Скагги навис над столом. Его так заворожило эфирное золото, что он даже забыл, как моргать.
– Насколько оценишь? – указал Хоргарр на крошечный слиток. – Одного этого хватит, чтобы рассчитаться с Керо и еще стребовать сдачу. И то если торговлей займется Друмарк, а не ловкий делец вроде тебя.
Замечание вызвало смешки. Брокрин уселся в кресло, поглаживая рукой бороду. Он бросил взгляд на Грокмунда. Капитан прекрасно осознавал мотивы эфирного химика: он видел в «Железном драконе» единственную надежду выгравировать на месторождении собственное имя, придать гибели своих сородичей смысл.
– Кажется, капитан, твоя удача переменилась, – сказал Готрамм.
Все дуардины засияли от радости.
Но Брокрин не улыбался. Ему не нравились разговоры об удаче и проклятиях, ибо слишком неотступно они за ним следовали. И, однако же, пессимизм и опасения со дня встречи с Газулом ни разу не оказывались напрасными. Сейчас мысли капитана больше занимало не обещание богатства, а угроза гибели.
– Насколько, по твоим подсчетам, эта руда взрывоопасна? – поинтересовался он у Хоргарра. – Если даже крохотной стружки достаточно, чтобы превысить допустимую мощность двиргателя, то что хранит в себе полный имеющийся у нас объем?
– Того, что мы везем, хватит, чтобы с лихвой напитать весь небесный город.
– Я не спрашиваю про прибыль, – сказал Брокрин, – меня волнует, насколько золото безопасно для транспортировки. «Железный дракон» – броненосец, а не танкер. Он не предназначен для того, чтобы заполнять его трюмы эфирным золотом.
Скагги оторвался от любовного созерцания слитка и уставился на капитана, не веря своим ушам.
– Брюзжишь, как престарелая ринна! – воскликнул он. – Шарахаешься от каждой тени…
– Не совсем, – поправил Хоргарр логистикатора, – после обработки руда довольно безопасна, но как газ – крайне нестабильна. Для танкера ничего, но если приличный объем окажется в нашем трюме, то перспектива вырисовывается мрачная. Но, как по мне, риск оправдывает средства, капитан, – закончил он, бросив извиняющийся взгляд на Брокрина.
– Мы можем устроить голосование, – предложил Готрамм.
Его идея была энергично поддержана Скагги и одобрена подавляющим большинством дуардинов.
– Голосования не будет, – категорично заявил Брокрин, – командую здесь я. Безопасность кораблей и ответственность за их возвращение в Барак-Зилфин также всецело лежат на мне.
– А кроме того, ответственность за извлечение прибыли из экспедиции, – вставил Скагги.
Брокрин поднял руку, предупреждая любые разговоры, которые могла породить реплика логистикатора.
– Я решил, – обратился он к Грокмунду, – мы высадим тебя в Барак-Зилфине. Там мы поможем тебе организовать подходящую экспедицию для выработки обнаруженного тобой месторождения. При условии, что ты согласишься разделить добычу между нашими небесными городами.
Недавнее ликование Грокмунда бесследно растворилось. Теперь он выглядел таким же обессленным и разбитым, как в тот день, когда его извлекли из недр «Бурекола».
– Ставь любые условия, какие хочешь, – пробормотал он, – с твоей осторожностью мы будем делить разве что воздух. Пока мы теряем здесь время, жилу может найти кто-то другой.
– Боюсь, Брокрин, решать не одному тебе, – сказал Готрамм, – с нами еще два корабля, и их капитаны могут воспринимать ситуацию не так… – капер замялся, не решаясь произнести слово, которое пришло на ум, – робко, как ты.
От окончания фразы лицо Брокрина исказила гримаса боли.
– Если все вы разделяете его мнение, тогда давайте спросим других капитанов, узнаем, что думают они. – Он встал из кресла и жестом приказал всем выйти из помещения. – Так или иначе, решение будет принято. Но не думайте, что я позволю вам преуменьшать риск, на который вы хотите пойти.
Подавленное настроение Брокрина спровоцировало Готрамма на резкий ответ. Капер ощущал, что своими словами оскорбил капитана, но именно чувство вины укрепило его решение занять противоположную сторону.
– Не думай, что мы станем так легко отказываться от награды, которая сама идет к нам в руки, – предупредил он.
Когда все вышли, Брокрин задержался, чтобы потушить свет, прежде чем подниматься на палубу. Разворачиваясь к выходу, он краем глаза уловил во тьме какое-то мерцание. На мгновение ему почудилось, что слиток окутывает странного рода свечение, словно золото реагировало на сгустившуюся вокруг него темноту. Брокрин на несколько мгновений задержал на нем взгляд, но свечение больше не возвращалось. Сочтя это симптомами переутомления, он закрыл за собой дверь и поднялся на палубу.
Все девять углов пещеры гудели от разносившейся среди них симфонии разрозненных нот. Растаявшие мечты рода альвов были основой этой мелодии, которая, сыгранная на новый лад, превратилась в леденящую душу какофонию. Музыку творили два инструмента: медный систр и менат с обсидиановыми четками, слова шипящим голосом исполнял Кхорам. Уродливый Сквернавник, торчавший из шеи чародея, пытался вступать на припевах.
Высоко над головой сверкала сверхъестественными вспышками каменная крыша. Населяющие Сумрачную даль тени, привлеченные свечением, бесшумно скользили поближе к его источнику, не догадываясь, что ритуал похищал их призрачную сущность, пленял в голых черепах, выложенных по краям наружного круга из тех, что нарисовал на полу Кхорам. Внутри круга, поглощая очередную тень, мерцали, подпитывая темную магию чародея, каббалистические символы.
Под величественными сводами Сапфирового дворца таилось святилище Кхорама, являвшее собой отражение темной натуры своего хозяина. В нишах внутри стен хранились изуверские инструменты и приспособления. В одной из них находились объемные резервуары и урны. Там из чуждых природе почв произрастали мерзкие фрукты и ядовитая крапива. В другой нише расположился морг с коллекцией мумифицированных останков, высушенных тел людей и животных. Еще одна представляла собой предел нездоровых мечтаний палача, где крючья для сдирания кожи и железные девы были самыми безобидными из жутких приспособлений. Четвертая хранила целый набор зеркал для гадания и камней для предсказывания будущего, меньших братьев Шара Зобраса. Отдельное место в пещере отводилось свиткам и гримуарам, а к железному аналою цепями был прикован гигантский том – имевшая дурную славу «Малефикара». Книга обладала собственным разумом, и только цепи не позволяли ей поглотить чародея и вписать его знания в свои нечестивые страницы.
Кхорам триумфально поднял руки, и собиравшие сущность черепа один за другим потухли, покрылись трещинами, а затем обратились в пыль, поскольку перестали действовать наложенные на них высасывающие чары.
– Вот теперь, – сказал чародей гомункулу, – мы готовы начинать.
Кхорам аккуратно прислонил систр и менат друг к другу, отошел от инструментов и извлек из фаянсовой урны иные предметы. Пока хаосит был занят подготовкой своих чародейстких приспособлений, в эхо альвийской песни вмешался звук тяжелых шагов. Кхорам развернулся на месте и поспешно наложил охранные заклинания на случай, если ритуал прервется и украденная теневая сущность окажется на свободе и попытается ему отомстить. Разозленный чародей принялся ожидать появления источника столь несвоевременного вмешательства.
Среди аколитов культа Тамузза единицы бы отважились забрести в святилище Кхорама. Даже соблазну погрузиться в запретные тайны не удавалось заманить культистов в обиталище чародея. Слишком многие из них видели чешуйчатый, безумный кусок мутировавшей плоти, что некогда был магистром Йондо. Самозванец попытался проникнуть в логово Кхорама и украсть нечестивую «Малефикару».
– Чья дерзкая душа жаждет испытать вечные муки за вмешательство в мои ритуалы? – прорычал Кхорам.
Кхораму стоило бы промолчать, и он понял это еще до того, как закончил вопрос. Он должен был догадаться, кому не страшны его угрозы. Единственный смертный во всем Сапфировом дворце, наделенный милостью Могущественного Тзинча и его даром противостоять всем мыслимым и немыслимым видам магии.
Тзинч благоволил Тамуззу куда сильнее, чем Кхораму. Именно меч Тамузза рассек трансформированное нечто, прекратив страдания бывшего магистра. Охранные заклинания, разрушившие собственную защиту Йондо, оказались для Тамузза абсолютно безвредными. Чары, способные без усилий превратить кости гарганга в слизь, бессильно разбивались о броню Хаоса, с которой Тамузз не расставался.
Командир Хаоса находился в бешенстве, и оно ощущалось едва ли не физически, а подозрения в предательстве были столь же очевидны, как и огненный меч в его руке.
– Я бы победил, если бы ты не вмешался! – набросился он на чародея. – Это были бы мои корабли! Их команды служили бы мне! Не исполняя призрачные цели, но как покорные рабы!
Кхорам дотронулся до рта паразита, приказывая тому замолчать. Не стоило усугублять и без того прескверное настроение командира увещеваниями, что его слова далеки от правды. Чтобы разубедить Тамузза во лжи, которую он предпочел видеть истиной, потребуется такт и аккуратность.
– Твое положение на службе Лорду Тзинчу слишком велико, чтобы оставаться незамеченным, – ответил Кхорам, – за всем, что попадает к тебе в руки, следят. Враги, жаждущие тебя остановить. Стервятники, жаждущие украсть то, что принадлежит тебе. Соперники, жаждущие узурпировать твою славу. Но пророчества, – чародей указал пальцем на Шар Зобраса у себя над головой, – благоприятствуют нам. Твое служение Повелителю принесет тебе великую власть. Обеспечит будущее, которому многие позавидуют.
– Например, ты, Проклятыш? – поинтересовался Тамузз. – Не потому ли, когда я нуждался в демонах, ты рассеял чары, наложенные на них?
– Да, победа в сражении осталась бы за тобой, – согласился Кхорам, – в этом нет никаких сомнений. Но не обернулась ли бы твоя победа в битве поражением в войне? Именно об этом предупредили меня предсказания сферы, и я поступил единственно возможным способом.
Кхорам вытянул длинные пальцы-щупальца в сторону мелового круга на полу пещеры и продолжил: