— Молятся, — со знанием дела сказал легат Артемий. — На рассвете ударят.
— А мы? — негромко спросила Юлдуз. — Почему мы не нападаем на них?
— Нам это не нужно, госпожа, — усмехнулся Артемий. — Это нужно им, а значит, мы не будем этого делать. Они быстрее нас. Мы не станем нарушать план битвы, который утвердил ваш супруг. Там учтено все. Ну… кроме того, что его зарежет предатель. Простите, госпожа…
— Ничего, — сказал Юлдуз, прикусив губу от боли, внезапно сжавшей ее сердце.
Святославу становилось немного лучше, и он уже дышал ровнее и реже. Она поила его чистой водой, как и велел лекарь, меняясь с тем у постели мужа. Святослав в сознание не приходил, а потому она смачивала чистую тряпицу и вкладывала ему в рот. Княжич кое-как глотал воду, а она повторяла это незатейливое действо раз за разом, пока кувшин не становился пуст. Под вечер Святослав полыхал огнем и трясся от озноба, а она, стоя на коленях у его постели, молилась и новому Богу, и старым. А потом снова новому, прося у него прощения за невольный грех отступничества. Она протирала руки Святослава, ноги и грудь теплой водой, смывая пот, и лихорадка чуть отступала, вновь превратив язык парня в подобие тёрки. Тогда она брала новый кувшин с кипячёной водой и по капле вливала ему в рот. А потом он открыл глаза…
— Ты жива? — прошептал он пересохшими губами, улыбнулся и снова впал в забытье. А она… А она зарыдала, выплеснув в плаче все напряжение последних дней. Робкая надежда, которая едва тлела в ней всё это время, превратилась в жаркое пламя, жаркое до того, что ей даже захотелось есть. Юлдуз и не помнила, когда ела в последний раз.
— Александр! — она поцеловала сына, который, почуяв настроение матери, немедленно забрался к ней на колени. — Твой отец поправится! Я это знаю точно! Владыка морей не может умереть так глупо!
В тот день, когда арабы выстроились на битву, Святослав в первый раз выпил половину чашки теплого бульона. И, словно по мановению руки, весть об этом облетела все войско.
— Нож в печень? — крутили головой умудренные жизнью воины-язычники, прошедшие множество битв. — И он еще жив? Колдун, значит, как его отец! Тогда боги с нами! Не уступим мы верблюжатникам.
А вот христиане, которые точно знали, что молодая княжна молится у постели мужа день и ночь, снисходительно указывали язычникам на это обстоятельство. Святой Георгий и Дева Мария спасли молодого господина, не иначе! У египтян было свое мнение, а у иудеев свое, но все без исключения соглашались, что раз княжич получил кинжалом в печень и умудрился при этом выжить, то теперь его можно в раскаленную печь вместо каравая хлеба засунуть. Не сгорит! Тут от дурной воды и от плохой обуви люди погибают, что уж про нож в боку говорить. С таким не живут.
Эти разговоры продолжались и сейчас, на рассвете, когда две армии стояли друг напротив друга, а княжича Святослава пронесли вдоль войска на специальных носилках, где он, бледный как смерть, расположился полулежа, приветствуя солдат слабым взмахом руки. Но людям хватало и этого. Воины ревели от восторга и колотили в щиты. Ведь сам княжич, сын великого Самослава, будет командовать битвой, а если так, то все будет хорошо. Боги, и старые, и новые вновь подали свой знак. Они благосклонны к своим детям.
Мусульмане выстроились в три корпуса — центр и два крыла. Они делали так всегда. Малочисленная конница встала на правом фланге, вызвав у офицеров словенского войска понимающую усмешку. Она была пересчитана, и ее количество им известно до сотни. Разведка не зря ела свой хлеб. Тут не было и половины. Многоопытный Амр конницу бережет для удара в тыл или во фланг.
— Кто это? — с любопытством воскликнула Юлдуз, когда из строя врага вышло и выехало на конях несколько десятков арабов. — И чего они хотят?
— Это воины-мубаризуны, госпожа, — пояснил Артемий. — Они вызывают на поединок лучших бойцов. Их задача — выбить всех командиров. Так они сделали при Ярмуке, при Кадисии и во множестве других битв.
— Я слышала об этом, — кивнула Юлдуз. — Но ведь у нас запрещены поединки для всех, кто служит в легионе. Это разрешено только для наемников.
— Да, госпожа, это так, — подтвердил Артемий. — Поединок — священный обычай, но великий князь запретил его. Это странно, но очень полезно. Множество жизней опытных командиров будут сохранены. Мубаризуны — великолепные бойцы. Мы потеряли бы лучших, а это не разумно.
— Передай им, что с нашей стороны будет только один боец, — сказала Юлдуз. — Пошли кого-нибудь, кто знает их язык.
— Вы хотите выставить Сигурда? — понимающе усмехнулся Артемий. — Да, это хорошая мысль.
— Юлдуз! — услышала княжна слабый голос. — Подойди!
Она повернула коня и подъехала к носилкам Святослава, которые стояли на возвышении. Оттуда княжич планировал командовать будущей битвой. Она склонила голову. Юлдуз взяла коня своего мужа. Позади седла был приторочен короткий лук, отделанный золотыми накладками и перламутром. На другом боку ее коня висел колчан с тридцатью стрелами, выкрашенными в алый цвет, с острыми трехгранными наконечниками. Эти стрелы были достойны дочери кагана, ведь каждая стоила как двухдневный заработок портового грузчика.
— Чтобы ты не задумала, — сказал княжич, — не делай этого. Я запрещаю!
— Я уже все решила, — твердо ответила Юлдуз и тронула пятками конские бока. — Я искуплю свою вину.
— Стой, дура ненормальная! — услышала она сзади. — Остановите ее!
— Никак невозможно, ваша светлость, — ответил Артемий. — У нее золотая пайцза. И пока она пользуется своей властью так, что мы не вправе оспаривать ее решения.
— Ты ее не знаешь, — прошептал Святослав. — Под ней Буян! Она взяла моего коня! Она сейчас учудит что-нибудь такое, что небу жарко будет. Ты ее просто не знаешь!
— Да она же хочет Сигурда на бой выставить, — удивленно ответил Артемий. — Это весьма разумное решение.
— Какого еще Сигурда? Смотри! — протянул вперед руку Святослав. — Я же тебе говорил!
Щуплый всадник в кольчуге и железной шапке проскакал вдоль строя арабов, подняв руку. Он принял бой. Длинные развевающиеся волосы не оставляли сомнений. Это была госпожа Елена, притча во языцех для всего Египта. И сегодня она делает нечто такое, что было чересчур даже для нее. Воины и с той, и с другой стороны оторопели и заорали возмущенно, а больше всех воин-мусульманин, который вышел сражаться один от всего войска. Он считался лучшим, а тут такое… Мубаризун развернул коня и тронулся назад, в строй арабов. Он не опозорит себя поединком с женщиной.
— Стой! — закричала Юлдуз на языке арамеев, который понимали все на Востоке. — Если не станешь драться, я изобью тебя плетью, как раба! Стой, немытый пастух, и сражайся со мной! Тебе приказывает дочь кагана и жена правителя Египта!
Она подскакала поближе и перетянула араба плетью поперек спины, вызвав гомерический хохот словенского войска. Конь, повинуясь легкому движению ее колена, в мгновение ока оказался в двадцати шагах, обежав униженного воина по дуге.
— Что? — араб побагровел и потащил лук из колчана. — Я тебя высеку, сучка, остригу волосы и отрежу нос! Ты будешь до конца своих дней собирать кизяк в моем кочевье!
Поединки перед сражением шли и на мечах, и на копьях, и с помощью лука тоже. Луки у арабов были скверные, а сами арабы слыли неважными стрелками, уступая в этом деле даже ромеям. А уж про болгар с персами и говорить не приходилось. Стреляли из луков почти в упор, стараясь пробить плотную ткань плаща или поразить врага острым наконечником между кольчужных колец. Ну, или стараясь попасть в лицо… Кольчуга Юлдуз, что приехала с ней в седельной суме, была лучшей из всех, что делал когда-либо Лотар. Кольца в ней мастер изготовил не больше ногтя мизинца самой княжны, и пробить ее стрелой просто невозможно. Именно на это Юлдуз и рассчитывала.
— Что она творит? — простонал Артемий. — Да что же это делается, государь?
— Я тебе говорил, — хмуро ответил Святослав. — Она всегда поступает так, как считает нужным. Если она победит, то арабы потеряют боевой дух. А если ее убьют, то они будут опозорены. Нет чести в такой победе. А мои воины будут мстить за нее и не отступят. Ты же видишь, она приносит себя в жертву.
— Какая женщина! — восхитился Артемий. — Да если ее убьют, наши парни арабов до самой Медины гнать будут.
— На это она и рассчитывает, — горько сказал Святослав, побледнев еще больше. А потом добавил непонятно к чему. — А я вот с ней живу.
А на поле началась тончайшая игра двух бойцов. Солдаты обеих армий прекратили орать и вглядывались в происходящее, молясь своим богам, или богу, или святым… Никто уже не считал это шуткой взбалмошной девчонки, ведь на кону стояла ее собственная жизнь. Араб был опытнейшим воином, но конь молодой княжны был куда резвее, чем кобылка мубаризуна. И била из лука она лучше. И только в одном случае дочь, внучка и правнучка степных ханов проиграет. Как только она подпустит араба на расстояние удара меча, ей тут же придет конец. Это понимал здесь каждый, а в особенности Святослав, который смотрел на бой, вцепившись в дерево носилок окаменевшими пальцами. Мать его сына поставила на кон жизнь, чтобы искупить свой проступок. Но не будет ли то, что она делает ошибкой еще большей, чем раньше? Ответа на свой вопрос он не знал, зато знал точно, что после этого боя воины будут носить его жену на руках. Если, конечно, она останется в живых…
Две армии стояли друг напротив друга всего в сотне шагов. Из них треть — это запретное расстояние, на которое поединщики не приближались к вражескому строю, чтобы не ввести в искушение противника и не получить дротик в спину. Но сегодня это правило то и дело нарушалось. Юлдуз не была обучена искусству благородного поединка, а воин-араб совершенно потерял разум от ярости, гоняясь за девчонкой. У нее тряслись руки, и стрелы одна за другой летели мимо. А вот мубаризун уже дважды попадал в спину Юлдуз, но наконечники бессильно отскакивали от железа ее доспеха. Наконец, княжна, по-кошачьи изогнувшись назад, всадила стрелу в его левую руку, вызвав восторженный рев словенского войска. Мубаризун сломал древко, оскалив в ярости зубы, и следующим выстрелом ранил в круп Буяна, который жалобно заржал и резко сбавил ход. Это было подло. Бить в коня считалось недостойным, но Юлдуз легкой птицей слетела на землю и резко, по-разбойничьи свистнула.