Король Виктор Эммануил II (1820–1878): «Отец отечества». Image via Wikimedia Commons
Кавур хорошо знал, что любая попытка взять Рим силой сразу же втравит Италию в конфликт с Францией. И все равно в 1862 г. Гарибальди вернулся на Сицилию и далее, с командой краснорубашечников, вошел в Калабрию и направился на север. Его слоган «Roma o morte» не оставлял сомнений: он намерен атаковать Папскую область. Под давлением Наполеона и мировой прессы, заголовки которой кричали: «Гражданская война в Италии!», Виктор Эммануил послал войска, чтобы остановить Гарибальди. Короткий бой произошел при Аспромонте, в горах Южной Калабрии. Десятки красных рубашек были арестованы, Гарибальди был ранен и вынужден сдаться, после чего его на фрегате доставили в форт Вариньяно, около Ла Специи. Здесь, в заточении, на него обрушился целый град посланий от почитателей со всего мира: шли телеграммы, поэмы, сигары, книги и даже одна комфортабельная кровать. Гарибальди отпустили на свободу в конце октября, а его ранения – в бедро и лодыжку, – привели к хромоте и, вдобавок к имевшемуся ревматизму, причиняли боль до конца жизни.
С Венецией и Венето в итоге оказалось проще – благодаря поддержке Отто фон Бисмарка. В 1866 г. Королевство Италия заключило союз с Пруссией против Австрии. Итальянцы неудачно выступили и на суше, и особенно на море – их флот был потоплен неприятелем. Некоторым утешением стала победа Гарибальди при Бедзекке, недалеко от верхней оконечности озера Гарда, хотя из-за своих ранений он командовал войском из телеги. Однако убедительная прусская победа в кампании, длившейся семь недель, означала, что итальянское королевство может получить Венето. Правда, австрийцы, считавшие, что они взяли верх над итальянцами, презрительно скривившись, отказались отдавать им территорию. Император Франц Иосиф назвал их «карманниками и похитителями земель» [15] и вернул владения французам, которые, в свою очередь, передали их Виктору Эммануилу.
Да и Рим вошел в объединенное королевство благодаря, в конечном счете, сокрушительной огневой мощи Пруссии и махинациям Бисмарка. В 1870 г. французы не могли прийти на выручку Пию IX: оглушительная победа прусских войск во Франко-прусской войне привела к краху Французской империи, падению Наполеона III и выводу из Рима всех французских войск. В сентябре 1870 г. 50 000 итальянских войск, воспользовавшись внезапным вакуумом власти, вошли в Папскую область и 20-го числа открыли огонь вблизи Стены Аврелиана, около Порта Маджоре. Через несколько часов над Порта Пиа уже развевался белый флаг.
Папский контроль над итальянскими территориями закончился, и после октябрьского плебисцита Рим стал наконец столицей Королевства Италия. В июле 1871 г. Виктор Эммануил обосновался в Квиринальском дворце, являвшемся летней резиденцией пап с момента завершения его строительства в 1583 г. Папа, отказавшийся покидать Ватиканский дворец, фактически стал там узником. Он отлучил от церкви короля и других итальянских правителей, не желая признавать, с одной стороны, потерю своей светской власти, а с другой – легитимность Королевства Италия. Этот диспут будет продолжаться следующие 60 лет.
Гарибальди доживал остаток лет на Капрере, скрученный ревматизмом и полученными в бою ранениями и вынужденный передвигаться по своему скромному клочку земли в инвалидном кресле. Умер он в июне 1882 г. в своей постели – что, учитывая, сколько опасных приключений выпало на его долю, можно считать очередным фантастическим подвигом.
В 1861 г. Камилло Кавур, умирая, сказал своим друзьям: «Non temete, l’Italia e fatta» («Не бойтесь, Италия создана»). На что другой политик, Массимо д’Адзельо, якобы ответил: «Fatta l’Italia, bisonga fare gli italiani» («Италия создана, теперь нам надо создавать итальянцев») [16].
Задача по «созданию итальянцев» была не из простых. Объединение, возглавляемое элитами Севера, не являлось массовым движением. Политическая система нового королевства была подчеркнуто недемократической: король назначал членов сената, а исчезающе малочисленный электорат голосовал за парламентских кандидатов. Избирательное право распространялось только на грамотных мужчин (всего 31 % населения в 1871 г.) [17] в возрасте от 25 лет, плативших минимум 40 лир прямых налогов. Такая высокая планка означала, что электорат в 1860-х гг. составлял чуть более 400 000 человек, это меньше 2 % населения [18]. Вводились непопулярные меры – вроде новых налогов и воинской повинности. Более того, многие из новых политических управленцев ненавидели духовенство – в стране, где подавляющее большинство людей были истовыми католиками, свято доверявшими его институтам. Казалось, невозможно быть одновременно хорошим католиком и лояльным итальянцем: в 1868 г. Ватикан призвал итальянцев бойкотировать всякое участие в политической жизни королевства, включая выборы. Править Италией и сохранять ее целостность, очевидно, становилось таким же сложным делом, как изгнать Бурбонов и Габсбургов.
Одной из сложнейших задач было интегрировать Север и Юг. Гигантские социальные, культурные, экономические, политические и даже религиозные разногласия разделяли, скажем, Ломбардию – Венето – Тоскану и Апулию – Калабрию – Сицилию. Экономическая отсталость, политическая коррупция и социальное насилие на Юге, вместе с его будто бы нестабильным, ленивым и дремучим народом, стало общим местом в выступлениях политиков и журналистов Севера. Массимо д’Адзельо, хорошо образованный аристократ из Турина, чьим хобби было рисовать, писать романы и посещать литературные салоны Милана (он был женат на дочери Алессандро Мандзони), хорошо продемонстрировал культурные различия – и неизбежные предрассудки, – когда заметил: «Союз с неаполитанцами пугает меня во всех отношениях. Это как лечь в постель с кем-то, у кого оспа» [19].
Юг десятилетиями давило экономически и трясло политически, и последствия этого – незавидное положение беднейших слоев населения – требовали неотложных мер. Однако поразительные победы Гарибальди в 1860 г. свершались настолько быстро, что политиков на Севере – таких как Камилло Кавур (которого не предупредили заранее о походе революционера) – они застали врасплох. Никаких планов по управлению этими обширными и политически неоднородными новыми территориями – которые Кавур, никогда не ездивший южнее Флоренции, называл «самой слабой и самой коррумпированной частью Италии» [20] – у них не имелось. Один из эмиссаров Кавура уверял его, что Север может «приручить» Юг и «сделать его управляемым» с помощью «нашего превосходства в храбрости, уме и морали, опыте и характере» [21]. Эта якобы неполноценность южан стала постоянным рефреном в речах интеллектуалов Севера. В 1876 г. один из них, тосканец, сравнивал сицилийцев с «дикарями» Северной Америки [22].
Новая администрация продавливала реформы и модернизацию. Началось строительство обычных и железных дорог – такие инфраструктурные проекты в свое время игнорировались Бурбонами: на 1860 г. в королевстве обеих Сицилий имелось лишь 100 км дорожного полотна. Но после объединения большинство проектов двигалось очень медленно из-за тех же фискальных ограничений, которые мешали Бурбонам. Начальная школа в 1861 г. сделалась обязательной – важное новшество, учитывая, что неграмотность в Апулии, Калабрии, на Сицилии и Сардинии превышала 90 % [23]. Однако родителей приходилось убеждать, что детям необходимо учиться читать и писать – что особенно сложно в случае с бедными крестьянами, чьи дети вынужденно работали в полях. Безграмотность на Юге означала, что там существенно меньшая часть населения имела право голосовать – а следовательно, хотя бы теоретически влиять на изменения. На землях бывшего королевства обеих Сицилий в 1861 г. насчитывалось 9,2 миллиона человек, или 47 % всего населения молодого Королевства Италия. При этом южане составляли меньше трети электората.
Неспособность правительства навести порядок на Юге, особенно в бедных аграрных районах, обнаружилась в том, что позже станут называть grande brigantaggio («большим бандитизмом»), терзавшим сельскую местность во время и после Объединения: вооруженные банды похищали людей, грабили и вымогали, нападали на почтовые кареты, убивали полицейских и других госслужащих. Этот хаос на сельском Юге породил новую силу в итальянском обществе, которая будет жить долго и принесет еще много страданий. Слово «мафия» впервые прозвучало в 1863 г. в сицилийской комедии «I Mafiusi de la Vicaria», действие которой разворачивается в палермской тюрьме. В середине 1860-х гг. официальные лица в Палермо использовали этот термин – он, возможно, произошел от арабского «марфуд» (отвергнутый) [24] – для описания мелких бандитов и недовольных политическим режимом. Имелась своя мафия и у высших классов, Mafia in guanti gialli («мафия в лайковых перчатках»), состоявшая из землевладельцев и других обеспеченных граждан, считавших монархические институты инструментом ограничений и контроля, отвлекавшим внимание народа от их устоявшейся власти и влияния. Эти господа называли себя «людьми чести», решавшими политические, правовые и территориальные проблемы – свои и чужие, – не обращаясь к хронически слабым и неэффективным органам государственной власти.
В 1870-х гг. начинает оформляться еще одно тайное общество, хотя и с совершенно иной мотивацией. В 1864 г. русский анархист Михаил Бакунин переезжает во Флоренцию и основывает тайный революционный кружок с названием «Флорентийское братство». Через год, убедившись, что нищенствующие неуправляемые крестьяне – отличная спичка, с помощью которой можно разжечь революцию, Бакунин перебирается в Сорренто, недалеко от Неаполя. Тут он находит восторженных поклонников среди тех, кто разочаровался и в Рисорджименто, и во власти вообще. Среди его последователей – недоучившийся студент-медик Эррико Малатеста и молодой человек из семьи богатых землевладельцев из Апулии, Карло Кафьеро.
Как многие анархисты, Малатеста и Кафьеро увлечены идеей «пропаганды действием», то есть верят, что мятеж – самая действенная форма пропаганды. С этой целью они в апреле 1877 г. готовят восстание в сур