— На колени и поднял руки.
От моего голоса веяло могильным холодом. Он неуверенно покосился назад.
— Быстро!
Короткий пинок под колени заставил его опуститься. Толстяк поднял руки. Не убирая ствол от затылка, я рывком сдернул с него засаленный пропотевший пиджак и машинально обшарил карманы, ища оружие или другие сюрпризы, которые ублюдок мог для меня приберечь.
И не зря. За пазухой урод прятал ещё одно альва-кольцо, тут же улетевшее в гору пылающих обломков.
— Что ещё есть? — я ткнул стволом ему в ухо. — Говори!
Тот судорожно помотал головой. Обшарив потную, дрожащую тушу, я рывком поднял его на ноги.
— Веди меня к этому подвалу.
— Тварь… — прошипел он, и тут же получил кулаком по раненой руке.
— Быстро! пошёл вперёд! — я врезал ногой под его пухлый зад. То ли придание ускорения так хорошо сработало, то ли подонок замыслил новую каверзу, но он сразу же зашевелился, скуля, как дворняга.
Держа толстяка на прицеле, я поднялся за ним наверх, по опасно скрипящим ступеням лестницы. Мы прошли вдоль горящих перил к узкому карнизу, оставшемуся от некогда роскошного атриума. Сладковатый дымок горящего дерева щекотал ноздри, пот заливал слезящиеся от дыма глаза.
Дойдя до края широкой части, Балашов замер у узеньких досок карниза. Идти дальше было опасно, доски выглядели максимально ненадёжно.
— Иди давай! — гаркнул я.
Поскулив, он стиснул простреленную руку и пошел вперёд. Половицы под ним опасно заскрипели, издав тихий хруст.
— Быстрее!
Князь перебежал на ту сторону и сунулся в проход, по-видимому, пытаясь сбежать, но я быстро перебежал за ним и сгреб за шиворот.
— Куда собрался, сука?
— Нам вниз!
Мы прошли по второму этажу, превращенному взрывом в развороченную веранду. Наконец, впереди показалась лестница вниз. Спуск, ещё один коридор, затянутый жидким дымком — огонь полыхал наверху и ещё не успел сюда добраться, — и спуск в подвал. Распахнув тяжелую дверь, я указал Балашову вниз.
— Иди!
В подвале пахло сыростью и мокрым деревом. Тёмный, неширокий спуск по обитому деревом коридору вывел нас к коридору, вдоль которого виднелись изолированные камеры, закрытые решетками. Подвал был наполовину затянут жиденьким дымом, дышать здесь было практически невозможно. Закрыв лицо рукавом, я спустился за князем.
— Да тут настоящая тюрьма… — прошептал я, заглядывая в полутьму камеры. Свет проникал сюда только через узенькое окошко под самым потолком, также обнесённое решеткой. Но даже в таком свете на дощатом полу сквозь сизый дым можно было различить ворох тряпок, простенькую кровать и пару вёдер — для нужд пленников, очевидно. У покосившейся кровати на полу виднелась грязная детская игрушка.
От первой же догадки меня пробрал ледяной морозец.
— Кого ты здесь держал, урод? — я пихнул его в спину, едва сдерживая злость. Тот покосился на меня и отвел взгляд.
— Пленников…
— Или пленниц? Таких же, выкупленных из монастырей и детдомов на содержании Империи, да?.. Что ты делал с ними?
— Переправлял дальше! Они не задерживались здесь надолго! — взвизгнул он, ступая вглубь. — Это всё брат!..
— Пшёл!
Из дальнего конца коридора послышался приглушенный шум и кашель, от которого сердце заколотилось как бешеное. Пихая Балашова вперед, я прибавил шагу. Сестра, она там. Я чувствовал.
А толстяка затрусило так, что он начал отбивать затылком дробь по стволу пистолета. Не чуя ног, я подгонял Балашова и подошел к последней клетке, затянутой жидким дымком. Прижав пистолет к голове князя, я с тревогой заглянул внутрь.
— Ох, Всеотец, — беззвучно вырвалось из груди. Я скрипнул зубами, стискивая прутья клетки.
В углу, скрючившись на краю грубо вытесанных нар, лежала девчонка. Поджав колени к груди, она мелко дрожала, всхлипывая и кашляя каждую секунду.
— Открывай, сука! — вцепившись в шиворот, я упер князя мордой в прутья решетки. — Быстро открыл!
— Ключ, у меня нет!.. — залепетал он, пытаясь отстраниться.
— Не ври, тварь! Он должен быть здесь!
— П-под половицей!.. — указал он в сторону.
— Доставай! — я пнул его к указанному месту. — Выкинешь фокус — понаделаю в тебе дыр на все патроны!
Толстяк плюхнулся на пол, дрожащими руками оторвал скрипучую доску и всунул в мою ладонь грязный, исцарапанный ключ. От него несло помоями.
— К стене!.. — бросил я, вставляя ключ. Замок натужно заскрипел ригелями. Я распахнул дверь и пинком загнал внутрь князя.
— Сел на колени, ладони на стену!
Пихнув толстяка холодным стволом в затылок, я подошел к сестре… и до ломоты стиснул челюсти.
На ней не было живого места. Некогда белое платьице было изорвано и перепачкано, едва прикрывая почти нагое тело. Ноги её покрывали ссадины и здоровенные синяки. Совсем свежие.
— Есеня…
Девушка боязливо подняла глаза на меня. Её мутный взгляд, словно в тумане, смотрел куда-то в сторону, белки болезненно пожелтели, а в левом глазу растекалось алое пятно от лопнувших сосудов.
На еще хранившем детские черты лице алели уродливые ссадины. Сочились кровью содранные коленки. По-детски пухлые губы были разбиты в кровь, стекавшую на округлый подбородок, а в больших глазах с застывшим выражением ужаса стояли слёзы.
Я скользнул взглядом по её спутанным пшеничным волосам, худеньким рукам, покрытым свежими синяками и кровоподтёками, читая явные следы пережитого ей ужаса.
Её волокли сюда. Бросили на пол. И пытались взять силой. Здесь же, на полу. Она сопротивлялась как могла — разорванный подол едва прикрывал истерзанное чьими-то руками бельё. Но сестра не далась. И этим привела обидчика в бешенство.
Её били. Жестоко. И явно второпях. Пытались успеть до моего прихода.
На её шее, по щекам и рукам протянулись тонкие черно-синие линии зомбификации.
— Кто? — мертвенным тоном выдохнул я, чувствуя, как внутри закипает бешеная ярость, — Кто сделал?..
Она даже не шелохнулась, только по щекам покатились горячие слёзы. Не проронив ни звука, Есеня опустила глаза. Но я заметил, как её полный страха взгляд дернулся в сторону Балашова.
На миг багровая пелена заволокла взгляд. Я подлетел к застывшему толстяку, вцепился в его голову и пропахал ей прутья решетки.
— Ты, тварь!..
С яростным криком я воткнул ублюдка мордой в пол. Он завыл так, что вздрогнул воздух, и попытался отползти к стене, но от меня было не сбежать. Напрочь позабыв о пистолете, я набросился на него и принялся в порыве злости гвоздить его толстую морду кулаками.
— КАК ТЫ! ПОСМЕЛ! ТРОНУТЬ ЕЁ⁈
— Не я!.. — взревел он, пытаясь закрыться. — Не я!..
Гнев затопил меня, изливаясь в каждом ударе. Кулаки мелькали перед глазами, объятые алым свечением полыхающей альвы. За мгновения лицо князя превратилось в кровавую маску с разбитым ртом, усеянным обломками зубов.
— Не!..
— ЗАТКНИСЬ! — я вставил ему в рот ствол пистолета и сжал рану на плече второй рукой. Балашов завыл от боли, глотая выбитые зубы.
— Отвечай, сука! Вы ввели ей альва-токсин⁈ — прорычал я, нависая над ним. — Кто? Сколько⁈
— Мффыы!..
Вытащив ствол, я прижал пистолет к его яйцам и заорал.
— ГОВОРИ, УБЛЮДОК! НУ!
— ЭТО НЕ Я, КЛЯНУСЬ!.. — заорал во всю глотку князь, обливаясь слезами. — Это брат!.. Он ввел половину дозы!.. Только половину, чтоб она дожила до твоего прихода!..
Я мельком оглянулся: на полу под нарами виднелся шприц-инъектор, наполовину заполненный голубоватой жидкостью. Такой же, что убила Медведя, превратив его в безумное чудовище.
— Сука!.. — заорал я, нажимая спуск.
Затвор щелкнул осечкой. Я рывком передернул его, — в сторону улетел выброшенный патрон, — и снова прижал к дрожащей туше.
— Давай проверим, остались ли еще патроны, свинья?..
И тут у Балашова сдали нервы. С воплем дикого зверя он рванулся на меня, сбивая с ног. Но его ярость не шла ни в какое сравнение с моей. Один замах — и кулак толстяка воткнулся в мой. Раздался влажный хруст костей. Перехватив запястье, я вывернул руку подонка на болевой и, дав провалиться вперёд, навёл ствол на колено.
Хлесткий выстрел — и камера наполнилась воем рухнувшего на колени ублюдка.
Выпустив руку, я проследил, как он плюхнулся в лужу собственной крови.
— Это — за Есеню, — тяжело выдохнул я, пытаясь унять клокочущее желание свернуть подонку шею. Камера быстро наполнялась дымом, дышать и так было почти невозможно. Надо убираться, пока еще не поздно.
Убрав пистолет, я подхватил вялую девчонку на руки и понёс её к выходу.
— Братик… — прошептала она, отчаянно сжимая слабыми пальцами мою рубашку на груди. — Я верила… кха…
Её руки были испещрены разрастающимися линиями альва-трансформации. Страшная чума с каждой минутой расползалась по её телу. Всеотец, только бы не было слишком поздно, только бы еще можно было её спасти…
От боли в ранах голова шла кругом. Но одно только чувство — тепло тела Есени, доверчиво жавшейся ко мне в поисках спасения, придавало сил. Чёрта с два мы здесь погибнем. Ни за что.
— Береги силы, — шепнул я, выходя наружу. — Мы уходим.
Я захлопнул створку камеры, вставил ключ и, крутанув пару раз, обломил его в скважине. Ноги подкашивались от усталости, глаза слипались и слезились от едкой гари. С упорством обреченного я посмотрел на горящий свод над лестницей, ведущей наверх, и пошел вперёд.
Наверху постоянно что-то трещало, из коридора доносился грохот обваливающихся стропил и балок. Впереди в полутьме зловеще дрожали тени в свете рыжего пламени, добивающего снаружи. Огонь уже лизал доски потолка над нашими головами, пробиваясь сквозь узкие щели.
Нужно было скорее убираться, пока крыша не обвалилась внутрь, хороня нас всех под собой.
Наконец, под ногами захрустели песком ступени лестницы. Закусив губу, я шагнул наверх, как над головой раздался протяжный треск — и объятая пламенем балка обрушилась на нас.
От сокрушительного удара в глазах потемнело, словно мне в голову прилетел кулак чемпиона по боксу. Свет потух, земля ушла из-под ног, заваливаясь куда-то назад. Раздался грохот и вой пламени, сквозь которые пробился отчаянный девичий крик.