Она вдруг сделалась очень тихой, лишь кулаки были крепко сжаты, а лицо немного подергивалось.
— Видимо, ты знаешь о жестокости куда больше, чем мне казалось. — Она медленно наклонилась и разжала кулаки. — Ну, так что же тебя позабавило?
На этот раз путы не оставляли выбора, и он вынужден был ответить:
— В империи живут миллионы людей. Не рабов, свободных. Их больше, чем вы способны сосчитать. Янус собрал величайшую армию, которая только была у Королевства, и мы за целые месяцы не смогли взять три жалких города. Ты думаешь, убив этих людей, вы заставите империю лечь под вас? Думаешь, что среди оставшихся миллионов не найдется тех, кто займет место убитых? Надеюсь, ваш поганый народ действительно попытается их поработить, а я проживу достаточно долго, чтобы увидеть ваше поражение.
Она коротко и почти печально хохотнула:
— Ох, любимый, любимый! Как же ты наивен, как скуден твой разум. Ты толкуешь о захвате империи — и ведь правда, эти болваны из Совета ни о чем другом и не мечтают, продавая себя Союзнику как портовые шлюхи. Они, может, и удовлетворятся империей, но мне-то нужно куда больше. И я добуду все, что хочу, а ты мне в этом поможешь.
Зуд, не беспокоивший его почти весь день, начался вновь. Не такой болезненный, как прежде, но настойчивый и пульсирующий.
— Но сперва, — продолжала она, вставая на ноги и отряхивая одежду от золы, — мы займемся последним именем из нашего списка. И теперь, раз уж ты находишь меня такой забавной, я желаю, чтобы ты немного развлекся и поиграл. Речь, видишь ли, идет о ребенке, а дети такие шалунишки.
Поместье располагалось на плато к западу от города. Большое подковообразное строение в два этажа высотой, которое помимо конюшни и хозяйственных построек включало богато украшенный особняк. Вокруг раскинулся парк, засаженный акациями и оливами. Охранники в белых плащах попарно патрулировали территорию. Судя по всему, здесь стоял немаленький гарнизон.
Они забрались наверх по узкой расщелине в южном склоне плато. Подобное восхождение было бы рискованным даже днем, то, что им удалось пройти здесь ночью, казалось чудом. Но Френтис знал, что всей своей точности, с которой его руки и ноги каждый раз находили опору, он обязан этой женщине. Каким-то образом через путы ему передавалось ее умение — вкупе с ее злобой. Зуд тоже не утихал, и Френтис все время беспокоился, что это отвлечет его и он свалится вниз. Однако ее темное искусство не оставляло места ошибке. Так что вершины плато они достигли без происшествий.
Пока мимо проходили два охранника, Френтис, вспотев от напряжения, висел рядом с хозяйкой, вцепившись пальцами в небольшой выступ. Он подозревал, что, если она пожелает, его хватка не разожмется никогда: он так и останется висеть, пока не умрет с голода. Переждав, пока голоса не утихнут вдали, женщина подтянулась, взобралась на плато и побежала к саду. Френтис следовал за ней в десяти футах. Они двигались стремительно, но почти бесшумно, замирая в тенях деревьев, когда мимо проходили патрули. Оба с ног до головы были в черном, а металлические рукояти своих мечей и кинжалов закоптили, чтобы их не выдал предательский блеск. Охранники были бдительны, мало болтали друг с другом, их глаза постоянно обшаривали окрестности в поисках незваных гостей. Кто бы ни жил в поместье, у него была лучшая защита, какую только мог предоставить император.
Прошло больше часа, прежде чем они добрались до задней стены особняка. Окна на первом этаже оказались крепко заперты, никаких выступов или светильников, за которые можно было бы схватиться, они на стене не заметили. Женщина вытащила из шелкового чехла на внутренней стороне запястья маленькую гарроту: ту самую, которой она задушила приказчика на Двенадцати Сестрах, — это была десятидюймовая стальная проволока с деревянными рукоятями на концах. Подойдя к одному из окон, она осмотрела железный замок, запиравший ставни, затем зацепила проволокой скобу. Ее руки двигались стремительно, но скрежет проволоки по железу показался в полной тишине ужасно громким. Пока женщина работала, Френтис стоял на страже. В отдалении он видел ходящих туда-сюда по саду двух охранников в белых плащах. Постепенно они приближались к дому. Он и женщина прятались в тени конюшни, но это вряд ли защитило бы их, приблизься охранники хотя бы на тридцать шагов.
Раздался тихий металлический звон, затем стук, и замок выпал из ставни. Женщина подхватила его прежде, чем он упал на землю. Распахнув ставни, она забралась внутрь, за ней влез Френтис и закрыл окно за собой. Они попали в кухню. В очаге еще тлели угли, ряды медных кастрюль на стене поблескивали в полумраке. Женщина вытащила меч и пошла к двери.
Большинство слуг в этот час должны были находиться в своих комнатах в отдаленном крыле дома. Кое-кто, впрочем, выполнял ночную работу. В коридоре им повстречался старик, зажигавший лампы. Женщина ткнула мечом ему в шею до того, как он обнаружил их присутствие. Хорошенькая юная горничная подметала мраморную лестницу, ведущую из холла. Едва она успела взглянуть на них, как кинжал Френтиса поразил ее в грудь. Он вытащил оружие и направился по лестнице вслед за женщиной. Меж тем зуд превратился в болезненные уколы, став настоящей пыткой. Если бы не путы, он бы наверняка свалился на пол, не помня себя от боли.
На следующем этаже они убили, так же чисто, еще троих слуг. Женщина открывала дверь за дверью, пока не обнаружила жертву. Свет из коридора разбудил мальчика. Тому было лет девять или десять. Он сел в кровати, зевая и протирая глаза. Удивленно, но до странности бесстрашно посмотрел на пришельцев и что-то сонно пробормотал.
— Тебе еще никогда не снился такой интересный сон, малыш, — сказала она и кивнула Френтису: — Забирай его.
Сама же направилась по коридору к следующей двери и открыла ее. Оттуда раздался женский вопль.
Френтис вошел в комнату ребенка, подошел к кровати, протянул руку. Мальчик посмотрел на нее, потом на Френтиса. Дремота моментально исчезла из его глаз, он понял, что происходит. «Прости, — хотел сказать Френтис, которого путы и агония в боку довели уже почти до безумия. — Прости меня».
Мальчик наклонил голову и протянул Френтису руку, позволив вывести себя из комнаты. Он тихо шагал рядом, одетый в шелковую пижаму. Они вышли из комнаты и направились туда, где находилась женщина.
Она привязывала другую женщину к креслу. Та сидела, опустив голову, темные волосы закрывали лицо. Хозяйка Френтиса связывала ее веревками, выдранными из штор. Закончив, собрала в кулак волосы жертвы и рванула, поднимая ей голову. Открылось лицо невероятной красоты, похожее на лик одной из богинь, которой поклонялись альпиранцы. Пленница была одета в белый шелковый халат. Там, где веревки сильно врезались в загорелую плоть, уже появились красные пятна. Женщина отвесила пленнице пощечину. Раз, другой. Та открыла глаза. Они оказались ярко-зелеными, взгляд испуганно заметался по комнате.
— Любимый, — произнесла женщина на языке Королевства, — позволь мне представить тебе госпожу Эмерен Насур Айлерс, бывшую воспитанницу императора Алюрана Макстора Сельсуса, вдову Селиесена Макстора Алюрана, потухшего Светоча империи.
Госпожа Эмерен набрала в грудь воздуха и запрокинула голову.
— Если закричишь — мальчишка умрет, — предупредила женщина.
Эмерен закрыла глаза, воздух со свистом вырвался сквозь сжатые зубы.
— Кем бы вы ни были… — начала она на языке Королевства с легким акцентом.
— Ох, прошу меня простить, — перебила ее женщина, — я подзабыла хорошие манеры. Разумеется, мы должны были представиться. Этого красавчика зовут Френтис, он бывший брат Шестого ордена Веры из Объединенного Королевства. Что до меня, то имя мне давно уже не требуется, посему будем считать, что я — та, кто блюдет интересы Воларской империи, по крайней мере в данный момент.
Судя по лицу госпожи Эмерен, она прикидывала варианты дальнейшего развития событий. Перевела взгляд с женщины на Френтиса и его окровавленный кинжал, потом — на молчащего мальчика, держащего Френтиса за руку. И тогда в ее глазах появился наконец страх.
Боль в боку пульсировала, словно острый шип вновь и вновь погружался в изъязвленную плоть…
— Если вам известно так много, — ровно произнесла Эмерен, — значит, вы должны знать, что я не обладаю никакой властью. У меня нет рычагов давления на императора, и плакать по мне он не будет.
— Наша цель — отнюдь не слезы императора, — ответила женщина, усевшись на высокую мягкую кровать и болтая ногами, словно девчонка. — Мне кажется, вас могут заинтересовать кое-какие факты, касающиеся вашего последнего визита на Мельденейские острова. Вы знали, что, если бы ваш хитроумный план сработал, это было бы нам только на руку? Мы больше не пытаемся изловить Аль-Сорну, теперь нам нужна его смерть. Он — герой всех предсказаний, каждого видения наших провидцев. Он стоит у нас на пути, он — непреодолимое препятствие, он спасает тех, кого мы хотим видеть мертвыми, и убивает тех, кто нужен нам живыми. Таких, как ваш муж, например, по которому так горюют.
Глаза Эмерен сверкнули, вместо страха в них вспыхнула ярость.
— Да-да, — продолжала женщина, — предсказания вполне однозначны. Если бы твой муж пережил встречу с Аль-Сорной, он подстроил бы убийство императора, обвинив в преступлении агентов Объединенного Королевства, и спровоцировал новую войну. Эта война длилась бы годами, окончательно подорвав силы империи. А сам Селиесен Макстор Алюран превратился бы в чудовище, в жесточайшего тирана во всей альпиранской истории, в страх и погибель своего народа. И тогда бы, на все готовенькое, пришли наши войска.
— Мой муж был хорошим человеком, — хрипло произнесла Эмерен.
— Ваш муж жаждал плоти других мужчин, вы же вызывали у него лишь отвращение. — Женщина перевела взгляд на мальчика. — Удивительно, как это ему вообще удалось зачать ребенка? Впрочем, долг принуждает нас и не к таким гнусностям. Взять хотя бы моего суженого. То, что я заставлю его совершить, причинит ему невыносимую боль, но я это сделаю. Ибо моя обязанность — воспитать его в духе наших взаимоотношений. Он, видишь ли, меня не любит. Безответная любовь к мужчине… — Она вздохнула и грустно улыбнулась Эмерен. — Ну, полагаю, в этом вы неплохо разбираетесь. Кровь ребенка, выпущенная на глазах матери, ляжет тенью на его душу, и это приблизит нас друг к другу. Каждый раз, когда мы вместе убиваем кого-нибудь, наша связь крепнет. Я знаю, что и он это чувствует, моя песнь поведала мне.