овом криминальном горном районе Матезе, примерно в 60 км к северо-востоку от Неаполя, среди воинственных крестьян, которых власти, бесконечно пытающиеся взять буянов под контроль, зовут «потомками самнитов» [25]. Их бунт был быстро подавлен с помощью 12 000 солдат, весьма крупного подразделения – очевидно, власти всерьез боялись, что анархисты могут преуспеть, инициировав широкомасштабное восстание. Молодые же анархисты отнеслись к неудаче философски: «Не справились в этот раз, – пожал один из них плечами после того, как вместе с товарищами был арестован, – значит, справимся в следующий» [26].
Итальянские анархисты и правда останутся неустрашимыми в последующие годы, несмотря на правительственные облавы и репрессии. Потом они перейдут от организации восстаний к террористическим актам, иногда шокирующим.
Объединение сделало решение языкового вопроса еще более неотложным, так как после 1860 г. королевству требовалось вести диалог – по ряду бюрократических, дипломатических и педагогических причин – на прежде разрозненных территориях, каждая из которых говорила на своем диалекте. Лингвистическую проблему подчеркивал тот факт, что трое из величайших героев Рисорджименто не были носителями итальянского. Гарибальди рос в Ницце, родным для него был лигурийский, вторым – французский. У Камилло Кавура первый язык – французский (на самом деле его звали Камиль). По словам его друга, он выглядел impacciato («неуклюже») всякий раз, когда говорил или писал по-итальянски [27]. Король Виктор Эммануил тоже свободно изъяснялся на французском, но предпочитал пьемонтский диалект, характерный для его родного Турина. Знаменитая фраза, которую он произнес после прибытия в Рим в 1871 г. – «Ci siamo e ci resteremo» («Мы здесь, и мы остаемся»), – была в действительности сказана на пьемонтском: «Finalment I suma». Звучащая в переводе как «Наконец-то мы здесь», она скорее всего означала не великое исполнение исторической миссии, а вздох облегчения от того, что его поезд из Флоренции, шедший с опозданием, наконец-то доехал до Рима.
Без сомнений, ключом к становлению государственного итальянского языка, способного сплотить народ, было образование. Закон Казати, впервые принятый в Сардинском королевстве в 1859 г., а после Объединения распространенный на всю Италию, утвердил за государством роль органа, дающего доступ к образованию вместе с католической церковью – или вместо нее, веками единолично занимавшейся всеми вопросами распространения знаний. Начальное образование (первые два, а после 1877 г. – первые три года школы) отныне являлось обязательным. Итальянский становился самым важным предметом в начальной школе. В январе 1868 г. министр всеобщего образования, Эмилио Брольо, организовал специальную комиссию – возглавлял ее не кто-нибудь, а Алессандро Мандзони, на тот момент 82 лет – чтобы выяснить, как учить современной грамматике, чистописанию и фонетике – это потом назовут «флорентийским словоупотреблением». Одной из рекомендаций комиссии (оказавшейся трудновыполнимой логистически) было привлечение учителей из Тосканы, которые бы растеклись по всей стране, распространяя по ней правильный флорентийский язык. Также рекомендовалось составить словарь – и в итоге появился четырехтомник «Novo Vocabolario della Lingua Italiana Secondo l’Uso di Firenze» («Новый словарь итальянского языка в соответствии с флорентийскими нормами»), выходивший между 1870 и 1897 гг.
Этот «Новый словарь» представлял собой увесистый труд, над которым работали больше четверти века. А в июле 1881 г. в выпусках Giornale per Bambini (одного из первых в Италии детских периодических изданий – то есть дети становились реальными читателями) начало появляться кое-что гораздо более легкое и доступное, написанное на флорентийском диалекте и адресованное школьникам. Автором был флорентийский журналист по имени Карло Лоренцини, последователь Джузеппе Мадзини, работавший над детской серией, где с помощью живого языка и смешных историй давались основы математики, грамматики и географии. Отдельным томом сказка вышла в 1883 г. (автор подписался псевдонимом Карло Коллоди) и быстро стала самой продаваемой и самой переводимой книгой в мире после Библии [28]. «Le Avventure di Pinocchio: Storia di un Burattino» рассказывала о веселой хулиганистой деревянной кукле, ожившей и превратившейся, после многочисленных передряг и приключений, в настоящего мальчика. Учитывая, что в течение XIX и XX вв. больше итальянцев прочитало эту книгу, чем какую-либо другую, Пиноккио не меньше, чем Данте или Алессандро Мандзони, заслуживает звания одного из отцов итальянского языка – и фигуры, которая помогла «создать итальянцев».
10«Где же победа?»: Королевство Италия
В 20 часов 20 минут 29 июля 1900 г. светловолосый и привлекательный 30-летний мужчина шел сквозь многолюдную толпу, собравшуюся на гимнастические соревнования в Монце, в 16 км к северо-востоку от Милана. Гаэтано Бреши был уроженцем деревни под Флоренцией, где с 15 лет работал на текстильной фабрике. Он совсем недавно вернулся в Италию. В начале 1898 г. молодой человек сел на корабль, направлявшийся в Соединенные Штаты, следуя примеру в буквальном смысле миллионов итальянцев: за последние 25 лет почти четыре миллиона мужчин и женщин уехали из страны. Более полутора миллионов осели в Бразилии и Аргентине, и еще минимум миллион, как Бреши, – в США [1].
Многие из них поселились в Нью-Йорке: к тому моменту, когда Бреши ступил на американский берег, их там проживало уже около 225 000. Сам он, однако, поехал в Патерсон, штат Нью-Джерси, так называемый «Шелковый город», еще один большой итальянский анклав (к середине ХХ в. более половины населения Патерсона будет итальянского происхождения) [2]. Большинство итальянских эмигрантов в этом городе были, как Бреши, текстильными рабочими с Севера, и он вместе с ними начал работать на одной из шелкопрядильных мануфактур. Ему платили 20 долларов в неделю, в пять с лишним раз больше того, что он мог заработать в Италии. И тем не менее Америка вовсе не обязательно становилась для итальянских эмигрантов землей обетованной. Многие сталкивались с нетерпимостью: они были католиками в преимущественно протестантской стране, в основном очень бедными и почти не говорившими по-английски. Зачастую им приходилось соглашаться на низкооплачиваемую работу и жить в нищих, иногда криминальных районах. Американцы не очень понимали: эти «понаехавшие» – белые или черные? И к началу нового века расистское guinea, изначально употреблявшееся по отношению к африканским рабам и их потомкам, стало оскорбительным прозвищем итальянцев [3]. Более того, итальянских эмигрантов часто считали гангстерами – спасибо прибывшим в Америку мафиози. Был скандальный случай в 1891 г., когда толпа в Новом Орлеане линчевала одиннадцать сицилийцев, потому что подозревала их – несмотря на оправдательный приговор суда – в принадлежности к мафии. Такого рода предрассудки и стереотипы кажутся особенно нелепыми теперь, когда мы знаем, какой огромный вклад внесли итальянцы в культуру и экономику Соединенных Штатов в ХХ в.
Еще в них видели представителей, причем нередко агрессивных, радикальных движений – в частности, анархизма. В последние годы XIX в. итальянские анархисты совершили серию смертельных нападений на глав европейских государств: один ударил ножом французского президента в 1894 г., другой в 1897 г. выстрелил из пистолета в испанского премьер-министра, третий в сентябре 1898 г. вонзил самодельный стилет в сердце императрицы Елизаветы Австрийской, жены Франца Иосифа, когда она выходила из женевского отеля Beau-Rivage. Как написали в одной американской газете: «Где бы ни совершилось покушение на жизнь какого-нибудь правителя – можно не сомневаться: имя у убийцы будет итальянское» [4]. Гаэтано Бреши, собственно, был анархистом и начинающим убийцей. Он отсидел насколько коротких сроков в итальянских тюрьмах за левую политическую агитацию. В 1895 г. его отправили на остров Лампедуза, использовавшийся в качестве исправительной колонии для ему подобных. Приехав в Патерсон, он оказался среди еще большего количества единомышленников [5]. Они устраивали пикники, танцевальные вечеринки и праздники урожая и даже создали анархистский оркестр мандолинистов. Они выпускали газеты, основали библиотеку и делились на маленькие общества вроде Pensiero ad Azione («Мысль и действие») и Gruppo Verità («Группа правды»). На одном особо жарком собрании в 1899 г. произошел запоминающийся случай: на Эррико Малатесту – героя восстания в Матезе, который недавно бежал с Лампедузы и объявился в Патерсоне – напал другой анархист. Нападавшего быстро обезвредил не кто иной, как Гаэтано Бреши.
В мае 1900 г. Бреши внезапно уезжает из Патерсона и в начале июня появляется в родной тосканской деревне и там активно тренируется стрелять из пистолета в полях за домом своей семьи. 24 июля он приезжает в Милан, а через несколько дней – в Монцу, где 29-го встает на рассвете, надевает элегантный костюм, делает маникюр и начинает бесцельно бродить по близлежащим торговым рядам. К восторгу владельца местного кафе съедает пять порций мороженого подряд. А вечером направляется на гимнастические соревнования в парке рядом с Виа Маттео да Кампионе, недалеко от Вилла Реале, любимой резиденции короля Италии.
Король Виктор Эммануил II умер в Риме от лихорадки в январе 1878 г. в возрасте 57 лет, оставив многочисленное потомство: его первая жена, Адельгейда Австрийская, родила восьмерых детей и умерла в 32 года. Полдюжины любовниц добавили к списку еще как минимум семерых, а вторая жена, Роза Верчеллана, известная в Пьемонте как «Прекрасная Розина», – еще двоих отпрысков. (Надо признать, он серьезно отнесся к своей роли «Отца отечества»). Наследником и преемником стал старший сын, 33-летний Умберто.
Король Умберто I выглядел отнюдь не по-королевски: неуклюжий, пучеглазый, с отвисшей нижней губой. Самыми выдающимися его чертами были моржовые усы и очень коротко стриженные волосы, этот стиль станут называть capelli all’umberta («прическа по-умбертски»). Говорил он мало, но когда это случалось, голос короля из-за постоянно воспаленной гортани звучал одновременно капризно и тревожно. Умберто с радостью ушел в тень своей харизматичной красавицы жены и по совместительству двоюродной сестры Маргариты. Именно в ее честь, согласно легенде, в 1889 г. неаполитанский пиццайоло создал пиццу «Маргарита» в патриотических цветах: красном (помидоры), белом (моцарелла) и зеленом (базилик).