Женщина приподняла бровь. Меня прошиб пот, я осознал свою ошибку и с бьющимся сердцем поспешно добавил:
— Хозяйка.
— А я уж было подумала, ты забыл, кем являешься, — протянула она.
— Простите меня, хозяйка… — забормотал я, но женщина жестом приказала мне замолчать и вновь посмотрела на дым, висевший над городом.
— У тебя есть жена, милорд Вернье? — спросила она после паузы. — Семья, ждущая тебя в Альпире?
Здесь думать было не о чем, отвечать на подобные вопросы мне приходилось часто.
— Я был слишком занят работой, чтобы позволить себе отвлекаться на подобное, хозяйка.
— Отвлекаться? — Она с улыбкой посмотрела на меня. — По-твоему, любовь — это отвлечение?
— Я… не знаю, хозяйка.
— Лжешь. Ты кого-то любил и потерял. Кем же она была, хотелось бы знать? Прилежная девочка, благоговевшая перед великим ученым? А стихов она тебе не писала часом? — Женщина скорчила издевательски-печальную физиономию.
Несмотря на мой всепоглощающий страх, я возненавидел ее в этот миг так сильно, что готов был выкинуть за борт и хохотать, глядя, как она тонет. Однако я предпочел более безопасный путь — я соврал:
— Она умерла, хозяйка. Во время войны.
— Понятно. — Она поморщилась и отвернулась. — Грустная история. А тебе пора отдохнуть. Утром мой возлюбленный супруг, без сомнения, заставит тебя описывать происходящую бойню.
— Благодарю вас, хозяйка. — Я поклонился и пошел к трапу в мою каюту, стараясь не сорваться на бег. Врожденная жестокость ее мужа ужасала меня, но теперь я понял, что на корабле есть еще более опасный человек: его жена.
Проспал я где-то около двух часов. Мне вновь снились кровь и хаос, которые сопровождали сокрушительное поражение королевской гвардии. Лицо владыки битв, когда тот увидел, как предатели разворачиваются и атакуют его собственный фланг… Брат Каэнис, пытавшийся удержать бегущих людей…
Проснувшись, я заставил себя проглотить кашу-размазню, оставленную у моей двери, и несколько часов приводил в порядок свои записи, превращая их в приемлемый, то есть недостоверный, рассказ о воларском штурме. Я особо отметил тщательную подготовку к длительным боям внутри городских стен, прозорливо проведенную генералом.
Некоторое время спустя меня затребовали на палубу. Оказалось, что созван военный совет. Старшие офицеры толпились вокруг стола с картой, а сам генерал слушал отчет командира подразделения.
— С помощью поджогов нам удалось кое-чего добиться, ваша честь, — докладывал человек с усталым, покрытым гарью лицом. — Однако они быстро сориентировались и начали создавать проемы между улицами, чтобы пожары не перекидывались из одного квартала в другой. Ко всему прочему, город построен из камня, а камни плохо горят. Что же до личного состава… Огонь не знает своих и чужих, так что среди наших солдат обгоревших не меньше, чем у противника. Наш боевой дух… ослаб.
— Ну, если ваши подчиненные сели в лужу, — ответил генерал, — у нас есть достаточно «лекарей», которые пропишут им кнута. Это прекрасное лекарство для лентяев. — Он повернулся к командиру вольных мечников — чумазому, со свежей раной на шее. — Вот взять хотя бы вас! Сколько порок вы произвели ночью?
— Четыре, ваша честь, — хрипло ответил тот.
— Значит, сегодня устройте шесть! — Он оглядел офицеров в поисках следующей жертвы. — Теперь вы! — Его палец ткнул в человека, одетого в форму мастера баллист и патерелл. — Помните мою маленькую хитрость с пленными? Вы использовали ее?
— Так точно, ваша честь, — подтвердил тот. — Пятьдесят отрубленных голов было переброшено через стены, как вы и приказывали.
— И что?
Мастер запнулся, его выручил командир дивизии:
— У врага тоже были пленные, ваша честь. В ответ они перебросили нам пятьдесят голов через баррикады.
— Ведьма постаралась, как пить дать, — пробормотал командир батальона варитаев.
Глаза генерала сверкнули, а его палец, словно копье, впился в мужчину:
— Так, это ничтожество разжаловано в рядовые. Уберите его с моих глаз, и чтоб сегодня же шел в атаку в первом ряду. — Он снова уставился на карту, пока «негодяя» оттаскивали прочь. — Все это противоречит здравому смыслу и опыту, — проговорил наконец генерал. — Если стены города пали, победитель пожинает плоды своей победы, грабит и насилует. И так было всегда. — Он поднял на меня взгляд. — Я прав, мой ученый раб?
Это могло быть как ловушкой, так и откровенным невежеством: в обоих случаях у меня не было времени на сочинение красивой лжи.
— Простите меня, хозяин, но не совсем. У нынешних… затруднений существуют исторические параллели.
— Параллели, — тихо произнес генерал и вдруг взорвался коротким лающим смехом, офицеры с готовностью вторили ему. Генерал как бы беспомощно развел руками и приподнял брови. — Так просвети же нас, темных воларских дураков, о великий Вернье! Когда и где были эти параллели?
— В Кузнечном веке, хозяин, около восьми сотен лет назад. В войне, которая выковала Воларскую империю.
— Я сам знаю, когда был Кузнечный век. Понял, альпиранский паскудник? — Он смотрел на меня, едва подавляя ярость, и тут во мне созрела уверенность, что жизнью я обязан единственно его жене. — Можешь продолжать, — буркнул он, когда его гнев немного утих.
— Город Кетия, — сказал я. — От этого названия произошло наименование провинции Эскетия. Кетия дольше всех сопротивлялась империи, и прошел почти год, прежде чем пали ее стены. Но сражение на этом отнюдь не закончилось. Их король, знаменитый воин и, как повествуют легенды, сильный маг, воодушевил людей на подвиг стойкости, выходящий за пределы воображения. Каждый дом стал крепостью, каждая улица — полем битвы. Ужас и отчаяние охватили имперских солдат, им стало казаться, что этот город не будет взят никогда.
— Но он был взят, — прервал меня генерал. — Я своими глазами видел руины Кетии.
— Да, хозяин. Переломный момент наступил, когда Совет назначил нового командующего, Вартэка, известного в летописях как Острие Копья. Свое прозвание он получил потому, что всегда сам вел в атаку свое войско и первым встречал врага. Его бесстрашие вернуло солдатам утраченную отвагу. Потребовалось еще несколько недель боев, но Кетия пала, все ее мужчины были убиты, а женщины и дети угнаны в рабство.
Воцарилась мертвая тишина. Генерал взирал на меня в немой ярости. Я же стоял тише воды, ниже травы, с совершенно бесстрастным лицом. Мои преданные читатели поймут, что в словах вашего покорного слуги нет смелости. Я вовсе не намеревался оскорбить генерала очевидным подтекстом своего рассказа. Я просто подчинился приказу, поведав хозяину об историческом факте — в том виде, в каком его описали летописцы.
— Мой благородный супруг. — На палубе очень вовремя появилась Форнелла, одетая в простое платье из белого шелка и алую атласную шаль. Подойдя к генералу, она поставила перед ним кубок вина. — Выпейте, мой благоверный муж. Возможно, это отвлечет вас от заплесневелых басен моего глупого, но весьма дорогостоящего раба.
Генерал медленно поднял кубок и отпил, не сводя с меня налитых кровью глаз, из чего я заключил, что наказание будет суровым.
— Сколько рабов мы захватили в этой провинции? — спросил он, повернувшись к командиру подразделения.
— Не так много, как в других, ваша честь. Около трех тысяч.
— Возьмешь пять сотен голов к завтрашнему утру, — объявил генерал мастеру катапульт. — Сначала — ослепить. Хорошенько помучьте их перед отсечением головы — так, чтобы те, на баррикадах, услышали. Заставьте их взывать к родственникам. Наши пленные, которых они обезглавят в ответ, невеликая потеря. Только трус попадает в плен. Если город продолжит сопротивление, на следующий день обезглавишь тысячу. — Генерал осушил кубок, швырнул его в воду и улыбнулся мне. — Видишь, раб? Я тоже знаю, как войти в историю.
ГЛАВА ПЕРВАЯРива
— Я этого не надену!
— А оно бы очень подошло к твоим волосам. — Велисс, улыбаясь, держала бледно-голубое платье, от которого возмущенно пятилась Рива. — Хотя бы примерь!
— Моя одежда где?
— Сожжена, надеюсь. Племяннице владыки фьефа не подобает расхаживать в лохмотьях.
— Тогда я буду ходить в этом.
На Риве была простая хлопковая сорочка, которую оставила служанка, приносившая завтрак. В эту комнату Риву ночью проводили стражники, пока другие переворачивали вверх дном весь дворец, обыскивая, по приказу Велисс, каждый уголок в поисках затаившихся злоумышленников. Риву не интересовала вся эта суета. Обессилев от горя и отчаяния, она шла, куда ей говорили, и даже не слышала обращенных к ней вопросов. «Убейте ее», — сказал священник. «Убейте ее…»
В комнате стояла широкая кровать, на которую Рива и свалилась, свернувшись клубочком и ненавидя себя за слезы, текущие по лицу. «Убейте ее…» Она заснула и спала, точно мертвая, без сновидений. Проснувшись, обнаружила, что лежит голышом под простынями, а служанка ставит поднос с завтраком на туалетный столик. За дверью маячил гвардеец. Рива не могла понять, как это она впала в такое забытье, что позволила себя раздеть и даже не проснулась.
— Я бы не возражала. — Велисс посмотрела на Риву с нескрываемым восхищением. — Но, боюсь, твой дядя будет признателен, если ты проявишь чуть больше скромности. — Женщина положила платье на кровать, продолжая с улыбкой смотреть на Риву.
— Сама-то ты не больно благопристойна, — буркнула Рива, беря платье.
Велисс рассмеялась и направилась к двери.
— Когда будешь готова, гвардеец проводит тебя к нам.
Ее дядя был в саду. Сидел за небольшим столиком посреди подстриженных кустов в компании бутылки вина, уже на три четверти пустой, хотя еще не пробил десятый колокол. Рядом с бутылкой лежал меч, который она украла накануне ночью. Поодаль стояла госпожа Велисс и читала свиток.
— А вот и моя храбрая племянница! — радушно улыбнулся владыка фьефа и поднялся навстречу Риве. Она позволила ему себя обнять, поморщившись от перегара, когда он целовал ее в щеку.