Сельская местность за городскими стенами тоже изменилась со времен Августа или Траяна. Из-за угрозы варварских нашествий жители незащищенных селений, а также прибрежных и равнинных деревень уходили из своих домов в более безопасные и обороноспособные места. Они селились в хорошо укрепленных центрах – таких как городки или замки на вершинах холмов – или вокруг них. Историки называют этот процесс incastellamento (буквально – «озамкование», или бурный рост строительства мощных фортификационно-жилых сооружений на возвышенностях) [5]. Это движение началось спонтанно в VI–VII вв. – во времена, что неудивительно, беспощадного лангобардского завоевания. Позже местные аристократы начали приглашать беженцев жить по соседству или даже внутри своих крепостей, таким образом приобретая все больше контроля над населением.
В результате вторжений варваров и крушения всякой сильной централизованной власти между жившим в замках нобилитетом и его вассалами формируются отношения взаимного доверия и поддержки. Вассалы (от лат. vassus, «слуга») несут воинскую службу и оказывают своему сеньору разного рода услуги – убирают в замке, трудятся в полях. Взамен они получают защиту и иногда надел земли, или феод (предположительно, от fehu, «скот»). Данная система клятв, взаимозависимости и сложных землевладельческих схем позже будет называться феодализмом и станет синонимом экономически и социально отсталого Средневековья.
К началу нового тысячелетия эти феодальные связи начинают слабеть. Землевладельцы обретают все больше полномочий – сами взимают налоги, вершат правосудие и пользуются ничем не ограниченной властью, что ведет к злоупотреблениям и периодически к протестам и восстаниям. При этом в сельской местности с окончанием варварских набегов жизнь налаживается. Новые орудия труда, в особенности тяжелый плуг – который рыхлит почву гораздо эффективнее, чем допотопное рало – делают сельскохозяйственные работы более продуктивными. Как и трехпольный севооборот, благодаря которому урожайность увеличивается на 30–50 % [6]. С помощью дренажных систем и дамб активно используются болота. Роются ирригационные каналы, на холмах устраиваются террасы, территория очищается от лесов – а значит, вполне реально прокормить растущее население. Количество городских жителей увеличивается, потому что крестьяне, освобожденные от вассальных пут, устремляются туда, где зарождается совершенно другая, динамичная политико-экономическая жизнь.
Города начали бурно развиваться благодаря отсутствию сильной централизованной власти. Священные Римские императоры не особо интересовались Апеннинским полуостровом, фактически передав все административные права епископам, которые были имперскими ставленниками, обычно германских кровей, получившими дворцы, обширные земли, широкие светские полномочия и дворянские титулы – то есть, по сути, мало отличались от прочих феодальных князьков, разве что обладали еще и церковной властью. И стремительно теряли популярность из-за введения фискальных мер, вроде таможенных и дорожных сборов. В 1031 г. в Кремоне жители взбунтовались против епископа по имени Убальд, выгнали его из города и разнесли епископский дворец. Подобные восстания против имперских наместников в 1037 г. вспыхнули в Милане и Парме.
Парма, которую в Древнем Риме называли «Золотым городом», теперь процветала за счет торговли шерстью. На таком же подъеме на рубеже тысячелетий была экономика многих итальянских городов. Генуя, Пиза, Венеция, Бари и Амальфи – чтобы охватить все побережья – превратились в преуспевающие порты и центры торговли. Амальфи обрел независимость от лангобардов в IX в. и в X–XI вв. стал могущественной морской республикой. Мастерство местных моряков во многом связано с усовершенствованным амальфитанцами компасом, который был известен еще арабам, а усовершенствовал его, согласно легенде, некий Флавио Джойя (его статуя стоит на городской набережной). Банки, склады и торговые базы, принадлежавшие амальфитанским купцам или находящиеся у них в управлении, можно было встретить по всему Средиземноморью – в Триполи, Александрии, Антиохии и Константинополе. Суда отправлялись из Амальфи, груженные лесом, солью и зерном, а возвращались со специями, благовониями, шелком и коврами. Многое продавалось в Риме: папский двор оставался надежным потребителем товаров класса люкс. На другом конце полуострова, в Адриатике, доминировала Венеция. Основанная теми, кто искал защиты в водных лабиринтах лагуны во время варварских нашествий, она добилась автономии от Византийской империи в середине VIII в. Через сто лет венецианцы уже вовсю торговали с Сицилией и Египтом. В 1082 г. в обмен на военную помощь византийский император даровал им заманчивые торговые привилегии на Востоке, включая освобождение от всех таможенных сборов и право владеть магазинами, верфями и складами в Константинополе. Как и амальфитанцы, венецианцы многое экспортировали, в том числе соль и лес, привозя домой шелка, ценные шкуры, экзотические перья и специи, в особенности черный перец, спрос на который был так велик, что вскоре они импортировали из Александрии больше миллиона фунтов в год [7].
Политическая независимость и бьющая ключом коммерческая жизнь Венеции совпала со становлением новых структур, позволявших гражданам иметь правительство «избранных из среды себя сенаторов». Не позднее VIII в. венецианцы ввели республиканскую форму правления. Главой государства становился дож (от лат. dux, «лидер»), избираемый пожизненно, пользующийся огромным авторитетом, окруженный всевозможными почестями, но четко ограниченный в полномочиях: обращаться к нему следовало не «князь» или «владыка», а исключительно Messer lo Doge, «господин дож». При нем имелось ошеломительно много различных советов, образующих затейливую систему сдержек и противовесов. Члены их, преимущественно состоятельные купцы, имевшие деловые интересы по всему Средиземноморью, избирались на короткий срок.
На протяжении нескольких столетий Венецианская республика оставалась уникальной для Италии формой правления. Тем не менее к концу XI – началу XII в. власть в других городах на севере полуострова начала переходить от епископов и феодалов к организациям граждан внутри городских общин. Итогом стало развитие итальянских городов-государств, или «коммун» – независимых политических сообществ, в которых выборные официальные лица (консулы, как в Древнем Риме) занимали свой пост определенный срок, принимали коллективные решения о военных действиях, законах и налогах и фактически не контролировались высшей властью, оставаясь в номинальном подчинении местным епископам и Священному Римскому императору. Именно это произвело впечатление на Вениамина Тудельского в Пизе, и именно так обстояли дела по всей Северной Италии.
Многие священные римские императоры пытались, с разной степенью успеха, приструнить вольнодумные города-государства. Самый решительный удар был нанесен во второй половине XII в. Фридрихом Гогенштауфеном, севшим на германский трон в 1152 г. Через три года Фридрих, которого в Италии звали «Барбаросса» за длинную рыжую бороду, был коронован папой Адрианом IV (англичанином по имени Николас Брейкспир) в священные римские императоры. Полный решимости установить на слишком независимой территории имперское господство, он в 1158 г. вторгся в Северную Италию и осадил Милан. Многие города-государства, не готовые уступить с таким трудом отвоеванную автономию явившемуся из-за Альп иностранцу, объединились в антиимперский союз – Ломбардскую лигу. В эту конфедерацию, в числе прочих, вошли: Милан, Венеция, Болонья, Брешиа, Мантуя, Падуя, Виченца и Тревизо. В мае 1176 г. армия Ломбардской лиги разбила войска Барбароссы в битве при Леньяно – фантастическая победа, спустя много веков сделавшая Лигу символом борьбы итальянцев за независимость против иностранных захватчиков. Битва ляжет в основу сюжета оперы Джузеппе Верди, а в 1847 г. Леньяно (город в 30 км к северо-западу от Милана) будет упомянут в патриотической песне Fratelli d’Italia («Братья Италии») поэта Гоффредо Мамели, которая позже станет национальным гимном страны.
После поражения при Леньяно Барбаросса заключил с коммунами договор, по которому они оставались автономными, но за это платили налоги и клялись в верности Священному Римскому императору. Ненадолго воцарился мир, хотя коммунам пришлось возродить Ломбардскую лигу в 1230-х гг., когда внук Барбароссы, Фридрих II – космополит и энциклопедист по прозвищу stupor mundi, «чудо света» – предпринял очередную попытку вернуть Италию в имперское лоно. В 1248 г. ломбардцы воспользовались отсутствием императора в его лагере под Пармой (он уехал на соколиную охоту) и обратили в бегство его войско. Фридрих умер двумя годами позже, и в следующие 250 лет ни один император не найдет в себе достаточно сил и амбиций, чтобы беспокоить своенравный полуостров.
Однако позже коммуны начали потихоньку распадаться: разворачивалась другая, менее счастливая история. Столкновения интересов крупных землевладельцев и коммерсантов, равно как и конкуренция внутри каждой из этих групп, вылились в распри и открытую вражду внутри коммун. В Бергамо, к северо-востоку от Милана, горожан заставляли клясться, что они прекратят скандалить на улицах, резать друг друга до смерти и швырять снаряды с высоты друг другу на головы [8]. Начиная с 1177 г. во Флоренции больше двух лет не прекращались беспорядки и кровопролитные уличные сражения – после того как могущественный клан Уберти отказался принять результаты выборов. В итоге выгорела большая часть города. В начале 1300-х гг. Данте жаловался, что «не могут без войны / Твои живые, и они грызутся, / Одной стеной и рвом окружены». Далее в качестве печального примера он приводит воюющие кланы Вероны, в том числе Монтекки и Каппеллетти, которые позже обессмертит Шекспир (они у него станут Монтекки и Капулетти) в «Ромео и Джульетте» [31] [9].
Такая вражда в стенах одного города заставляла семьи объединяться в так называемые консортерии. Члены этих групп, основанных на родственных отношениях, клялись в верности друг другу, собирали военные отряды с катапультами и луками и жили все вместе в одном хорошо укрепленном доме, часто с высокой башней. Эти мощные фортификации призваны были защищать клан не от иностранных врагов, а от сограждан с соседних улиц. Здесь собирались в тревожные времена и, укрывшись за толстыми стенами, обрушивали на собравшихся на улице противников град камней и стрел. Силуэты городов Флоренция, Генуя, Лукка, Милан, Парма, Павия, Сиена и Верона скалились пиками этих семейных «гнезд» (такие и сегодня можно увидеть в тосканском Сан-Джиминьяно). В 1180-х гг. во Флоренции их насчитывалось около сотни. Они достигали высоты в 60–70 м и носили имена типа «Железная пасть» и «Поцелуй кошки». Башня одной консортерии в Болонье (до сих пор сохранившаяся) взметнулась над городом на сумасшедшие 97 м – больше 20 этажей и чуть выше Статуи свободы. Подобные архитектурные восклицательные знаки – это про устрашение и престиж в не меньшей степени, чем про оборону, проживание или укрытие.