А вот как «вождь» Русского освободительного движения принимал ходоков:
«Уголовник, некий Пастернак, присуждённый к смерти в Советском Союзе за разбой, принял заказ убить Власова. За это ему обещали помилование. Этого человека в Советском Союзе соответствующе подготовили пропагандой. Там ему говорили, что Власов изменил своему народу и за деньги и роскошную жизнь продался врагам родины, немцам. Он якобы живёт в полном довольствии, любит шампанское и податливых девиц.
Этот Пастернак… стоял в один прекрасный день перед дверью нашей виллы и позвонил. Власов сам ему открыл.
— Что вам угодно? — спросил генерал.
— Я хотел бы познакомиться с генералом Власовым!
Без всякой проверки Пастернака пригласили войти. Оба сели у стола друг против друга.
— Ну, теперь мы можем побеседовать, — сказал Власов, очевидно радуясь возможности такой беседой развеять всё время мучившую его скуку (…)
Как рассказывал Пастернак, Власов достал коробку из-под сигар, в которой лежали немецкие сигары и махорка. Ножницами он разрезал сигары на маленькие кусочки, смешал их с махоркой, скрутил себе папиросу и предложил гостю: «Скрути себе тоже!» В это время вошёл денщик с бутылкой водки и закуской — маленькими бутербродиками. Они состояли из кусочков солёных огурцов, томатов и двух кусочков хлеба.
После дружественного и откровенного разговора, в котором генерал сообщил своему гостю о своих политических взглядах и развил свои планы на будущее, советский агент был приглашён к обеду. И обед удивил его своей простотой. Он состоял из жидкого супа с капустой и жареной картошки с салатом. Это было всё»{349}.
Как подчёркивает Фрёлих, «о Власове узнали. Стали появляться женщины, делая ему разные предложения. Он им редко отказывал. Он был очень гостеприимен и приглашал всех, кто только ни приходил»{350}.
Приводит Фрёлих и один любопытный эпизод, связанный, конечно же, с женщиной:
«В один прекрасный летний день 1943 г. у входа в сад звонит звонок. Там стоит молодая женщина, скорее даже девушка, светлая блондинка с ангельским лицом, большими голубыми глазами, длинными ресницами и наивным затуманенным взором. Генерал, который как раз смотрел в окно, приказывает своим басом: «Впустить!» Девушка входит и заявляет, что она слышала, что здесь живёт генерал Власов. Она — остарбейтер и пришла из простого любопытства — познакомиться с таким великим человеком. «Это же настоящий маленький ангел!» — заявляет полковник Кравченко. Как этот «ангел» проявил себя — вы скоро узнаете…
Очень быстро появился слух, что эта Оленька (так себя называла эта молодая женщина) собирается выйти замуж за адъютанта генерала, капитана Р. Антонова. Насколько это соответствовало истине — осталось тайной. Во всяком случае, настоящего венчания не было, но у неё были интимные отношения с Антоновым.
Весьма возможно, что она побывала и в других постелях, так как, несмотря на внешность невинного ангела, она проявляла большую любовную активность. Сразу же она стала завоёвывать домашние права, уходила и приходила по своему усмотрению, как будто бы она была одним из домочадцев. Она только разыгрывала роль жены, иногда невесты, но чаще всего была просто подругой генерала, эти роли менялись весьма часто. Её поведение в доме вызывало моё большое неудовольствие, так как вся ответственность лежала на мне. По всей вероятности, я был также единственным, который не был покорён шармом этой девицы.
Как-то раз настроение в штабе было подавленное. Надежды на признание власовского движения были слабы. Разрешение на формирование армии, казалось, откладывается на неопределённое время. В этот день попойка, в которой я не мог не участвовать, началась с раннего утра и продолжалась до позднего вечера. Я устал выше всякой меры и сказал Антонову, что не поеду ночевать в свою меблированную комнату в Берлине, и пошёл вниз в комнату дежурного по канцелярии. Там стояли рядом две кровати. Я разделся, лёг на одну из них и готов уже был заснуть, как вдруг дверь открылась, зажёгся свет, и я увидел Антонова с Оленькой. Антонов сказал: «Уже очень поздно, Оленька не может ехать домой и останется здесь. Ведь вот ещё одна кровать тут свободна, она может лечь на неё». Я был настолько удивлён, что вообще ничего не мог сказать. Антонов исчез. Оленька разделась, подошла к свободной кровати и легла под одеяло.
Несмотря на то, что мой разум был ещё под влиянием алкоголя, я сразу понял, какое создалось щекотливое положение. Я предполагал, что этот «ангел» должен был меня обворожить. Советчики считали меня оком немецкого руководства в окружении Власова, и им было известно, что на меня возложена ответственность за всё происходящее на вилле на Кибицвег. Я встал, оделся и сказал Оленьке: «Здесь в двери есть ключ. Когда я выйду, будьте добры — заприте дверь». Потом я пошёл наверх в кабинет генерала и одетым лёг на диван. Рано утром меня там обнаружил Антонов, который не мог скрыть своего удивления. А Оленька после этого меня безгранично возненавидела…»{351}.
В своей книге, кроме всего прочего, Фрёлих даёт очень точный портрет Власова и даже отмечает такие детали, на которые никто не обратил внимания:
«Выразительное лицо Власова было отмечено довольно грубыми, но волевыми характерными чертами. Говорил он глубоким басом и носил внушительные очки в роговой оправе. Власов был безупречным артистом и обладал невероятным шармом, который, однако, не был природным, а скорее приобретённым. Как у многих русских, в нём действовал ярко выраженный инстинкт, который выручал его в неожиданных жизненных ситуациях. По существу, он был большим педантом. Любовь к порядку, связанная с энергией, объясняла — почему немцы ему импонировали. Поэтому Власов был в состоянии разрешать ряд проблем с немецкой педантичностью. При этом он не стеснялся в выборе средств и бывал по-русски деспотичен»{352}.
Первые переговоры о создании денежного фонда велись с референтом начальника Главного управления железа и стали в министерстве Шпеера Клаусом Боррьесом и членом правления Дрезденского банка Раше.
Бывший офицер, воевавший на разных участках фронта и демобилизованный по ранению Боррьес, под свою ответственность стал действовать в пользу так называемого движения Власова. Он же организовал в Берлине на Унтер-ден-Линден «Деловое сотрудничество с Востоком», во главе которого встал Раше.
Вопрос стоял о займе для Русского освободительного движения. По инициативе Боррьеса и Раше год спустя удалось организовать переговоры при участии министра финансов графа Шверин-Крозига о предоставлении освободительному движению первоначального кредита в размере полутора миллионов рейхсмарок.
Забегая вперёд, скажу, что соглашение о займе было подписано только в январе 1945 г.
Благодаря офицеру военной пропаганды Дюркенсу к власовскому движению была привлечена Мелита Видеман, главный редактор антикоммунистического журнала «Акцион». Её задачей было установление связи с офицерами войск С.С. Госпожа Видеман знакомила Власова с новыми людьми. Её усилия были направлены на привлечение отдельных людей среди бывших офицеров войск СС на сторону освободительного движения.
Хотя даже Штрик-Штрикфельдт отмечал: «Изменение расположения к нам отдельных офицеров СС происходило часто из чистейшей воды практических соображений, как это было и в вермахте».
Власова свели с Робертом Леем, другом Гитлера со времён возникновения национал-социализма, его заместителем, главным руководителем высшего партийного обучения и начальником управления кадров партии.
Интересен вопрос Лея:
«— Почему генерал, награждённый орденом Ленина и другими советскими орденами, теперь борется с большевизмом?
Власов стал что-то лепетать про период Гражданской войны и своё отношение к этому событию, но Лей был непреклонен:
— Это всё меня не интересует; то, что вы рассказываете, было давно.
Власов продолжил свой рассказ, объясняя свою карьеру и вступление в партию. Лей прервал его второй раз:
— Это тоже меня не интересует. Я знаю ваше открытое письмо, но ведь оно написано для дураков, то есть для быдла. Меня интересуют действительные причины перемены ваших взглядов.
Власов буквально обиделся, но что он хотел услышать от друга Гитлера — сострадание? Самое интересное, что Лей сказал:
— Я думаю, что этот человек рассорился со Сталиным потому, что тот его обидел.
Лей не понимал многое:
— Если бы вы, генерал, сказали мне просто, что ненавидите жидов и вы боретесь против Сталина потому, что он окружил себя жидами, я понял бы вас. Особенно если, как вы сказали, вы лично не обижены Сталиным.
Лей посчитал всё сказанное Власовым напыщенным. Власов после беседы с ним был в мрачном настроении»{353}.
Осенью 1943 г. положение на Восточном фронте стало реальным предлогом для разоружения «восточных батальонов». Были отмечены факты реального перехода их к партизанам. Когда Гитлер узнал об этом, он приказал разоружить и распустить все эти формирования, а людей — направить на работу в шахты и на фабрики.
ОКХ возражало. Генерал восточных войск Гельмих запросил все дивизии фронта и уже через несколько часов представил начальнику Генерального штаба Цейтцлеру доказательства надёжности территориальных частей. По его данным, «число так называемых перебежчиков, а также попавших в плен бойцов «восточных войск» не даёт никаких оснований к беспокойству: потери находятся примерно в тех же пределах, что и в немецких частях.
В середине октября пришло решение: разоружения не будет. Гитлер приказал, видимо остыв, все восточные формирования перевести на Запад — во Францию, Италию и Данию.