— Триста пятая палата, — ответила она с эдакой хитрецой. — Только он уже, наверное, скоро выписывается. Вы разве не знали?
— Правда? — делано удивился я, поддерживая эту непонятную мне игру. — Уже на поправку пошёл?
— Ну а как же⁉
По настрою бабульки, — по её прищуру и тому, как воровато она оглядывается по сторонам, — я понял, что она буквально алчет сплетничать. Какое-то тайное знание распирает её изнутри, и она не в силах его больше удерживать.
— К нему же Вадима Евграфовича вызывали, — регистраторша поджала губы, подняли брови и закивала, мол, да-да. — Видать, непростой отец у вас, раз к нему посреди ночи сам Его Благородие приезжал.
Стоп!
— Мендель⁉ — уточнил я.
— Ну да. Вадим Евграфович приходит к нам раз в месяц, осматривает самых тяжёлых больных и иногда помогает. Обычно денег за это не берёт, но раз уж его так резко выдернули…
Перебивать как-то невежливо, а потому я выслушал рассуждения регистраторши до конца и лишь потом спросил:
— Так Его Благородие лекарь?
— Конечно, — бабулька поправила очки. — А вы разве не знали? Широчайшей души человек. И всегда такой вежливый, ну прямо душка.
Душка, ага. Душка с чуть ли не одним из самых редких даров в мире.
Объясню!
Казалось бы, по логике вещей лекарей должно быть, как стихийников нерезанных. База же. Но! Как правило целитель так часто использует свой основной дар, что буквально пролетает первые два уровня развития. Дальше его шарик исцеления смешивается с побочным и на выходе мы почти всегда получаем бесполезную херабору.
То есть у таких вот спецов срок годности очень сильно ограничен. И тут два варианта: либо Мендель до сих пор тусуется на первых уровнях развития и не исчерпал свой потенциал, либо же ему сказочно повезло. И тогда мне повезло, что ему повезло, ведь он мне до сих пор должен. Будем иметь ввиду…
— Спасибо большое, — улыбнулся я бабульке. — Пойду проведаю старика.
По лестнице я поднялся на третий этаж и сразу же испытал умиление околопредельного уровня интенсивности. На скамейке возле триста пятой спал Батяня. Вомбат развалился и храпел с раскрытым ртом, а прямо у него на коленях головой пристроился Женёк. Ну да, мягонько же. Тепло, уютно.
Будить ребят я не стал. На цыпках прокрался к палате, заглянул внутрь и:
— О! Харон!
Судя по всему, дядь Сеня пребывал не только в хорошей форме, но и в прекрасном расположении духа. Смотрелся в небольшое зеркало над раковиной и поправлял пиджак. Да-да, пиджак. С кармана́ми. На Карякине с чего-то вдруг был надет серенький твидовый костюм-тройка.
— Глянь-ка, а⁉ — похвастался он. — Ну красота же! Это мне ребята взамен порванной одежды принесли…
«Ребята». Не «суки», не «паскуды» и даже не «гады». Видимо, коннект удался, и Неверов с его ловчими действительно умеет извиняться.
Койка дядь Сени сразу же угадывалась среди остальных. И не только потому, что была застелена к выписке. На тумбе рядом с ней стояла корзина с фруктами, ваза с цветами, торт и жирная связка воблы. К ножке кровати были привязаны шарики, и для полноты картины не хватало лишь плаката «С Днём Рождения».
Сама палата оказалась шестиместной.
На одной из коек валялся мужик с куском ваты на половину лица, примотанным на бинт к носу, а на другой вообще непонятно кто. Мумия с задранной кверху ногой. Три остальные кровати, получается, пустовали, а жаль…
Жаль, потому что чем больше людей услышит про Владыку — тем больше людей услышит про Владыку.
— Ну ты как? — спросил я Карякина. — Нормально?
— Нормально!
— Уверен?
— Я уверен, что когда-нибудь я стану лучом звезды! — пропел дядь Сеня и двинулся к тумбе с гостинцами. — В остальном, Харон, я после вчерашнего вообще ни в чём не уверен.
Карякин надел связку воблы себе на шею поверх пиджака, а фрукты и торт отнёс бедолаге с ватным носом. Взял из корзины яблочко, подбросил его на ладони, а затем кинул в мумию.
— На вот, — сказал. — Похрумкаешь потом.
Мумия в ответ лишь дёрнулась и глухо заныла.
А мне отрадно было видеть дядь Сеню в таком заряженном настроении. Без «но» и без «и». Просто здорово, что у Карякина такой подъём; всем бы так и всегда.
— Может, пойдём уже отсюда, а?
— Погоди. Слушай, а это что же получается? Те козлы перед тобой всё-таки извинились?
— Ну почему же «козлы»? — спросил дядь Сеня. — Очень даже приятные ребята. Признали, что были не правы, пообещали поддержку. И в отличии от некоторых не ржали надо мной, когда я рассказал им про Владыку. Кстати! Харон, ты же объяснишь мне… что это вообще вчера такое было?
— Потом объясню, — кивнул я. — Обязательно. Только сперва дела в больнице закончу.
— Дела? Что за дела?
— Несколько «скорых» на оленегаторной тяге хочу оборудовать.
— О-о-о-о! — протянул Карякин и похлопал меня по плечу. — Это хорошо! Это нужно! Это, Харон, вообще-то жизни спасти может!
— Знаю, дядь Сень.
— Тогда давай не задерживаться. Сейчас всё сделаем, а потом предлагаю пойти и трахнуть Пивчанского…
Уф! Что-то я по ходу устал с бессонной ночи. На полном серьёзе начал судорожно перебирать в голове фамилии всех знакомых мне аристократов Нового Сада и думать, чем же господин Пивчанский так не угодил Карякину, раз заслужил такое унизительное наказание. Так что да. Выпить мне действительно не помешает. Ну так ведь и повод есть!
За следующие три с лихой часа мы с мужиками договорились с главврачом о нашей инновации, — принята она была на ура, потому как взамен мы ничего не просили, — добрались до мойки, убрались в офисе и оборудовали стойло для наших чешуйчатых скакунов. Теперь же сидели на парковке.
По погоде вытащили на улицу один из столов и пили пиво, закусывая дарёной воблой.
Карякин рассказал про Неверова с его парнями, а я нехотя и выдавливая из себя краснощёкий стыд «признался» в том, что всю жизнь в экстренных ситуациях молился Владыке. Дескать, это у меня в семье традиция такая была. Ещё там, в родном мире. Откуда она пошла не знаю, и что за Владыка такой тоже не знаю, но вот же — работает.
Дальше пришлось придумывать обоснуй тому, куда я пропал ночью и с чего вдруг «Ловцы Удачи» переобулись в прыжке. Ну… на самом деле тут всё ещё проще оказалось:
— Когда всё закончилось, мы с Гордеевым к ним в офис сходили, — сказал я. — Неофициально, так сказать, поговорить. Ну и объяснили мужикам, что они не правы. Что против нас им вписываться не нужно было, а тем более за Градского.
— А чо так? — спросил Батяня, поджаривая на зажигалке пузырь. — С чего бы Гордееву вдруг тебе помогать?
— Так мы же теперь лучшие друзья вообще-то! — я улыбнулся и отхлебнул пивка. — Пока вы там у Градского во дворе бекали-мекали, мы с ним про несколько экипажей для гвардии договорились. Так что дел теперь впереди невпроворот, мужики, где только деньги на всё брать будем…
Стоило мне закончить фразу, как произошло странное. Со стороны центра города послышался шум — мерный гул моторов. МоторОВ, я не ошибся.
Затаившись, мы пронаблюдали как на нашу улицу из-за угла выехала ни одна, ни две, а сразу же три машины. Типичный кортеж аристо, как это было принято ещё до Исхода даже в самых бедных семьях: длинный такой представительский седанчик по центру и два чёрных джипа охраны спереди и сзади. Блеск, шик, тонировка.
— Это кто?
— Без понятия.
Но вот, машины уверенно свернули на территорию мойки. Проехали прямо перед нами, — буквально в полуметре от накрытого стола, — и остановились.
— Аччорт! — выругался Батяня, заметив что пузырь от воблы в его руках превратился в вонючий уголёк. — Спалил… — но всё равно засунул его в рот и быстро зажевал.
Из джипа тем временем уже вылез мужчина. Лысина, строгие очки, — на удивление не солнцезащитные, — и кобура поверх чёрного делового костюма.
— Кто из вас Харламов? — спросил мужчина.
А делать нечего.
— Я. А что тут, собственно говоря, происходит?
— В машину, — очкастый кивнул в сторону седана…
Глава 19
— Не слишком ли самоуверенно? — спросил Семён Андреевич.
— Самоуверенно, — улыбнулся я. — Ещё как, — и повесил паузу.
Встреча проходила на спокойных тонах. А если бы не сословная пропасть между мной и графом Голубицким, я бы даже назвал её «дружеской». Внутри седан Сиятельства оказался на удивление просторным, и даже несмотря на присутствие телохранителей, не было здесь ни тесноты, ни обиды. Мини-лимузин. Какая-то прям пространственная аномалия. Голубицкий сидел на заднем сиденье, я напротив него спиной к водителю, а на небольшом столике между нами в пепельнице дымилась сигара.
Внешне Семён Андреевич произвёл на меня приятное впечатление. Эдакий боярин из старой сказки: высокий и широкий, с густой окладистой бородой, благородным пузом и пудовыми кулачищами. Ещё бы рубашку-поло на кафтан поменять и можно в аниматоры идти.
К слову! Что особенно доставляет: тот лысый мужик с кобурой, которого я сперва принял за безопасника — это его сын. Сын! Не сыночек и не сынулька, а именно что графский сын. И вот оно, получается, настоящее дворянство. Не карикатурное и не испорченное. Такое, каким ему и полагается быть по задумке.
Два серьёзных мужика, в каждом из которых дури хоть отбавляй, но при этом спокойные как удавы, обстоятельные и вежливые. Даже со мной вежливые, хотя казалось бы… ну кто такой Харламов? Пока что никто.
Резюмирую: нравятся они мне. И чтобы получить таких союзников в городе, я действительно готов постараться.
— Продолжайте, Харламов, — прервал мою паузу Голубицкий. — Самоуверенно, но?
— Но ведь это вы пришли ко мне с предложением, Семён Андреевич, а не я к вам. И поскольку вы не производите впечатление человека, склонного к импульсивным поступкам, смею предположить: вы сами всё придумали, просчитали и даже прикинули цифры. А значит понимаете, что всё возможно.
— Хмм…
— А также прекрасно понимаете, что предоплата в полном объёме — это не моя прихоть. Она нужна мне не потому, что я хочу исчезнуть из города с вашими деньгами, а потому что без неё наше предприятие физически не сможет состояться.