Она опустила глаза, когда рядом остановился надсмотрщик. Он нагнулся и открыл замок.
— Встать! — рявкнул он, ткнув ее рукояткой кнута.
Лирна поднялась на нетвердых ногах, которые тут же свело судорогой. Надсмотрщик подтолкнул ее к свету, взял рукой за подбородок, повертел голову туда-сюда, рассматривая с прищуром, и скривился от отвращения.
— Слишком уж изуродована, — проворчал он на воларском. — Бабу с такой рожей даже матросня трахать не захочет.
Задрал ей юбку, грубо ощупал. Лирна стояла ни жива, ни мертва, с трудом подавляя тошноту.
— А впрочем… — протянул надсмотрщик, расшнуровывая ее лиф, и принялся лапать за грудь.
«Только не кричать, — приказала себе Лирна, закрыв глаза и сжав зубы, в то время как его большой палец елозил по соску. — Я ни в коем случае не должна кричать».
— И не дура, — сказал воларец, вновь принимаясь разглядывать ее лицо. — Кто ж ты такая, а? Содержанка какого-нибудь толстосума? Или богатенькая наследница?
Он внимательно следил за ее реакцией, пытаясь понять, знает ли она язык. Лирна смотрела на него широко раскрытыми глазами, ее страх был наигран лишь отчасти. Надсмотрщик хмыкнул и отступил.
— Сидеть, — махнул он ей кнутом.
Лирна села и привалилась к борту. Он вновь защелкнул замок на ее кандалах и потопал наверх по лестнице. Тогда она принялась приводить в порядок одежду. «Давока бы уже вспорола ему брюхо и, хохоча, любовалась бы, как вываливаются его кишки. Смолен мигом снес бы ему голову с плеч. А брат Соллис… Но их здесь нет!»
Она глубоко вздохнула и стала аккуратно зашнуровывать лиф, стараясь унять дрожь в руках. «Нет у тебя здесь ни защитников, ни слуг. Придется самой о себе позаботиться».
Хуже всего были ночи. Пленники вскрикивали во сне от ужаса, звали любимых, умоляли освободить их. Лирна тоже часто просыпалась — то ли от боли, то ли от воспоминаний. Этой ночью ей опять снилась воларка, только вместо огня из ее рук потоком лилась вода, затопляя тронный зал…
Она села на корточки — поза, которая стала уже привычной, — пытаясь успокоить бьющееся сердце. Сон был очень ярким, наверняка благодаря тому, что она все время прокручивала в уме все случившееся. Впервые ей пришло в голову, что хорошая память — это скорее проклятье, чем дар. Лирна помнила все: каждое слово брата Френтиса, едва заметные изменения на его лице, каждый всполох пламени.
«Его нельзя было заподозрить, — думала она. — Совершенно невозможно. Все выглядело абсолютно естественно: возвышенно-смиренный страдалец вернулся домой, пережив множество злоключений. Да и та, другая, казалась всего лишь робкой сбежавшей рабыней. Все изменилось в тот миг, когда умер Мальций. И ее ярость, когда я убила Френтиса, была уже натуральной». Лирна припомнила лицо женщины, ее печаль, гнев и кровоточащие глаза. «Значит, ничего подобного она не ожидала. Френтис не должен был умереть, этого не предусматривалось планом. А отсюда вопрос: зачем Френтис был ей нужен? Не был ли ее гнев гневом женщины, потерявшей любимого?» В памяти всплыли слова Малессы. Она часто теперь вспоминала их, размышляя о тайне произошедшего: «Три твари… Его сестра… Лучше бы вам никогда не встречаться…» Может, это она и была? Может быть, Лирна как раз встретилась с третьей тварью, той самой, о которой говорила Малесса? Встретилась — и выжила?
Новый приступ боли пронзил голову, заставляя судорожно хватать воздух ртом. Похоже, «выжила» — не совсем точное слово. «Гора вопросов и ни одного ответа. Никаких зацепок. Но я их найду, сколько бы лет на это ни потребовалось… И сколько бы крови ни пришлось мне пролить».
Краем глаза она уловила движение слева. Фермин. Он протянул руку, двигая пальцем из стороны в сторону, и чему-то улыбался — чему-то, что находилось на палубе перед ним. Проследив за его взглядом, Лирна увидела маленькую черную крыску. Зверек послушно водил головой, повторяя движение пальца, словно марионетка на невидимых ниточках.
Лирна подалась вперед, чтобы лучше видеть, ее цепи звякнули. Фермин поднял голову, теперь на его лице не было и тени улыбки. Пальцы спазматически дернулись, и крысенок шмыгнул в щель между досками. Парень отвернулся, а Лирна не сводила с него глаз. В ее голове трубным гласом звучали слова Малессы: «Когда тебя закуют в цепи, посмотри на заклинателя зверей».
— Итак, милорд, — спросила она Фермина на следующее утро, — какого рода вором вы были?
— Судя по тому, что меня сцапали, неудачливым, — сухо ответил тот, избегая встречаться с ней взглядом.
— Когда вас… выводили наверх, вы должны были заметить, сколько человек в команде, — не отступалась Лирна.
— А вам-то зачем это знать, сударыня? — Фермин посмотрел-таки ей в глаза.
Позади слабо звякнули цепи: очевидно Илтис, как она и рассчитывала, прислушивался к их беседе.
— Вам очень хочется быть рабом? — спросила Лирна. — Терпеть все это день за днем? Какая участь, как вы думаете, ждет вас в империи?
— Наверняка лучшая, чем быть кормом для рыб. Буду облизывать каждый хер, который они мне сунут под нос, и подставлять задницу хоть целым толпам. Стыд не входит в число моих пороков, а вот страх — да. Я хочу просто выжить, сударыня-без-имени. — Он отвернулся. — Затевайте что хотите, я — пас.
— Забудь о нем, — пренебрежительно фыркнул Илтис. — От такого ссыкла нам никакой пользы.
— Нам, брат? — обернулась к нему Лирна.
— Не играй со мной, женщина. Я видел, как ты обшаривала взглядом каждый уголок этого трюма. Чего интересного ты углядела?
Она приблизилась к Илтису настолько, насколько позволили цепи, и зашептала, но так, чтобы слышал Фермин:
— Я из купеческой семьи, как вы уже знаете. Мы вели морскую торговлю с воларцами. На судне подобных размеров будет человек сорок команды, от силы — пятьдесят.
— И что с того? — нахмурился Илтис.
— А то, что в этом трюме нас по крайней мере сто пятьдесят человек. Получается три к одному, если только освободиться от пут.
— Большинство слишком слабы, чтобы драться, а половина — и вовсе женщины.
— Если женщине есть, за что драться, она сразится и с сотней мужчин. А слабый мужчина превращается в силача, если в его душе пылают ненависть и страх.
Сосед Илтиса завозился и поднял голову. Илтис в упор взглянул на него:
— Только вякни кому, я тебе ночью голову откручу.
Человек кивнул и пододвинулся ближе. Он выглядел крепким, хотя и не таким, как Илтис. Квадратная челюсть и многочисленные шрамы на лице выдавали либо преступника, либо солдата.
— Снимите с меня эти цепи, — проговорил он, — и я голыми руками разорву глотки дюжине этих уродов.
«Значит, преступник», — решила Лирна.
Несколько мгновений Илтис молча вглядывался в полное решимости лицо громилы, затем повернулся к Лирне.
— Ты придумала, как добыть ключ у надсмотрщика?
«Нет».
— Да. Но придется набраться терпения. Подождать подходящего момента. А пока потихоньку поговорить с соседями, предупредить, чтобы держались начеку.
— Откуда нам известно, кому здесь можно доверять, а кому нет? — заметил Илтис. — Кто-нибудь может нас предать в надежде на освобождение или хотя бы на лучшую долю.
— У нас нет выбора, — твердо отрезала Лирна, оглянувшись на Фермина. Тот уже повернулся к ним спиной, но она видела, как сжимаются его кулаки. — Доверие — это всегда риск.
Весть о предстоящем бунте передавалась от пленника к пленнику. По цепочке задавались вопросы и пересказывались ответы. Люди боялись, но никто, кроме Фермина, не отказался — и никто не донес надсмотрщику. «Свобода все еще живет в их сердцах, — думала Лирна. — Они пока не превратились в рабов».
Лирна сумела задать пару вопросов тоненькой девушке, которую постоянно таскали наверх: сколько человек в команде? все ли они вооружены? В следующий раз, когда ее повели к трапу, волосы больше не закрывали ее лицо, а в глазах были не только слезы, но и решимость. Вернувшись в трюм, она сообщила: в команде тридцать человек, кроме того — пятнадцать охранников, они посменно по пять человек сидят у входа в трюм.
Дождавшись, когда Илтис уснет, Лирна снова попыталась завязать разговор с Фермином. Тот сидел вполоборота к ней. Прикрыв глаза и нахмурившись, парень словно бы прислушивался к далекому звуку. Лирна тоже вслушалась и уловила едва заметный протяжный рев.
— Киты поют, — произнесла она.
— Скоро закончат, — пояснил Фермин, приподняв бровь. Его губы тронула мрачная усмешка.
И действительно, песнь резко оборвалась, и по судну, вибрируя, прокатилось эхо сильного удара.
— Красные акулы, — сказал Фермин. — Вечно голодные красные акулы.
— Ты можешь чувствовать их голод?
Парень повернулся к ней, его лицо вновь сделалось непроницаемым.
— Брось, я знаю, кто ты, — продолжила Лирна. — Ты — заклинатель зверей.
— А я знаю, что никакая ты не купчиха. Надсмотрщик угадал? Ты содержанка, да? И еще я знаю, что ты прекрасно поняла его слова.
— Шлюхам хотя бы платят. В отличие от рабов.
— Слушай, чего тебе от меня надо, а?
— Хочу, чтобы ты сделал то, что хорошо умеешь делать. Украл. Точнее, чтобы это сделал твой новый маленький приятель.
— Украл ключ у надсмотрщика?
— Верно.
— А потом мы освободимся и захватим корабль. Это и есть твой великий план?
— Если у тебя имеется другой, я с удовольствием его выслушаю.
— Конечно, имеется. Мой собственный. Видишь ли, в чем дело, меня зовет к себе сам хозяин этой посудины. Довольно состоятельный тип, под Воларом у него обширное поместье, а целое крыло здания отдано под гарем из молодых мужчин, привезенных со всех уголков света. Я там буду первым его трофеем из Объединенного Королевства. Меня будут баловать и нежить, тогда как ты будешь ежегодно щениться, пока матка не отсохнет.
— И это все твои желания? Чтобы с тобой забавлялись, как с домашней собачонкой, пока ты не состаришься и не сможешь больше возбуждать хозяина?