– Я начинаю подозревать, что мне не дано понять своего брата. – Та оторвала взгляд от наброска. – А почему ты называешь его «Тёмный Меч»?
– Так его зовёт мой народ. В четвертой книге есть предсказание о появлении грозного воина-еретика, чей меч будет направлять сама Тьма.
– И ты веришь в эту ерунду?
Рива покраснела и отвернулась.
– Любовь Отца – не ерунда. Вот ты считаешь свою Веру ерундой? Все эти бесконечные поклоны перед воображаемыми тенями предков?
– Лично я никому поклонов не отбиваю. Мои родители были приверженцами Восходящего Учения, которое утверждает, что совершенство и мудрость достижимы с помощью правильных слов, поэзии и песен: они открывают секреты души, а с ними – и всего мира. Родители таскали меня на свои собрания, тайные в те дни. Мы собирались в укромных подвалах и читали наши тексты. Матушка всегда сердилась, когда подходила моя очередь читать, потому что я то и дело хихикала, настолько глупым всё это мне представлялось.
– Небось лупила тебя потом за ересь, да?
– Лупить? Меня? – Алорнис изумлённо заморгала. – Разумеется, нет!
Рива снова отвернулась, сообразив, что допустила ошибку.
– Рива! – Алорнис отложила набросок и, подвинувшись поближе, коснулась её плеча. – А тебя… Тебя кто-то…
«Грязная, забывшая Отца грешница!»
– Нет! – Рива отшатнулась, вскочила и спряталась за стволом ивы, в то время как слова священника преследовали её: «Я знаю, что за гнойник зреет в твоём сердце, девчонка. Я видел, как ты смотрела на её…» Удары тростниковой палки отмечали каждое слово, а она стояла очень прямо, руки по швам, и ей не разрешалось ни пошевелиться, ни заплакать. «Ты изгадила Книгу Разума! Ты изгадила Книгу Законов! Ты изгадила Книгу Страшного Суда!» Последний удар в висок заставил её упасть на пол сарая, усыпанный соломой, где она и осталась валяться, оглушённая, истекающая кровью. «Я бы должен убить тебя, но твоя кровь – твоя защита. Деяние, возложенное на нас Самим Отцом, – твоё спасение. И если мы хотим достичь успеха, мне придётся выбить из тебя твой грех». И он выбивал. Выбивал до тех пор, пока боль не стала невыносимой и Риву не поглотила тьма…
Она упала на колени, обхватив себя за плечи. «Грязная, забывшая Отца грешница!»
Аль-Сорна вернулся, когда солнце уже начало клониться к закату. Не говоря ни слова, кивнул гвардейцам и пустился вскачь. Он молчал до самой темноты, пока они не разбили лагерь и не поужинали по-солдатски, то есть сытно, но безвкусно. Рива сидела напротив Алорнис, избегая смотреть ей в глаза и механически черпая похлёбку. «Слишком долго, – вертелась в её голове одна и та же мысль. – Слишком долго я нахожусь рядом с ним. И с ней».
К ней кто-то подошёл. Она подняла голову и увидела Аль-Сорну.
– Настало время завершить нашу сделку.
Оставив Алорнис сидеть у костра, они отошли подальше, туда, где заканчивалась высокая трава и начиналась дорога, – так, чтобы их не было слышно. Рива села в траву, скрестив ноги, Аль-Сорна пристроился рядом и пристально взглянул ей в глаза.
– Что тебе известно о смерти твоего отца? – спросил он. – Не то, что ты себе навоображала, а что знаешь наверняка.
– В книге одиннадцатой рассказывается о том, как он копил силы в Высокой Твердыне, чтобы встретить твоё вторжение. Ты возглавил атаку и, используя силу Тьмы, нашёл путь в крепость. Он погиб как герой. Истинный Меч Отца Мира пал под превосходящими силами врагов и искусством Тьмы.
– Иными словами, ты не знаешь ничего. А поскольку никто из его последователей не выжил, кто бы ни был автором книги, его там не было. Не собирал твой отец никаких армий. Он выжидал, взяв в заложники близкого мне человека. Использовал её, чтобы заставить меня сложить оружие и затем убить. И геройского в его смерти ничего не было. Он умер в помрачении рассудка, сведённый с ума чем-то, что принудило его убить своего отца.
Рива тряхнула головой. Священник много раз предупреждал её, что именно так и бывает, когда живёшь среди еретиков: «Они выиграли и теперь считают себя вправе переписывать историю». И всё же речь Ваэлина её задела. Пусть неохотно, но Риве пришлось признать, что в Аль-Сорне есть некая правда. Он многое скрывал, много оставлял недосказанным, но моральный стержень в нём явно был. И, в отличие от своего отца, которого Рива не знала, Ваэлина она могла выслушать.
– Ты лжёшь, – сказала она, стараясь говорить как можно увереннее.
– Ты так считаешь? – Его пристальный взгляд не позволял ей отвести глаза. – А мне вот кажется, ты и сама знаешь, что я говорю правду. Думаю, ты и прежде чувствовала, что рассказы о твоём отце лживы.
Она отвела взгляд и закрыла глаза. «Именно в этом его сила, – поняла она. – Вот в чём кроется Тьма. Не в мече, но в словах. Умный ход: изрекать гнусную ложь, замаскированную под правду».
– Меч, – хрипло произнесла она.
– Мы находились в королевских покоях Высокой Твердыни. Мой брат метнул топор прямо ему в грудь. Он умер мгновенно. Я помню, что его меч упал куда-то в темноту. Я не взял его и не видел, чтобы на него позарился кто-то из моих братьев или солдат.
– Но ты же сказал, что знаешь, где его искать! – воскликнула она, уже зная ответ. Тем не менее прозвучавшие затем слова ранили больнее, чем палка священника:
– Я солгал, Рива.
Она вновь закрыла глаза. Её трясло.
– Зачем? – тихонько прошептала она, не в силах больше ничего произнести.
– Твой народ считает, что во мне Тьма. Но «Тьма», как однажды объяснил мне кое-кто много мудрее меня, – лишь слово, которое используют невежды. На самом деле это – песнь, меня ведёт песнь. Она же и привела меня к тебе. Было бы проще простого бросить тебя в лесу в первую же ночь, но песнь велела мне подождать. Велела приблизить к себе и обучить тому, чему не научил тот, кто отправил тебя ко мне. Ты никогда не задумывалась, почему тебя учили только искусству обращаться с ножом? Не с луком или мечом или чему-нибудь ещё, что дало бы тебе преимущество? Тебе дали ровно столько навыков, чтобы сделать достаточно опасной – чтобы заставить меня убить тебя. Кровь Истинного Меча вновь легла бы на Тёмный Меч. Новая жертва. Когда ты пришла ко мне, в лесу был кто-то ещё. Моя песнь нашла и тебя, и его. Того, кто следил за тобой, кто ждал и наблюдал. Свидетеля, жаждущего написать очередную главу одиннадцатой книги.
Рива вскочила на ноги, а вслед за ней встал и Аль-Сорна. Меч раскачивался за её спиной, словно змея, готовая атаковать.
– Зачем?
– Я нужен последователям твоего отца. Им нужен заклятый враг. Без меня они – всего-навсего безумцы, поклоняющиеся призраку другого безумца. Тебя послали за тем, чего нельзя отыскать, в надежде, что я убью тебя и подброшу этим дров в топку их священной ненависти. Ты была ценна для них лишь своей кровью и своей смертью. В отличие от меня, до живой Ривы им нет никакого дела.
Меч легко выскользнул из ножен, прямой и верный, как стрела. Рива кинулась на Ваэлина. Он не пошевелился, не сделал попытки уклониться, просто стоял и невозмутимо смотрел, как меч разрезает сначала рубаху, затем – плоть. Рива вдруг поняла, что плачет: полузабытое воспоминание детства, когда священник избил её первый раз, – и она была потрясена его жестокостью.
– Почему? – сквозь слёзы крикнула она. Кончик меча уже на дюйм вошёл в тело Ваэлина. Ещё чуть-чуть – и Тёмный Меч отправится на вечные муки, давно заждавшиеся его.
– Потому же, почему теперь я отвергаю мою песнь, которая кричит мне «Отпусти её!», – сказал Аль-Сорна безо всякого страха. – Потому же, почему ты не можешь теперь меня убить. – Он медленно поднял руку и погладил Риву по щеке. – Я вернулся домой, чтобы отыскать одну сестру, а нашёл двоих.
– Я тебе не сестра. И не подруга. Я ищу клинок Истинного Меча, который объединит всех в любви к Отцу.
Он расстроенно вздохнул и покачал головой:
– Твой Отец Мира – не более чем набор мифов и легенд, скопившихся за тысячу лет. И даже если он действительно существует, он ненавидит тебя за то, что ты такая, какая есть. Так ведь утверждают его священники?
Её дрожь превратилась в судороги, меч затрясся. «Один удар, и…» Рива шагнула назад, оступилась и упала.
– Пойдём с нами, – умоляюще произнёс он.
Она вскочила и побежала прочь, сквозь тёмную колышущуюся траву, и слёзы застилали ей глаза. Лезвие меча поблёскивало, отмечая взмахи её руки, а вслед ей нёсся его печальный крик:
– Рива!
Глава девятаяФрентис
«Семя прорастёт…»
Зуд начался на следующее утро после убийства старика в храме. Френтис открыл глаза. Женщина, обнажённая, ещё спала, прижавшись к нему. Во сне она казалась спокойной и довольной, тёмные локоны упали на лицо и слегка шевелились от размеренного дыхания. Мучительно захотелось её придушить. Используя его тело, она радостно ликовала, впиваясь ногтями в спину, обхватив его бёдрами. Тяжело дыша, бормотала какую-то невнятицу на воларском:
– Перед нами… весь мир… любовь моя… Пусть Союзник продолжает играть в свою игру… Вскоре я начну собственную… А ты… – Она остановилась, с улыбкой целуя его в лоб, пот капал с её сосков на его исполосованную шрамами грудь. – Ты станешь той фигурой, которая решит исход всей партии.
Теперь он лежал, освещённый солнцем, проникающим сквозь щели в ставнях. Так хотелось, чтобы руки преодолели неподвижность, чтобы ладони сжали её горло. Он пытался обратить своё желание в действие, но руки продолжали вяло и недвижно лежать вдоль тела. Даже теперь, плутая в своих снах и кошмарах, она держала его в узде.
Френтис почувствовал зуд, пока его взгляд бездумно блуждал по расписному потолку комнаты. Едва заметная щекотка в боку, чуть ниже рёбер. Сперва он решил, что это один из бесчисленных клопов, которых полно было в этой части империи, но потом засек ритм, лёгкий, но слишком чёткий и правильный, чтобы счесть это укусами насекомого.
Женщина потянулась, перекатилась на спину, подняла веки и улыбнулась.