— Ваша светлость, — подал голос Милнир эс-Цагар. — Позвольте сказать.
Герцог перевел на него взгляд.
— Слушаю, — тон его голоса был холоден и как будто предупреждал: не смей присоединяться к просьбе старого министериала.
— Почему бы не пойти на хитрость? — Сказал Милнир. — Сделаем вид, будто мы приняли их условия. Пусть выйдут из замка и побегут к своим кораблям. Мы перекроем выход из бухты и перебьем их.
— Ты предлагаешь мне дать слово, а затем нарушить его? — Гэйбар прищурился.
— Простите, ваша светлость, — рыцарь склонился в поклоне. — Ничего подобного я не осмелился бы вам предложить. Посланника пираты отправляли в наш лагерь и им совсем необязательно знать, что мы отвезли его в Айдеф для того, чтобы вы приняли решение. Мы сделаем вид, будто говорим сами за себя; и я спокойно солгу в лицо этим негодяям, потому что они бесчестные люди, и я не вижу бесчестия в том, чтобы солгать тому, кто сам не имеет чести. Позвольте нам сделать это, ваша светлость.
Герцог некоторое время разглядывал рыцаря, размышляя о том, стоит ли после этой войны приблизить его к себе за ум и умение обходить моральные запреты, или же стоит держать его на расстоянии — по той же самой причине.
— Я хорошо помню замок Фальне, — сказал он наконец. — Я был там несколько раз. Из башен прекрасно просматриваются и бухта, и море. Если корабли, которыми вы решите заблокировать бухту, будут близко, пираты заметят их, поймут, что мы задумали и не выйдут. Если же корабли будут далеко — у Краснозуба и Секиры появится шанс уйти, а я не хочу давать им этого шанса. Поэтому вы согласитесь на сделку, но не подпустите людей, которых они вышлют, к кораблям. Захватите их, но не убивайте. Сообщите тем, кто останется в замке, что к сдавшимся мы проявим милосердие, а те, кто станет сопротивляться — будут умирать мучительно и долго. У них и так мало людей, и лишившись еще одной группы, они вряд ли сумеют отразить новый штурм. Если они согласятся и сдадутся, убейте всех быстро, если откажутся и продолжат упорствовать — отдайте заплечным мастерам тех, кого удастся взять живьем после штурма. Но не медлите со штурмом: я хочу, чтобы этот гнойник был выжжен как можно скорее.
Милнир молча поклонился. Он держался иного мнения относительно того, что следует делать, но был слишком умен, чтобы спорить с герцогом тогда, когда тот явно желал настоять на своем решении. Старик огласил зал новым воплем, в котором мешались мольбы, рыдания и проклятья.
— Заприте его где-нибудь, пока не успокоится, — поморщился герцог. — Или, лучше, пока все не уляжется.
Стража уволокла Рикана. Пока его тащили вниз, он оглашал коридоры замка криками, и придворные выходили из своих покоев или посылали слуг узнать, что происходит. Мольвири отправила служанку, заплетавшую ей волосы; вернувшись, Рейма поведала ей печальную историю старика. Мольвири попросила Рейму уйти; она в беспокойстве ходила по комнате, думая о том, чем может помочь. Когда пришел Эдрик, она рассказала ему все, но он только пожал плечами.
— Наш молодой герцог пытается изображать из себя жесткого и бескомпромиссного правителя, — сказал бессмертный. — Но что-то я сомневаюсь, что он будет успешен в этом амплуа. Для такой роли маловато у него жизненного опыта. И ума. Хотя как знать. Со временем опыт у него появится, да и ума, может быть, наберется.
— Меня беспокоит не герцог, — сказала Мольвири. — А люди в Фальне, подвергающиеся невыносимым пыткам и унижениям и почти наверняка обреченные на смерть — если только вдруг пираты не поверят Синвору и не сдадутся, после того, как их товарищей схватят. Но я не верю, что они сдадутся. Не после того, как Синвор схватит их товарищей, показав тем самым, что не считает себя обязанным держать данное им слово.
— Скорее всего, ты права. «Скорее всего» — потому что люди иногда совершают поразительные глупости, слепо следуя за своей верой, и если вдруг пираты поверят, что их помилуют, то могут и не сложить два и два. Люди легко обманываются и склонны видеть лишь то, что хотят увидеть.
— Но ведь ты не думаешь, что они обманутся на этот раз?
— Не думаю.
— Значит, пленники замка Фальне обречены?
Эдрик пожал плечами.
— Похоже, что так.
Мольвири поймала его взгляд.
— И это говоришь ты? Бессмертный воитель, который освободил меня? Меч, сразивший одного из Адских Князей?
Эдрик закатил глаза.
— Я не вижу разницы, умрут они сегодня или завтра, — сказал он.
— Мне их жалко.
— А мне нет. Я тел-ан-алатрит. Я рассказывал тебе, что это значит.
Мольвири положила руку ему на грудь.
— А еще ты сказал, что может быть, ваша Школа неправа. Преклони-ка колено.
— Зачем?
Мольвири с упреком на него посмотрела.
— Разве ты признавался мне в любви? Дарил цветы? Пел романтические песни под окном? Мы живем здесь как люди, но ты ничего этого не сделал. Ты просто совратил меня, воспользовавшись моей неопытностью и незнанием тонкостей человеческих отношений. Вставай на колено. Будем добирать то, что пропустили.
Вздохнув, Эдрик преклонил колено. Ситуация забавляла, но он запретил себе смеяться и даже улыбался не так широко как хотелось бы. Она что-то задумала. Ему было любопытно посмотреть — что, и ради этого он согласился поучаствовать в ее маленьком спектакле.
— Эдрик Мардельт! — Торжественно произнесла Мольвири. — Я, дама твоего сердца и твоя возлюбленная, велю тебе, не мешкая, отправиться в замок Фальне и освободить всех томящихся там пленников.
— Ты делаешь успехи в куртуазии. — Заметил Эдрик.
— Вы. — Мольвири сверкнула очами.
— Ах, простите. Вы делаете успехи, моя прекрасная госпожа.
— То-то же. — Она довольно улыбнулась. Потом подозрительно посмотрела на него. — Так ты поедешь?
— Ну а куда мне деваться?..
Мольвири нахмурилась, и Эдрик поправился:
— Ведь не может же рыцарь отказать в такой пустяковой просьбе своей прекрасной даме...
Мольвири кивнула.
— Отправляйтесь, сир, и пусть ваши намерения и поступки будут благородны и чисты, и да пребудет с вами мое благословление.
Глава шестнадцатая
— Я выбрал Ильсильвар в качестве первой страны, которую мы возьмем силой, потому что ее защищает Школа, — произнес Лицемер. — Школа может оказать нам сопротивление в мире людей, следовательно — ее необходимо нейрализовать. Ты не возражал. Я полагал — это от того, что ты оцениваешь ситуацию также, как и я. Позже рассказ Истязателя о силе, которую тел-ан-алатриты, украв у меня и у Гедкая Оружейника, стали использовать для достижения бессмертия, лишь укрепил меня во мнении, что выбор сделан верно. Но теперь становится ясно, что твои мотивы были совсем не такими, как мне казалось.
— Ты говорил с Кукловодом. — Констатировал я.
— Дело не только в нем. — Возразил мой брат. — С момента воскрешения я похитил множество лиц, и некоторые из них принадлежат бессмертным обитателям неба. Там гуляет слух, что Князья Света не вмешиваются в происходящее на земле потому, что наша деятельность их полностью устраивает. Источник ереси в Ильсильваре раздражает их уже много лет, но выкорчевать его они не способны. Слишком много тех, кто некогда обучался в Школе, обитают теперь на нижних небесах и в верхних кругах Ада, слишком много родственных связей у людей и небожителей, слишком много союзов заключено. Если Солнечные нанесут удар по Ильсильвару, то могут получить гражданскую войну у себя на небесах. Раньше они уже так поступали, и Школа, несколько раз едва ими не уничтоженная, сделала выводы из предыдущих поражений. И поэтому наша деятельность Солнечным как нельзя более кстати: мы спалим Ильсильвар, а они явятся под конец, выступив в роли спасителей, и низвергнут нас.
— Несомненно, они мечтают об этом. — Я улыбнулся.
— Почему ты не сказал мне о том, что заключил союз с одним из Князей Света?
— Союз? — Я отрицательно покачал головой. — Я бы так это не назвал. Он принес мне в дар Живой Алмаз Палача и дал совет относительно действий, которые нам следует предпринять, если мы хотим избежать открытого противостояния в первое время. Затем у меня был разговор с тобой, мы обсудили стратегию, и ты объяснил, почему наш первый удар должен быть направлен на Школу и Ильсильвар. Выходило, что предложенное Солнечным полностью соответствует нашим интересам. Пусть они видят в происходящем свою выгоду — какое нам до этого дело? Нам нужно время для того, чтобы накопить силы и возродить братьев. Пусть думают, что мы выполняем за них грязную работу.
— Ты не ответил на вопрос о том, чем объясняется твое молчание, — сказал Лицемер, посмотрев на меня. — И потому у меня закрадывается подозрение, что ты ведешь собственную игру и вовсе не желаешь достичь той цели, которую мы все ставили перед собой изначально.
Я усмехнулся.
— А как в эту версию укладывается то, что я помог тебе возродиться?
— Не знаю. Возможно, ты хочешь войны для того, чтобы вновь предать всех нас в самый решительный момент — на этот раз для того, чтобы выгадать себе наилучшие условия. Может быть, присоединение к тем, кто возлег на Дне, не способно удовлетворить твои аппетиты. Возможно, ты хочешь создать собственное царство в срединных мирах, покорив своей воле Сферы в верхних кругах преисподней и даже, возможно, какие-то из тех, что находятся на нижних небесах. Я не знаю.
В ответ мне оставалось только рассмеяться.
— Ты жил во мне, пока я был человеком…
— В частице тебя, а не в тебе…
— …и я согласился отдать тебе свою душу. Ты получил доступ к моей сущности Князя и мог бы сделать меня своей маской. Ты видел все мои мотивы.
— Я помню это, — признал Лицемер. — Однако это не означает того, что теперь ты думаешь также, как и тогда, когда я владел тобой.
— По-твоему, на протяжении столетий у меня могли быть одни намерения, а теперь вдруг стали другие? И это твое обвинение основано лишь на том обстоятельстве, что я не счел нужным посвящать тебя в свои секреты?
— Это обвинение основано на предположении о том, что ты мог предусмотреть мою сделку с человеком Льюисом, — как всегда ровным голосом ответил Лицемер. — Ты мог отделить и спрятать часть себя, и забыть о том, что спрятал. Я увидел ту часть, которую ты был готов мне показать, убедился в твоей искренности и позволил Льюису соединиться с тобой. А затем, когда ты стал восстанавливаться уже в качестве Князя, проникать в свои бисуриты и осознавать целые миры как части собственного внутреннего пространства — ты впитал ту часть, которую некогда отделил и все вспом