По ее щеке скатилась слеза, широко раскрытые глаза смотрели на Френтиса с обожанием, и тошнотворный страх, давно не отпускавший его, превратился в ужас.
— Сначала пальчики, любимый. Медленно и со вкусом…
…покалывание сделалось почти непрерывным, не проходило и мига между мучительными уколами…
Он толкнул мальчика на колени, стиснул его запястье, заставляя разжать ладошку, и приставил кинжал к мизинцу…
— Хеврен! — закричала Эмерен, вложив в вопль все свои силы, и забилась в веревках так, что вздулись жилы на шее.
Послышался грохот тяжелых сапог по мрамору.
— Тьфу ты, пропасть! — с досадой выругалась женщина, вскочила с кровати и подбежала к двери, доставая меч. — Все игры отменяются, любимый. Я — вниз, а ты позаботься об этих двоих, только не тяни.
Они остались втроем. Френтис поднял голову ребенка за волосы, приставил к горлу кинжал…
Пульсация в боку взорвалась всепоглощающей болью, выжигающей мысли из его разума, разрывая ментальные путы. Френтис пошатнулся и выпустил мальчика, скрючившись от боли, затопившей все его существо. Ребенок кинулся к матери и принялся дергать ее веревки.
— Унтех! — закричала та, отчаянно мотая головой. — Еммах форгалла, унтех! Унтех!
«Он не побежит», — подумал Френтис, глядя, как мальчик продолжает теребить узлы. Как ни странно, несмотря на боль, пронизывающую все тело, он еще мог двигаться. «Двигаться!» Френтис сделал шаг. И сделал его самостоятельно, хотя путы продолжали требовать от него прирезать мать и ребенка. Путы никуда не делись, но по сравнению с болью в боку они стали далекими, почти незаметными.
С лестницы донеслись звуки схватки, яростные, угрожающие голоса и звон стали. Затем — свистящее шипение, так от искры вспыхивают пропитанные маслом дрова погребального костра. Послышались вопли, и в комнату из коридора поползли клубы дыма.
Френтис качнулся в сторону Эмерен и мальчика. Конечности дергались, сквозь боль он боролся за контроль над ними. Повалился на связанную женщину, издав мучительный крик прямо ей в лицо. Она заерзала в отвращении и ужасе, закричала, увидев поднятый кинжал в трясущейся руке. Френтис изо всех сил пытался разорвать ментальные путы. Мальчик бросился на него с кулаками, принялся бить, пихать, кусать. Френтис почти не чувствовал его ударов, сосредоточив на кинжале всю свою волю. Поднес дрожащее острие к веревке, перетягивающей грудь Эмерен. Последнее судорожное движение мускулов. Готово! Френтис разжал руку, уронив кинжал на колени Эмерен, повалился на бок и забился в конвульсиях.
Путы вспыхнули с новой силой, тогда как боль в боку начала стихать. «Еще нет, — подумал он, корчась со стиснутыми зубами на полу. — Семя еще не проросло».
Эмерен встала над ним, сжимая в руке кинжал. Ярость и замешательство сменялись на ее лице.
— Пр… простите, — прошипел он, давясь слюной. — Про… стите…
Ее взгляд впился в него, мальчик дергал мать за руку:
— Энтахла!
Френтис хотел закричать, чтобы она бежала, но вернувшиеся путы не давали больше совершать недозволенного. Эмерен бросила на него последний разочарованный взгляд и, подхватив сына на руки, кинулась вон из комнаты. Френтис заметил, что она благоразумно свернула влево, а не побежала к лестнице в холл.
Путы сомкнулись, словно великанский кулак. Френтис поднялся на ноги, подгоняемый приказом, которого он не мог ослушаться: он должен был помочь хозяйке!
Выбежал на лестницу, выхватил меч, спустился в холл. Женщина сражалась с охранником в белом плаще. Стены холла горели, под потолком висел густой черный дым. Она дралась, используя все свое мастерство, из оскаленного рта стекали струйки крови. Однако вооруженный саблей мужчина был прекрасным воином, он парировал все удары и тут же контратаковал. Высокий, чернокожий, с пепельно-серыми волосами — поджарый ветеран показался смутно знакомым. Охранник взглянул на Френтиса, его лицо исказила гримаса. Он отступил в сторону, уходя из-под удара женщины, и кинулся к лестнице.
Френтис парировал удар сабли и попытался рубануть противника по глазам, но тот был слишком быстр. Проскользнув в каких-то дюймах от острия, охранник перепрыгнул сразу через несколько ступенек и повернулся к нему лицом. В его взгляде Френтис увидел гнев и отчаяние, мужчина не мог решить, что же делать — продолжать сражаться или бежать к своей госпоже и ее сыну.
«С ними все в порядке», — хотел сказать Френтис, но, разумеется, путы ему не позволили.
Крик заставил его обернуться. На женщину напали сразу двое стражников, не испугавшихся огня, который лизал уже косяки распахнутой двери. Седовласый немедленно атаковал Френтиса, не желая упускать свой шанс. Тому удалось увернуться, но сабля все-таки задела его спину, разрезав черную рубаху.
Френтис ударил нападавшего ногой в грудь. Сапог угодил по нагруднику, охранник упал навзничь. Но воспользоваться преимуществом Френтис не смог: женщина требовала его к себе. Она отступала перед натиском своих противников. Френтис встал на ее место, стараясь сдержать нападавших, а она вложила меч в ножны и вытянула сжатые кулаки в сторону ближайшей стены. И завизжала, когда пламя рванулось вперед. Два огненных столба ударили в стену и взорвали ее, обратив в тучу пепла. Пламя перестало течь из ее рук, и женщина начала оседать на пол: из глаз, носа, рта и ушей потекла кровь.
Френтис успел подхватить ее до того, как она упала. Закинул тело на плечо, парировал последний удар и выскочил сквозь образовавшуюся дыру.
Снаружи бегали охранники, все поместье утонуло в дыму. Френтис кинулся на задний двор, разыскивая конюшню и надеясь, что Эмерен с ребенком не попадутся ему на глаза. Стоит ему сейчас увидеть их, и он, подчиняясь приказу, убьет обоих. В конюшне было полно охранников и слуг: они пытались спасти лошадей из пожара, уже полностью охватившего особняк. Френтис приметил крупного жеребца, которого грум как раз выводил наружу. Свалил мальчишку ударом по голове, подхватил повод, закинул женщину на коня и запрыгнул сам. Скакун рванулся вперед без понуканий, в страхе стремясь убраться подальше от огня.
Еще несколько ударов сердца, и они уже были далеко, галопом уносясь на запад и оставляя за спиной обращенное в огненные руины поместье.
ЧАСТЬ II
Откуда пришли люди, хлынувшие неисчислимыми толпами в Северные пределы, — что ныне именуется нашествием Ледяной Орды, — до сих пор остается тайной. Их язык и обычаи были совершенно неведомы в Королевстве, равно как и в землях народов эорхиль и сеорда, чьи воины первыми встали на пути захватчиков. Бóльшая часть Орды погибла в кровавой бойне вслед за разгромом их армии на равнинах, и лишь горстке удалось вернуться обратно в ледяные просторы. Таким образом, если ученый захочет составить наиболее подробную картину их жизни, его возможности ограничиваются отрывочными сведениями и слухами, почерпнутыми у свидетелей рождения Королевства. То есть ему доступна только искаженная интерпретация, изобилующая предрассудками и фантазиями о применении так называемых Темных искусств и об ужасных боевых чудовищах. Из имеющихся источников ясно лишь то, что люди Орды были беспощадны к любому мужчине, женщине или ребенку чужого племени, а также обладали необычайной способностью управлять животными, которых заставляли участвовать в сражениях.
Хроники Вернье
Я вжался в леер, устрашенный свирепостью в голосе смердящего чужака, и пробормотал:
— Не знаю.
Словно бы ниоткуда в его руке появился нож. Наверное, он прятал его где-то под одеждой, ведь когда чужак поднимался на корабль, никакого оружия я при нем не заметил. С немыслимой быстротой лезвие оказалось у моего горла. Свободной рукой этот негодяй схватил меня за волосы, оттягивая голову назад. Я чуть не задохнулся от его зловонного дыхания.
— Где он? Говори, книжник!
— Се-се-северные пределы, — пролепетал я. — Король Мальций отправил его туда, едва он вернулся в Королевство.
— Это я и без тебя знаю. — Нож, еще глубже впившийся в мою кожу, казался горячим. — Сейчас он где? Что рассказал тебе о нем владыка битв? Какое послание ему передал?
— Никакого, клянусь! Он о нем почти не вспоминал. По-моему, владыка битв его терпеть не может.
Вонючка наклонился, вглядываясь в мое лицо, — видимо, искал малейшие признаки лжи.
— Надеюсь, вы компенсируете мне убыток, — подал голос генерал. — У меня были большие планы на этого раба.
Бородач рыкнул и отступил, отпуская меня. Я привалился к лееру, стараясь остаться на ногах. Если бы я упал на палубу, это было бы расценено как оскорбление моего хозяина. Подошла жена генерала и протянула мне шелковый платок. Я прижал его к порезу на шее, тонкая вышитая ткань сразу же окрасилась кровью.
— Вы допросили пленников, как вам было приказано? — требовательно спросил генерала чужак, подходя к столу. Налил себе кубок вина и выхлебал его в несколько глотков: по подбородку потекла красная струйка, марая и без того грязную одежду.
— Да, — холодно и неохотно ответил генерал, исподлобья глядя на бородача. — Плетут всякие небылицы. Судя по всему, они его ненавидят и не ждут от него помощи.
— Да ну? — Бородач вновь уставился на меня. — Иди-ка сюда, писака.
На нетвердых ногах я подошел к столу, избегая смотреть чужаку в глаза.
— Ты же путешествовал с ним на острова. Как думаешь, станет он спасать тех, кто его ненавидит?
Я припомнил историю, рассказанную мне Аль-Сорной во время нашего плавания: все испытания и сражения, которыми была так богата его жизнь. Самым же ярким моим воспоминанием стал день сражения: Щит Островов без сознания лежит на земле, Аль-Сорна вкладывает меч в ножны и уходит… У меня были свои причины ненавидеть его — не проходило и дня, чтобы я не думал о Селиесене. Однако в тот день моя ненависть померкла. Не исчезла вовсе, но уже не жгла так сильно.