В то же время можно было поймать момент, когда Страж будет находится на границе своей психической стабильности. Именно для этого правительство и проводило регулярные тесы.
И вот какое дело… Поскольку Стражи представляют собой чрезвычайно редкий и ограниченный ресурс, просто убивать их, как это происходит с простыми заражёнными, весьма затратное дело. Особенно если они ещё могут выдержать одно или два сражения. Что же делать?
Министерство обороны, привычное после краха цивилизации использовать все возможные ресурсы, решило пойти на ограниченный риск. Они применили изобретённую ещё до пришествия Вестника методику, которая подразумевала погружение заражённого в медикаментозную кому. Таким образом можно было серьёзно замедлить процесс заражения — законсервировать ценный ресурс, чтобы затем использовать его в самом крайнем случае.
Таких Стражей называли «Спящими». Их держали глубоко под землёй, под защитой сотен метров почвы и строжайшей тайны.
Каждый из них представлял собой потенциального НИСа, причём чрезвычайно опасного, ибо НИС, явившийся из сознания Стража, сразу обретает Третий ранг.
Всё это было настолько секретно, что сам Рьюсей узнал про это дело совершенно случайно; это было божественное провидение, не иначе, воскликнул старик.
Так вышло, что именно его фирма занималась поставками особенного препарата, который должен был поддерживать Стражей в коматозном состоянии. Но с недавних пор, после созревания плана X, Рьюсей начал немного разбавлять раствор. И вот уже кома некоторых, не всех, но некоторых Стражей, причём сказать точно каких именно было невозможно, стала не такой абсолютной…
— По нашим расчётам уже завтра… Завтра… Должен появиться НИС, — заявил старик с толикой гордости за свой великолепный план.
Я ему врезал.
А потом серьёзно задумался.
План действительно был хорошим. Слишком хорошим. Остановить явление НИСа без ликвидации было уже невозможно. В то же время никто не станет ликвидировать такой ценный ресурс, если не будет абсолютных доказательств. Министерство обороны было параноидальным, но не расточительным. Даже если Рьюсей во всём сознается, с точки зрения Министерства правильнее будет просто подождать, когда НИСы уже появятся, ибо тогда вычислить заражённых будет намного проще.
Не говоря уже о том, что в таком случае Рьюсею придётся разоблачить весь культ, включая родителей Мурасаки и саму девушку.
Их тогда казнят.
Собственно, именно в этом и состояла главная загвоздка…
Мы с Мурасаки никогда не были особенно близкими подругами. Она вообще всегда сторонилась своих одноклассников, возможно потому, что с самого начала знала ту роль, которую для неё приготовили, и не хотела сближаться с теми, кого ей рано или поздно придётся убить…
Но.
Мурасаки была ребёнком. Обыкновенной шестнадцатилетней школьницей всего на год старше Тани, которой недавно подписали смертный приговор и отправили сражаться против ужасных монстров, и родители которой помимо всего прочего оказались безумными культистами.
Я не пытаюсь оправдать её, отнюдь, но и винить её я тоже не в состоянии. Мне жаль Мурасаки… А может и не мне. Может быть я сейчас транслирую чувства самой Ямато, как тогда, в теле ребёнка. Кто знает. Она всегда была доброй девочкой.
Ладно… Хватит уже крутить одни и те же мысли. В комнате нет часов, но, кажется, я убил достаточно времени.
Пора.
Я откинул одеяло, поднялся, выскользнул из комнаты в коридор и стал спускаться по скрипучей лестнице; затем открыл дверь и вышел на тёмную, пронизанную ароматами ночного сада улицу.
Осмотревшись, я выцепил тропинку и, под стрекотание цикад, из-за которых ночь казалась более шумной, чем день, стал пробираться в главное здание.
Зачем? Очень просто. Мне нужно поговорить с Мурасаки, и сейчас было единственное время, когда я мог это сделать, не испытывая на себе пристальный взор её родителей. Что я собирался сказать девушке? Не имею ни малейшего понятия. Главное было встретиться с ней, с ней настоящей, а не с её маской, а там… Посмотрим. Буду действовать по обстоятельствам.
Я проскользнул по тропинке мимо яблони и завернул на тёмную дорожку, которая вела к лакированной красной двери. Затем схватил кольцо, которое держала зубами львиная голова, и замялся.
Здесь может быть сигнализация… У меня было припасено оправдание, почему я вдруг решил проникнуть в главное здание посреди ночи, но даже если оно сработает, сомневаюсь, что после этого у меня выйдет поговорить с Мурасаки.
Тогда…
Я вытянул руку и прошептал:
— Амонус гранде.
Раздался щелчок, и красная дверь открылась сама по себе. Я тихо зашёл в мраморный зал…
Я уже было направился к лестнице на второй этаж, когда краешек моего глаза зацепился за левую дверь.
Через щёлочку снизу пробивался белый свет.
Я нахмурился.
Именно за это дверью я вчера почувствовал знакомый запах.
Я приблизился к ней и приставил ухо — тишина. Тогда я зашёл в помещение и снова почувствовал тот самый запах, только теперь почти сразу догадался, что это было такое.
Хлорка.
Посреди просторной комнаты находился прямоугольный, пронизанный светом электрических лампочек бассейн.
Я посмотрел на него, а затем перевёл взгляд на весы, которые стояли возле стены, встал на них и померял вес Ямато. Сорок восемь килограмм. Многовато для её возраста. Таня была сорок два. С другой стороны, одна только грудь Ямато уже весила по меньшей мере пять кг, так что…
Я покачал головой.
Затем повернулся и подошёл к серебристой лестнице с другой стороны бассейна. За ней находилось небольшое пространство и две двери.
Я проверил первую — туалет. Затем вторую — она была приоткрыта, и с другой стороны разливался свет. Зайдя в помещение, я прикрыл за собой дверь, как поступает всякий образцовый ниндзя, и оказался в гуще серого тумана… Хотя нет, ошибочка. Это был обыкновенный пар, пылающий как раскалённый фосфор в сиянии электрического света.
Пол комнаты устилала бело-голубая кафельная плитка. Вдоль правой стены серебрились опрыскиватели.
Это была душевая.
Я вздохнул, и в мой нос немедленно ударил душный запах пара. Произошло это настолько неожиданно, что я невольно закашлялся.
— Кхе! — и сразу мой высокий голосок звонко разбился о кафельные стенки и разнёсся по всему помещению.
— Мама?.. Я сейчас, — из душевой кабинки раздался голос Мурасаки.
10. говори
Это была душевая.
Я вздохнул, и в мой нос немедленно ударил душный запах пара. Произошло это настолько неожиданно, что я невольно закашлялся.
— Кхе! — и сразу мой высокий голосок звонко разбился о кафельные стенки и разнёсся по всему помещению.
— Мама?.. Я сейчас, — из душевой кабинки раздался голос Мурасаки. Я шагнул назад, но было поздно. Девушка возникла из пелены белого пара…
Светлая, нежная, совершенно голая фарфоровая кукла; её густые тёмные волосы, похожие на чернила и обладающие тем же фиолетовым отблеском, налипали на изящные белоснежные плечи.
Самые щепетильные места её тела прикрывала завеса пара, да и сам я старался не присматриваться, но… Тук-тук.
Мурасаки оторопела и уставилась на меня своими блестящими тёмными глазами. Она не злилась, не ругалась, скорее, выглядела потрясённой. На секунду мне показалось, что у неё над головой кружится лазурное колечко: «Подождите, идёт загрузка…»
У меня были считанные секунды, прежде чем девушка осознает моё появление и отреагирует… рискну предположить, что самым неприятным и болезненным для меня образом.
— Прошу прощения! — сказал я, после чего немедленно повернулся и бросился за дверь.
— Стой! — не с яростью, но тревогой в голосе крикнула Мурасаки. Я ускорился, дёрнул за ручку, услышал хруст… Ничего. Дверь не открылась. Она была заперта. Я растерянно посмотрел на неё, пытаясь найти замочную скважину или защёлку, но их не было. За моей спиной зазвучали хлёсткие шаги. Мурасаки бесцеремонно толкнула меня в сторону, и на секунду я почувствовал через рубашку касание её нежной и влажной кожи, а затем, совершенно не обращая на меня внимания, обеими руками схватила дверную ручку и потянула вниз. Затем вверх. Ничего. Дверь не поддавалась. На лице Мурасаки — я старался смотреть именно на него, — на секунду мелькнуло отчаяние. Затем она стиснула зубы, резко повернулась и посмотрела на меня с яростью в глазах.
— Ты…
— Я случайно!
— Дверь… — Мурасаки опустила голову и прохрипела: — Дверь заедает. Её нельзя закрывать…
— Ах… Я не знал… а.
Мурасаки ещё раз дёрнула дверь, с такой силой, что чуть не вырвала её из проёма, и стиснула зубы. Её кулаки сжались, и на секунду мне показалось, что она меня сейчас ударит, но… Девушка закрыла глаза, сделала глубокий вдох, — жест, во время которого её аккуратная белая грудь, разумеется прикрытая завесой пара, заметно приподнялась, — и сказала:
— Это единственный выход отсюда…
— Совсем?
Мурасаки упёрлась спиной в стену и скользнула на пол.
— Совсем, — сказала она приглушённым голосом. — Сейчас ночь. В лучшем случае нас схватятся только утром.
— Вот как… — я кивнул и медленно присел на пол, тоже упираясь в стену: — Извини…
Она молча упёрлась губами в поджатые коленки. Мой взгляд пристально изучал кафельную плитку, но так и норовил скользнуть на голую Мурасаки. Ей было всё равно. Логично — в её глазах я тоже был девушкой. Никаких причин для опасения. Для неё это происшествие не было неловким, только сугубо неприятным.
В то же время для меня…
На мои губах скользнула улыбка, которую, я надеюсь, Мурасаки не заметила в белёсой дымке.
…Для меня это был шанс.
Я мог открыть дверь, запросто. Выбить или применить заклятие. Но я не собирался этого делать. Ведь только что мне выпала совершенно уникальная возможность не только побыть наедине с Мурасаки, но пробраться через скорлупку к её истинной, во всех смыслах этого слово «оголённой» душе.
Мне крупно повезло… Теперь следовало не упустить удачу и действовать осторожно.