У меня упало сердце.
– Как?! – говорю. – Как – уехать?! Она не хочет меня видеть?!
Малютка так затрясла головой, что я испугался, как бы ее не укачало.
– Нет, – говорит, – господин князь. Она хочет, но не может. Она за вас боится. С вами случится беда, если вы сегодня не уедете. Вы не беспокойтесь за кольцо – оно снимется, когда вы уедете с острова. Она вас очень просит…
– А она не хочет уехать со мной? – говорю. – Как же я ее тут оставлю, одну…
Бедняжка так вздохнула, что у нее даже уголки губ задрожали, а глазки наполнились слезами.
– Она не может, господин князь, – говорит. – ОН ее не отпустит. ОН ее отметил, понимаете? Над вами у НЕГО пока власти нет, а над ней – есть…
И тут я вскипел.
– Так вот же, – говорю, – передай Ци, что я без нее никуда не поеду! А что до НЕГО, то шел бы он к черту, своему другу и рр-родственнику! Я еще доберусь до НЕГО, так Ци и скажи!
Малютка рассмеялась, совсем как Летиция, даже в ладоши захлопала, а я поймал ее за хвостик косы и говорю:
– Ты – русалочка, верно?
Она захихикала, но кивнула.
– Ты все знаешь, да? – говорю.
Она опять кивнула – зажала рот ладошкой, чтобы не хихикать, но плохо получилось.
– Кто такой вящий демон?
Она показала пальчиком на тритона.
– Вот. Ваш сторож и помощник. Вы очень способный. Ци говорила, вы его заклинанием вызвали, – и произносит то самое словечко, – вот этим.
Я, господа, оказывается, уже был морально готов к такой новости. Даже не удивился по-настоящему.
– Здорово, – говорю. – А что такое «амулет Продолжения»?
Она перестала хихикать и показала на перстень.
– Вот.
Приехали.
– А почему «Продолжения»? – спрашиваю. – Что он продолжает?
Она выкрутила свой хвостик из моей руки, отошла в сторонку и как выпалит:
– ЕГО! Больше ничего нельзя сказать!
И улетела с маяка вниз по лестнице – с топотом. Я побежал за ней, но крошка была очень быстрая – она выскочила на пирс и с разбегу прыгнула в воду, без плеска, как иголочка ушла.
Как рыбка – прямо в платьице.
А мне, государи мои, хоть и было жаль, что она сбежала, но я начал потихоньку кое-что понимать. Я отправился искать Летицию, а на предмет помощи взял тритона – своего, видите ли, вящего демона.
У каждого ведьмака, понимаете ли, есть свой вящий демон. Этакий мелкий бес для мелких поручений. А я – способный ведьмак. Вот что мои рыбки имели в виду.
И вот почему здесь именно я. Не потому, что я – последний представитель рода. Не последний, что бы они все не говорили. А потому что я – способный ведьмак. Они, я полагаю, как-то об этом проведали.
А Шия – такое удивительное местечко… историческая родина… родовое гнездо… Боже мой!
Я понял, кто рисует в моей голове четкую схему замка. Я просто попросил его включить эту навигационную систему – и все. Вот так.
Я впервые попал в ту часть родового гнезда, где гнездилась вся эта дрянь – потому что там жила и Летиция, господа. Я шел с железной решимостью забрать ее отсюда. Я уже тихо ненавидел это поганое место. Ах, думал я, значит, вы, господин Митч, и вы, батюшка, возжелали сделать из меня ведьму? Любопытно, для каких это гнусных целей?
Пока я шел к Летиции, мне вспомнилось множество древних поверий и примет – моя бедная маменька была их великим знатоком. Я всегда воспринимал это, как нелепые простонародные сказочки, папенька ведь поощрял мое неверие – но форс-мажор, господа! Я вспомнил все, что мог.
Черная душа колдуна не находит покоя после смерти, пока не найдется преемник. Преемник получает дар, а вместе с ним – проклятие. Ведьмы любят полумрак, синий свет и штормовые ночи. Все самые мерзкие вещи случаются в полнолуние – когда Младшие луны не видны, а Старшая светит полным светом.
Прошедшей ночью луна была почти полной. О, господа – моя милая девочка решила спасти мою грешную душу от проклятия! Как я мог оставить ее в этом змеином логове?! Я был бы последним подонком, если бы так поступил!
О, как я жалел, дорогие мои, что мерзавцы-таможенники отобрали у меня штурмовой бластер. Я бы показал тварям, кто настоящий Владыка Океана – меня трясло от ярости, господа.
И стало тем злее, что я услышал Летицию раньше, чем увидел. Я услышал, как она плачет – дубовая дверь в ее покои оказалась на палец приоткрыта.
– Я не стану, – говорила она и всхлипывала. – Что вам дался этот нелепый ребенок? Он же дикарь, малек, он ничего не стоит и не смыслит!
– Влюбилась, дура, – я впервые услышал голос дуэньи. Жирный женский бас. – Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Будто этот вздор вправду может что-то изменить…
– Довольно, – сказал Митч странным голосом, незнакомо холодно. – Пусть поблажит. Сегодня все и закончится.
– Вот именно, – сказал я и распахнул дверь ногой. – Сегодня же и закончится. Ци, собирайся, мы улетаем.
Она стояла у окна, узкого, будто бойница, и смотрела на меня во все глаза – бледная и заплаканная. Она серебристо, по-русалочьи, светилась. Вся эта кодла – Митч, дуэнья, поп, пара седых лакеев, какая-то тощая баба – тоже уставились на меня. Митч улыбнулся.
– Вы решили отказаться от наследства, ваша светлость?
– Я возьму деньгами, – говорю. – А замок продам под санаторий. И все эти загорающие идиоты моментально вычистят отсюда всю эту чертовщину и таинственность вместе с витающими духами предков. А лично вы, милейший, можете считать себя уволенным. Сколько я вам должен за два дня?
Меня поразило, господа, что никто особенно не удивился и не испугался. Они очень спокойно меня выслушали. И когда я договорил, Митч изрек:
– Вам не следует принимать необдуманные решения, ваша светлость.
– А я, – говорю, – все обдумал. Мы с Ци уедем в какой-нибудь приморский город и купим домик на побережье. Мне, любезный, все равно, русалка она или не русалка.
Летиция молчала, как убитая, прижав руки к щекам. Поп скорбно покачал головой, а Митч улыбнулся.
– К сожалению, ваша светлость, из идиллии, описанной вами, ничего не выйдет. Ваш приезд сюда уже привел в действие древние силы, обитающие в этих стенах. Эти силы, ваша светлость, призвали ее, это существо, из океана. Если вы покинете ее – она погибнет сегодня на заре, превратится в морскую пену. Если же вы возьмете ее с собой, не проведя соответствующих обрядов – вам придется пронаблюдать за этим процессом.
Мне нанесли удар в солнечное сплетение, господа. От боли я несколько секунд не мог вздохнуть – просто удивительно, право, что слова могут нанести такую дикую боль!
Весь ужас положения заключался в истине этих слов. Я видел по лицу Летиции, что это не ложь. От слез ее лицо было похоже на мрамор под дождем. Боже мой, она послала ко мне ребенка – она была готова умереть ради спасения моей души, друзья мои!
Я больше не мог сопротивляться.
– Ладно, – говорю. – Что я должен делать, Митч?
У всех присутствующих слуг Морского Дьявола ощутимо отлегло от сердца. Митч улыбнулся и сказал:
– Просто не мешайте. Не волнуйте дщерь океана, завтра утром она будет ваша. Это не так страшно, как вы полагаете, ваша светлость – вы просто поможете нам ЕГО упокоить, а потом и вы освободитесь, и мы вместе с вами освободимся. Оставьте ее здесь, мы попробуем ее утешить.
Летиция смотрела на меня отчаянно, но молчала. Я сжал кулаки.
– Ци, – сказал я, – любовь моя… Одно слово – и я тут все разнесу, а лично Митча скормлю крабам. Это поможет?
– Малек, – прошептала она белыми губами, – не спеши. Если я что-то для тебя значу – не бултыхайся, думай. Это ведь говорит такой же Митч, как у тебя в руках тритон, пойми.
Я не понимал, хоть тресни.
– Ци, – говорю, – как ты могла велеть мне уехать? Я что ж, гляжу таким подонком, который плюнет на девушку и будет шкуру спасать? Благодарр-рю…
И тут она улыбнулась сквозь слезы, улыбнулась мне, господа!
– Океан существует для мальков, – говорит. – Для кого же еще? Тем более, что они растут на глазах – того гляди, вырастут во что-то покрупнее… Ну все, уходи. До ночи – уходи. Думай… ах, думай!
Митч следил за ней с какой-то чужой миной, не слишком-то даже подходящей к его физиономии. Я всей душой хотел врезать по этой брезгливой улыбочке, так чтоб он к стенке отлетел – но Летиция как-то поняла мои намерения и отрицательно качнула головой.
Я поднял с пола тритона и тихо вышел. О, государи мои, впихивать злость в себя – тяжелый труд. Я пошел к маяку, поднялся на смотровую площадку и стал смотреть в океан. Мне хотелось то броситься туда вниз головой, то разбить кулаки в кровь о каменный парапет – но я, видите ли, не мог себе этого позволить.
Я должен был помочь ей освободиться. А она запретила мне бултыхаться зря.
О да, друзья мои, это был не лучший день в моей жизни, скажу прямо.
Я сидел на камне, нагретом солнцем, смотрел, как сверкает вода океана, вся в мелкой ряби, как в россыпи золотых монет, и думал. Я думал, как могло оказаться, что мой дядюшка стал ведьмаком.
Продал душу темным силам, невозможно уложить в голове! Связался с Морским Дьяволом, Боже мой… Хотя, с другой стороны, судя по характеру Летиции, русалки вовсе не так плохи, как о них говорят. А дядю сбил с толку мой троюродный дед, который устроил эту молельню в подземелье, размышлял я. Надо бы сходить в библиотеку и разобраться в отношениях между моей родней. Но, похоже, все-таки не дядя, а дед во всем виноват…
Я оглянулся в поисках тритона – не хотелось все время использовать заклятье, будто я уже ведьмак. Тритон что-то выковыривал из трещины между камнями. Я решил, что он ловит букашек, но вдруг увидел, что у него между лап мелькнуло что-то светлое, желтовато-белесое, как старая бумага.
Я подошел и посмотрел. Это была глубоко засунутая между двух камней в том месте, где площадка переходила в стену маяка, очень старая упаковка от дискет. Кусок плотного и плоского пластика кто-то сложил пополам – а я вынул наружу и развернул.
На упаковке обнаружилась надпись, сделанная несмываемым синим маркером, крупно и криво. Маркер выцвел от времени, но буквы легко можно было разобрать.