещание. Теперь расскажи, где мой брат.
Габир жадно поглядывал на кинжал.
— Ты должна сделать для меня еще кое-что.
— Нет, я уже сделала предостаточно, подвергнув опасности себя и Брина. Я сделала то, что ты просил. Теперь твоя очередь.
— Хорошо. — Монстр пожал плечами и посмотрел на Кристрен. — Очень скоро я все равно добьюсь своего.
— Вот, — Кристрен все так же протягивала чудовищу кинжал, — ты так его хотел, теперь он твой. — Она смотрела на габира с растущим нетерпением. А что, если он не сдержит слова?
Полумертвые глаза впились в Кристрен.
— Твой брат Курион мертв.
— Нет! — От шока тело девушки сжалось, как пружина. — Ты лжешь!
— Я видел его! В отблесках Иномирья, в мире мертвых, вот где я его видел!
— Нет! — снова закричала Кристрен и, быстро перевернув кинжал, воткнула по самую рукоять в сердце габира, вернее, туда, где должно быть сердце.
— Да, — закатывая глаза, проговорил монстр, — спасибо!
И вот он упал к ногам Кристрен. Наконец-то мертвый.
— Что… — растерянно заморгала девушка, — что случилось?
— Именно этого он и хотел. — Брин подошел к своей спутнице и ловко вырвал кинжал из ее рук. — То, что ты сделала, — единственный способ освободить габира из тюрьмы, в которую его заточили. — Хагошрин посмотрел на то, что осталось от чудовища: сухая кожа и кучка костей. В его взгляде впервые мелькнуло сочувствие. — Он мертв и отныне свободен.
Кристрен колотила нервная дрожь. Закрыв лицо руками, она разрыдалась.
На заре Кристрен и Брин двинулись вслед за отрядом. Теперь в лагере царила суматоха. Растревоженный последними событиями Варда бросался на всех встречных. Он даже раздавил каблуком несколько ни в чем не повинных жуков. И соромианты, и Синтайр старались держаться от колдуна подальше — всех раздражали его бесконечные молитвы и причитания.
Кристрен, которой всю ночь снилось лицо Куриона, бледное, как ущербная луна, теперь путешествовала с хрустальным кинжалом на поясе. Она отняла его у Брина, едва к ней вернулось самообладание. Саракконка чувствовала пульсацию оружия, ледяной холод и даже болезненные удары, когда они перелетали с ветки на ветку. И все-таки она не желала с ним расставаться.
Кинжал соединял ее с бедным габиром и, как надеялась Кристрен, с братом. Курион мертв! Девушка отказывалась в это верить. Он был самым главным саракконом в ее жизни. Когда Курион уплывал, его сестра любила представлять, что брат, где бы он ни был, всегда сможет защитить ее. Теперь она сожалела о том времени, которое они потратили в ссорах, не разговаривая друг с другом. Зачем брат на нее злился, разве она виновата в смерти Оруджо? Теперь она понимала, что Куриону было проще считать виноватой ее, Кристрен, чем смириться со смертью любимого. Разве он мог смириться? И Курион убежал. Так далеко, как только мог. На северный континент. Лишь сейчас до Кристрен дошло, что брат специально согласился на это опасное задание. Вне всякого сомнения, он знал, что погибнет в Аксис Тэре, чувствовал приближение смерти и сделал все, чтобы ускорить события. Курион отказывался жить с такой утратой и мечтал о смерти, совсем как габир.
Правда, его миссия осталась незавершенной. Узнав об этом, Синтайр послал лучших ардиналов на поиски Кристрен. Теперь ей казалось, что Церро знал о смерти Куриона, когда давал ей задание. Ее отправили на смену брату. Иначе зачем Церро рисковать, рассказывая ей о миссии? Ей, Кристрен, нужно закончить то, что начал Курион.
Девушка понимала, что Синтайр охотится за тайной информацией, которую она должна была передать Куриону. Соромианты заинтересуются этими данными еще больше, если узнают, какими способностями обладает Кристрен. Саракконка знала, что сила некромантов увеличивается после каждого посещения монастыря Пяти Твердынь. Это означало, что Синтайр тоже становится сильнее. Поэтому, чтобы выполнить миссию Куриона, ей прежде всего нужно остановить отряд, идущий в монастырь.
Приближаясь к озеру Синей Кости, Кристрен и Брин угрюмо молчали. На северном берегу озера, недалеко от деревушки Бамбуковый Ручей, стоял монастырь Пяти Твердынь. Брин говорил, что отряд, вне всякого сомнения, направляется туда. Зачем — хагошрин не знал. Он рассказал Кристрен, что, поскольку соромианты не могут находиться на территории монастыря, они пошлют туда Синтайр. Даже саракконам придется идти маленькими группами, потому что им тоже мешает энергия ручьев, пронизывающих недра Кундалы.
— Послушай меня, Кристрен из рода Оронела. Знаю, ты не веришь, что я хагошрин. Я тебя не виню. Холодная война с Синтайром сделала недоверие жизненно необходимым. Но сейчас мне кажется, я должен убедить тебя во что бы то ни стало. Один из хагошринов действительно выглядит как чудовище, как ты и думала. Миллиарды лет назад его заточили в Хранилище под храмом, который сейчас превратили в регентский дворец. С помощью волшебства хагошрина заставили охранять Жемчужину. Потеряв свободу, он превратился в чудовище.
— Кто мог это сделать? Кто мог лишить хагошрина свободы?
— Ответ очевиден, — вздохнул Брин. — Великая Богиня Миина!
Кристрен покачала головой, будто стараясь отрешиться от вопроса, на который у нее не было ответа.
— Зачем это Миине?
— С незапамятных времен хагошринам запрещалось вмешиваться в дела кундалиан. Они нарушили священный закон и были наказаны. Драконы пожаловались Миине, и она выполнила их просьбу.
— Выходит, вас наказали за то, что вы помогали кундалианам?
Отвернувшись от девушки, Брин посмотрел на блестящую гладь озера Синей Кости.
— Взгляни на монастырь, Кристрен, — проговорил хагошрин, показывая на здание на дальнем берегу озера, белое, как вершины Дьенн Марра. — Вот она, обитель Пяти Твердынь!
Кристрен переполнял благоговейный страх. Высокие стены монастыря, гладкие, как обсидиан, напоминали ледяные глыбы. Только тонкие желобки показывали, что это не лед, а какой-то камень или минерал. С южной стороны в стене были двери из халцедона, которые защищали ворота из прочного дерева, обшитого гвоздями по периметру, с острыми шипами сверху. За этим внушительным фасадом высились пять невероятно тонких башен: по одной в каждом углу, а пятая — в середине. Каждую башенку венчал серебряный купол, украшенный сапфировыми звездами.
— Какая красота! — прошептала Кристрен.
— Да, красиво, — проговорил хагошрин.
При виде прекрасного храма сердце девушки возликовало, хотя не надолго, потому что цвет солнечных лучей изменился. Посмотрев вверх, саракконка увидела, как небо потемнело, а потом в нем образовалась щель, сквозь которую уже просвечивало багровое зарево Ока Айбала.
— Беги, Кристрен из рода Оронела! — велел Брин, и девушка почувствовала холодные волны его страха. — Беги и не оглядывайся назад!
Кристрен медлила, и хагошрин столкнул ее с ветки. Она падала, ломая сучья, сосновые иголки больно царапали кожу. Затем Кристрен схватилась сначала за одну ветку, потом за другую, пришла в равновесие и скользнула ниже. Девушка подумывала о том, чтобы снова подняться к Брину, который пытался нейтрализовать заклинание Варды. Однако, вспомнив архонта, поняла, что нужно сделать. Один раз ей удалось нарушить связь между Вардой и Оком Айбала. Придется попробовать снова.
Кристрен превратила распознающий импульс в саблю, но на этот раз сабля разорвалась на тысячи мелких кусочков, едва девушка успела направить ее на темную пуповину. Саракконка задохнулась, голова сильно закружилась. Силы покинули ее, и она полетела на землю.
Кристрен быстро пришла в сознание. Она падала вниз, сшибая сучья и тонкие ветки. От земли веяло холодом — девушка чувствовала присутствие архонтов. Как глупо было с ее стороны предполагать, что ей позволят использовать одну и ту же тактику дважды!
Ударившись плечом о ветку, Кристрен вскрикнула от боли и опять полетела вверх тормашками. Лес превратился в расплывчатое зеленое пятно, а она снова стукнулась о ветвь потолще. Зарычав от злости, саракконка попыталась ухватиться за этот сук ногами и наконец повисла вниз головой примерно в двадцати метрах от земли.
Снизу на нее смотрел Варда. Он ухмылялся, обнажив желтые зубы, светлый глаз был прикован к Кристрен и часто-часто моргал. Девушка попыталась собраться с мыслями и послать новый импульс, да только от сильных переживаний и усталости ничего не получалось. Она услышала смех Варды — колдун приближался, высекая пальцами зеленое пламя. Девушка, увидела шестой палец, черный, как головешка, — напоминание о гневе Миины. По мере того как Варда приближался, Кристрен заметила, что шестой палец не сгибается.
Всепоглощающий страх сдавил саракконку ледяными клешнями при мысли о том, что произойдет с ней через двадцать четыре часа, через сорок восемь часов, в течение всего времени, пока Варда будет ее пытать… Снова закружилась голова, руки разжались, и Кристрен рухнула на землю к ногам архонта.
Соромиант ударил ее кулаком, обжигая зеленым пламенем, и девушка забилась в агонии. Она попыталась увернуться, но не тут-то было! Варда явно наслаждался, слушая ее жалобные стоны.
Кристрен не собиралась сдаваться. Она смотрела прямо в волшебный глаз архонта и на этот раз никакого недомогания не почувствовала. Правая рука скользнула к поясу, и, выхватив кинжал, Кристрен полоснула им Варду в тот самый момент, когда некромант собирался вцепиться ей в горло.
Истекая кровью, архонт отскочил, буравя глазом кинжал. Губы изогнулись в кривой усмешке, и вот в Кристрен полетела стрела холодного огня. Силой разума девушка попыталась изменить траекторию полета стрелы и все же не успела. Виски пронзила острая боль. Шатаясь, Кристрен отступила, а Варда продолжал метать одну стрелу за другой.
Девушка побежала прочь от архонта, стараясь двигаться зигзагами, чтобы спастись от стрел. Лишь оказавшись на небольшой поляне, она с ужасом поняла, что Око Айбала не исчезло, как ей казалось, а следует за ней, опаляя лес огненным заревом. Око поворачивается к ней, оно видит ее, приближается! Наверняка его направляет кто-то другой, не Варда.
Внезапно с вершины самой высокой сосны поднялась тень. Брин! Распластав руки, словно крылья, он летел прямо в Око.
— Беги, Кристрен из рода Оронела! Беги же!
— Нет! — закричала Кристрен и попыталась послать импульс в помощь Брину. Только было уже поздно, после поединка с Вардой у нее просто не осталось сил. Хагошрин врезался в Око Айбала, и багровое небо озарила сине-голубая вспышка. Раздался грохот такой ужасный, что Кристрен чуть не потеряла сознание. Почувствовав, что дух Брина угасает, она снова закричала.
И тут она увидела Варду вместе с Гуазу, архонтом Синтайра.
Медленно, будто с трудом превозмогая остатки магической силы Брина, на небе появлялось новое Око Айбала. В просвете между деревьями Кристрен заметила, как багровое солнце играет на спинках жуков. Колдуны, стоявшие на волшебной подводе, смотрели на нее.
Собрав последние силы, девушка побежала.