— Простите, хозяин, — обратился я к генералу, — но я должен сказать: рано или поздно Аль-Сорна придет, чтобы сразиться с вами.
— Разумеется, придет. — Бородач осушил еще один кубок и отбросил его прочь, при этом капли вина забрызгали бесценную карту. Он развернулся и пошел прочь к своей лодке.
— Нет ли у вас каких-нибудь ценных сведений? — крикнул ему вслед генерал.
— Ах да! — Тот обернулся через плечо. — Есть кое-что: не надейтесь легко отделаться. — С этими словами он на удивление ловко для человека своих лет перепрыгнул через леер. Очутившись в лодке, отдал отрывистую команду рабам на веслах. Лодка начала стремительно удаляться и скоро причалила к берегу, все это время бородач неподвижно стоял на носу. Но мне казалось, что даже на таком расстоянии я различаю его вонь.
Форнелла тихонько процитировала строчку из третьей песни «Золота и праха», то есть «Размышления о природе политики»: судить о народе лучше всего по его союзникам.
Штурм начался в полдень. Тысячи варитаев и вольных мечников на сотнях лодок пересекли реку и пристали к стенам Алльтора, осыпаемые стрелами защитников крепости. Некоторые из нападающих так и не достигли берега: их тела нашпиговали стрелами, весла выпали из рук, и лодки унесло течением. Другие погибли, когда выпрыгивали на берег и строились в боевые шеренги. Генерал заметил, что его решение обеспечить своих людей щитами было весьма мудрым, и приказал мне записать это.
— Несколько сколоченных вместе досок — и вот уже под ними могут укрыться два-три человека, — вещал он. — Прекрасное противоядие от их хваленых длинных луков.
Несмотря на «противоядие», к тому времени, когда первый батальон добрался до разлома в стене, я насчитал на земле более двух сотен погибших. Корабль с баллистой подошел ближе. Теперь с него стреляли связками пропитанного маслом тряпья, поджигая его с помощью факела перед тем, как метнуть через стену. В небо поползли столбы дыма: в городе начались пожары.
— Огонь — великий союзник смелого военачальника, — важно изрек генерал. Интересно, подумал я, сколько изречений у него еще в запасе? Судя по тому, как закатила глаза его жена, — немало.
Битва возле пролома свирепствовала уже около часа. Воларская солдатня оказалась зажата в капкан под ливнем стрел и не могла сдвинуться с места. Правильно рассчитав время, генерал приказал подать сигнал, чтоб куритаи начинали штурм. Один отряд бегом преодолел дамбу, неся с собой длинные лестницы. Хотя, как и ожидал генерал, основное внимание кумбраэльцев было сосредоточено на разломах, куритаи также подверглись сильнейшему обстрелу: около двух дюжин повалилось на землю прежде, чем остальные достигли крепости и лестницы взметнулись вверх, чтобы зацепиться за зубчатые стены. По моей оценке, они потеряли по крайней мере половину солдат, пока взбирались наверх. Чуть ли не каждое мгновенье вниз падало чье-то тело. В конце концов одна сплоченная группа сумела достичь зубцов на стене: черный клин впился в серо-зеленую толпу кумбраэльцев, пытавшихся сбросить его обратно. Генерал, наблюдавший за сражением в подзорную трубу, скомандовал сигнальщикам:
— Отправить резерв!
Два батальона вольных мечников кинулись с лестницами к дамбе. У них потери были меньше, поскольку кумбраэльцы занимались куритаями. Мечники взобрались на стену в двух местах, отвлекая тем самым часть защитников на себя, и куритаи принялись прорубаться внутрь. По рядам кумбраэльцев пробежала внезапная судорога, и они разом отступили, так что через несколько мгновений на стенах не осталось ни одного защитника. От одного из проломов донесся крик триумфа: атакующие наконец-то прорвались в город.
— Вот и все, — нарочито буднично проговорил генерал, сунул подзорную трубу ближайшему рабу и сел, задумчиво потирая подбородок. — Итак, величайшая осада в истории Воларской империи завершилась успешно. Благодаря разумному планированию и нескольким часам упорной работы. — Он покосился на меня, желая убедиться, что я все записываю.
— Возможно, Совет позволит тебе дать городу новое имя. Как насчет Токревия? — сказала Форнелла, а генерал покраснел и сделал вид, что не расслышал. — Хотя, пожалуй, Горящие Руины подойдут больше, — закончила она, глядя на многочисленные столбы дыма, поднимающиеся над городом.
— Отстроим! — рявкнул он.
— Если ваши солдаты оставят нам для этого рабов. — На лице женщины не было и тени радости, когда она смотрела на город, лишь меланхоличная брезгливость.
Следующие два часа прошли в ожидании формальной сдачи города. Генерал проявлял все большее нетерпение и бесцельно метался по палубе. Направо и налево сыпались приказы избивать матросов-рабов за самые незначительные проступки. Наконец от берега отвалила лодка с человеком, одетым в черные доспехи командира дивизии. На палубу взобрался донельзя усталый мужчина с закопченным лицом и забинтованным предплечьем. Он отдал честь генералу, потом поклонился его жене.
— Ну?! — требовательно сказал Токрев.
— Стены наши, ваше превосходительство, но и только, — доложил офицер. — Судя по всему, кумбраэльцы не особенно старались их удержать. В городе построены баррикады, они разрушили дома, чтобы перегородить дороги, превратив их в ущелья смерти — на всех крышах засели лучники. Мы уже потеряли там больше людей, чем при взятии стен.
— Баррикады?! — взревел Токрев. — Вы явились, чтобы сообщить мне о баррикадах? Ломайте!
— Мы сломали первую час назад, ваше превосходительство, но через сто футов напоролись на следующую. Весь город поднялся против нас: мужчины и женщины, стар и млад. Приходится сражаться за каждый дом, а эта их ведьма… Создается впечатление, она повсюду.
— Еще одно слово о ведьме, — тихо прошипел генерал, — и я сдеру с вас кожу в назидание остальным трусам! — Он прошел на нос корабля и уставился на город.
— Возможно, следует дать приказ отойти и перегруппироваться, — сказала Форнелла. По тону ее голоса было понятно, что это вовсе не совет. — Нужно разобраться в том, чего мы достигли.
Токрев напрягся: я видел, как сжались за спиной его кулаки. Он резко повернулся к командиру:
— Прекратить наступление, перестроиться и собрать все масляные лампы, какие только найдете. Мы нападем в темноте и не будем больше сражаться за каждый дом. Мы их сожжем. Вам ясно?
В ту ночь над Алльтором стояло огромное оранжевое зарево. Оно достигало неба, затмевая звезды. Генерал приказал мне остаться на палубе и записывать происходящее, а сам заперся в каюте с хорошенькой рабыней, которой было не больше пятнадцати лет. Форнелла, зябко завернувшись в шаль, осталась на воздухе. Причиняли ли ей звуки, доносящиеся снизу, какое-либо беспокойство или нет, она ничем не показывала. Встала рядом со мной на носу и разглядывала город все с тем же безрадостным лицом.
— Сколько лет этому поселению? — спросила она.
— Почти столько же, сколько и всему фьефу, госпожа, — ответил я. — Где-то около четырехсот.
— Те два шпиля, насколько я понимаю, это храм их бога?
— Собор Отца Мира, госпожа. Вероятно, самое святое место из всех подобных.
— Быть может, именно поэтому они так сопротивляются нам? Защищают дом своего бога?
— Не могу точно сказать, госпожа, — ответил я, подумав: «А может, они предпочитают смерть рабству и мучениям, которые вы им предложите?»
— Тот вонючий бородач, — продолжала она. — Не хочешь узнать, кто это был?
— Я не в том положении, чтобы спрашивать, госпожа.
— Ты довольно убедительно играешь свою роль, — с улыбкой повернулась она ко мне. — А ведь сделался рабом всего несколько недель назад. Наверное, очень сильно хочешь жить. — Она встала спиной к зареву, скрестив руки на груди. — Ты сильно удивишься, если я скажу, что он вообще не человек? Просто оболочка, заполненная чем-то еще более мерзким, чем его зловоние.
— Я… Я ничего не знаю, о таких вещах, госпожа.
— Разумеется. Куда тебе. Это тщательно охраняемый секрет, известный лишь Совету, да немногим вроде меня: особам достаточно важным, что их нельзя было не проинформировать. Наш грязный, постыдный секрет. — Казалось, она находилась где-то далеко, разговаривая с призраками, о которых не хотела вспоминать. Потом моргнула, встряхнула головой. — Расскажи-ка мне об этом Аль-Сорне. Кто он?
ГЛАВА ПЕРВАЯВаэлин
— Я тоже по ней скучаю.
Алорнис оторвалась от резьбы по дереву, темные глаза смотрели на Ваэлина сурово, как и на протяжении последних четырех недель. То, что он принудил сестру к переезду, не слишком-то обрадовало ее, а исчезновение Ривы лишь подлило масла в огонь.
— Ты даже не искал ее, — произнесла она.
Несмотря на обвинение в ее голосе, его обрадовало, что она хотя бы нормально разговаривает с ним. Алорнис и пары слов не сказала ему с того утра, когда, проснувшись, обнаружила исчезновение Ривы. За все путешествие по Нильсаэлю и за время, проведенное на корабле, она общалась исключительно односложно.
— А что я мог сделать? — спросил Ваэлин. — Связать ее и посадить на коня?
— Она одинока, — сказала Алорнис, вновь берясь за короткий кривой нож для резьбы.
Она начала вырезать эту фигурку в тот день, когда они сели на корабль в Студенце: чтобы отвлечься от морской болезни, из-за которой первое время ее постоянно тошнило. Тошнота прошла через неделю, гнев — нет. Нож врезался в дерево, подчиняясь быстрым, нервным движениям запястья.
— У нее никого нет, — тихо добавила она. — Никого, кроме нас.
Ваэлин вздохнул и перевел взгляд на море. Северные воды были куда капризнее Эринейского моря: беспрерывный пронизывающий ветер гнал высокие валы. Корабль — узкий двухмачтовый военный парусник — носил имя «Лирна» в честь сестры короля. К восьмидесяти членам команды добавились гвардейцы, которым король приказал оставаться при Ваэлине весь следующий год. Их капитан, статный молодой аристократ по имени Орвен Аль-Мельна, педантично оказывал Ваэлину все почести, которые по этикету полагались лорду. Словом, вел себя так, будто действительно находился под его командованием, а не исполнял роль тюремщика: эдакая страховка для короля в случае, если намерения Ваэлина вдруг изменятся.