— А остальное войско? — осторожно спросили горожане.
— А остальное войско останется здесь, — успокоил их Надир. — Они получат наделы земли с крестьянами и будут защищать вас от нечестивого царя Чача. Я думаю, он попробует вернуться. Вы же хотите, чтобы вас защищали?
— Э-э-э…, — уважаемые люди издали какой-то невнятный звук. — Хотим! А разве, взяв деньги, вы не уйдете из нашего города?
— Да ни за что! — широко улыбнулся Надир. — Я буду жить здесь, с вами, мои дорогие подданные! Мне требуется дворец побольше, а в Банбхоре становится тесновато. У моей жены просто несметное количество слуг. Так каков будет ваш ответ?
— Мы согласны, — обреченно вздохнули горожане. — Если вы не станете рушить наши храмы.
— Не стану, — кивнул Надир. — Но такая милость тоже стоит денег, почтенные. Впрочем, мы обсудим это позже. А пока я жду свое золото, и горе вам, если в городе окажется больше народа, чем вы мне заплатите. Вы будете жалеть о своей глупости бесконечно долго. Уж я об этом позабочусь.
— Я услышала, что у меня целая толпа слуг? — услышал Надир до боли знакомый голос. — Что-то я не припомню, чтобы на Сокотре у нас была такая роскошь. Или ты называешь толпой ту старуху, что убирается у нас в доме? Ты ничего не хочешь рассказать мне, мой дорогой супруг?
Глава 35
Март 640 года. Египет.
— Убить всех! — крикнул Никита, сорвав коня в галоп и спрятавшись за спинами кочевников.
Все пошло не так! Хозяин прислал ему большой отряд ливийцев из племени Аджер, и они прямо сейчас попытались своими копьями сбить с коней княжеских гвардейцев. Получалось у них так себе. Гвардейцы выкосили из луков два десятка почти сразу же, но потом и сами ударили в копья, потому что нападавшие докатились до них своей смертельной волной. Щуплый всадник, одетый в бурнус, оказался мальчишкой лет тринадцати, и он тоже бил из лука, метко пуская стрелу за стрелой. В течение нескольких минут в пыль упало еще полтора десятка налетчиков. Остальные оценили выучку гвардейцев и начали уходить от прямого столкновения. На этом воинская удача оставила хорутан, ведь их было впятеро меньше. Вокруг них заклубилась туча врагов, которые сначала ранили коней, а потом забросали гвардейцев копьями, целя все больше в лицо и в ноги. Последний из словен, оскалившийся в жуткой усмешке, стоял с мечом в руке, не обращая внимания на то, что его правый глаз вытек, а щека была рассечена насквозь, обнажив зубы. Он поливал ливийцев отборной бранью на греческом языке, поминая блудливый нрав их матерей. Его с утробным хеканьем рубили минут пять, пока гвардеец, так и не переставший ухмыляться, не превратился в кусок мяса.
Уцелел лишь мальчишка, который ускакал прочь, нещадно нахлестывая своего коня. Пятерка всадников погналась за ним, и очень скоро все они скрылись в туче пыли.
— Да будьте вы прокляты, — сплюнул Никита, который в бой не вступал. Бабы с ее щенком здесь не было. Это было скверно! Он чуть не завыл от разочарования.
Никита ненавидел эту страну от всей души. Он ненавидел это немилосердное солнце и этот песок, от которого нет спасения. Он ненавидел египтян, которые гнули спину круглый год, словно рабы, но пели при этом свои нескончаемые, тягучие песни.
— Уроды малахольные! — сплюнул Никита, увидев глаза какого-то мужичка, который испуганно смотрел на него из зарослей тростника. — Как они тут живут? Ведь с рождения в этой грязи копошатся, бараны ссыкливые!
Они безнадежно отстали. Проклятую бабу или повезли другим путем, или, что еще хуже, отправили в Бильбаис на корабле. Если бы он только знал… Они взяли бы их и на реке, ведь гребцам тоже нужно спать. Проклятый Берсень обманул его, подсунув пустышку. Это понимали и ливийцы, которые поклялись своими богами, что исполнят договор. Да и золота за это дело им было обещано столько, сколько они за всю свою жизнь не видели. Они должны были доставить отрезанные головы прямо в лагерь словенского войска, передать пламенный привет от граждан Александрии, а потом скрыться в пустыне. Но не вышло.
— Я ухожу в Бильбаис, — сказал Никита вождю берберов. — Убейте мальчишку и возвращайтесь в свои земли. Вам заплатят.
Ливийцы повернули коней и помчали на север, находя путь по телам своих товарищей. Проклятый щенок бил из лука не хуже иного степняка. Бил, повернувшись назад на всем скаку. Ливийцы так не умели…
Никита же поскакал на юг. У него был запасной план и на случай неудачи тоже. До Бильбаиса отсюда неделя пути. Неделя — это и немного вроде, но только не тогда, когда у тебя два заводных коня и роскошный выбор между будущей богатой жизнью и тупым колом в заднице.
Лагерь показался на четвертый день, и Никита со стоном сполз с седла у шатра княжича. Он не мог свести ноги вместе, они как будто окаменели в одном положении. Не лучше выглядели и лошади. Хрипящие, покрытые хлопьями пены, с острыми ребрами, проступившими под истончившейся шкурой. Один конь пал в пяти милях от лагеря, а два других едва дышали, со свистом выпуская воздух из разрывающейся от бесконечной скачки груди.
— Накормить, напоить через солому, — бросил Никита поводья подбежавшему воину. — Смотри не запали мне их! Госпожа Елена с княжичем Александром еще не прибыли?
— Нет ее тут! — замотал головой воин. — Я бы знал.
Никита был в немалом чине, а свободой действий обладал такой, что и не снилась ни одному из офицеров легиона. Бляха с вороном оказалась пропуском в новую, волшебную жизнь. Да только жизнь эта Никите не нужна, он свой выбор сделал уже давно. В тот самый день, когда самозваный князек, вылезший из грязи, приказал посадить на кол его отца, владыку из старого уважаемого рода. Только чувство ненависти позволило ему выжить в соляной шахте. С этим чувством он резал головы лангобардам. С этим чувством он цеплялся за жизнь, когда чуть не подох от голода в ссылке. И с ним же он предложил свои услуги ромеям ровно в тот день, когда согласился работать на князя Самослава. Он понял, что только так сможет отомстить. Ромеи ушли из Египта, и у Никиты теперь новый хозяин. Посланник, который пришел к нему, сказав заветное слово, признался, кому теперь служит. И этот человек совсем не император. Слишком много центров силы теперь образовалось в разваливающейся на глазах стране, управляемой стареющим неудачником Ираклием. Да и вокруг нее тоже.
Да! Как быстро повелитель мира превратился в того, кто потерял божью милость. Он все еще сидел на троне, потому что считался священным символом, но его дни были сочтены. Это понимали все, кто имел хоть каплю ума. И многие уже приценивались к богатому наследству, не принимая во внимание ораву никчемных императорских сыновей. Он, Никита, знал, что его хозяин договорился с арабами и хочет преподнести им Египет на блюдечке. Арабы всегда предлагали три вещи на выбор: ислам, дань или меч. Хозяин выбрал дань, и это стало мудрым решением. Он будет советником нового хозяина этой земли, а Никиту пообещал поставить префектом одной из провинций. Никита возьмет себе Фиваиду, самый юг Египта, на границе с землей Аксум. Там, вдали от столицы, его власть будет мало чем отличаться от царской. И тогда он, может быть, перестанет ненавидеть эту страну. Пожалуй, он даже полюбит ее. А арабы? Арабы не станут резать курицу, несущую золотые яйца. Они деловые люди, знающие толк в хорошей торговле. Они оставят на своих должностях верных людей из местных, как сделали это в Сирии и Персии. Новый господин засыплет их деньгами и будет ждать, когда константинопольский император, царь царей Йездигерд и халиф измочалят друг друга в бесконечной борьбе. В этом случае Египет станет островком спокойствия, пожиная плоды от торговли с Индией. Арабы — это вам не фанатичные халкидониты из Константинополя и не менее фанатичные персы. Они веротерпимы, и с ними можно иметь дело. А хозяину все равно, кому служить, лишь бы это был не владыка севера. У него имелись на это очень веские причины. После поражения князек Самослав уйдет отсюда навсегда, поджав хвост. Он не посмеет связываться сразу с двумя могущественными врагами, иначе потеряет доходы от продажи специй. Ведь и император, и халиф будут считать Египет своим по праву. Хитер новый хозяин!
— Ваша светлость! — Никита вошел в шатер, где шло совещание высших чинов армии. Княжич изрядно возмужал и раздался в плечах. Усталый взгляд человека, повзрослевшего слишком рано, впился в начальника особого отдела.
— Что-то срочное? — спросил Святослав.
— Да, — склонил голову Никита. — Очень срочное и очень важное. И только для ваших ушей.
— Мы продолжим через четверть часа. Страже отойти на десять шагов! — сказал Святослав командирам, и те вышли, стукнув кулаком в грудь. Он повернулся к Никите. — Говори! Нас никто не услышит.
— В Александрии начался бунт, государь, — сказал тот. — Кто-то осквернил церкви, и горожане решили, что в этом виновна ее светлость Елена. Ее называли колдуньей. Толпа взяла штурмом дворец…
— Моя семья? — лицо Святослава окаменело.
— Убиты… Ваш дядя, ваша жена и сын… Все они мертвы, — сказал Никита, глядя ему прямо в глаза. Он наслаждался каждым мгновением этого разговора. — Толпа растерзала их. Их тела бросили в канаву, а головы носили по городу на копьях…
— Понятно, — ответил Святослав, враз постарев на десять лет. — Я вернусь туда и покараю бунтовщиков. Они пожалеют о том, что родились на свет.
— Государь! — негромко обратился к нему Никита. — Передать легату, чтобы сворачивал лагерь? Мы выходим на Александрию?
— Нет! — отрезал Святослав. — Сначала мы разобьем арабов. — Они крутятся вокруг, но не нападают. Мы не можем уйти отсюда, иначе потеряем Бильбаис и Вавилон.
— Но ваша семья… А как же столица? — удивился не на шутку Никита. — Люди молят вас о помощи! Кровь вашего сына ждет отмщения!
— Я отомщу, — спокойно ответил Святослав. — Я принесу такие жертвы старым богам, что сам бог Триглав возрадуется в Нави. А пока я должен исполнять свой долг. Зови командиров и не вздумай сказать об этом еще кому-нибудь.