— Понятно.
— Неужели вы думаете, что в каком-либо ином случае я стала бы разыскивать эту фронтовую девку? И если мы дали ей возможность увидеться с вами, то делали это по двум причинам: чтобы насолить генералу Броделю и чтобы заставить ее повлиять на своего генерала-любовника не вмешиваться в дела командарма Власова. Она же должна будет предупредить Броделя: еще одно вмешательство, и руководство гестапо передерется с руководством СД за право первой следственной ночи по «делу генерала Броделя».
Власов нервно передернул подбородком, но так и не нашелся, что ответить Хейди. Эта, новая версия появления у него в номере бывшей походно-полевой заставила генерала совершенно по-иному взглянуть на связи и возможности Хейди. И еще раз, теперь уже более основательно, убедиться: насколько полезной она может быть в добре, настолько же опасной — в гневе и ревности. Другое дело, что ни то ни другое она, к счастью, пока что не демонстрирует.
— Надеюсь, теперь генерал Бродель успокоится и ей ничего не будет угрожать, — довольно невнятно проговорил он, вставляя в немецкую речь русские слова. Однако Хейди уже научилась понимать этот его суржик.
— Если вы решите поделить ее с генералом Броделем, он сумеет примириться и с этим, настолько далеко зашло его увлечение Марией. Их обоюдное увлечение друг другом — так будет точнее…
«А вот теперь она бьет по твоему самолюбию, — понял Власов. — Похлеще, чем только что бил коротышка-штандартенфюрер».
— Я окончательно уступаю «баб-пфьонку Форотову» вашему генералу, Хейди, — поднялся Власов. — Постарайтесь довести это до его сведения. Пусть успокоится.
Машинально, по привычке, козырнув, Власов оставил кабинет Хейди и направился к поджидавшему его Штрик-Штрикфельдту.
— Минуточку, господин генерал, — вдруг появилась на крыльце Хейди.
Власов решил, что она догнала его специально для того, чтобы совершить «обряд прощального поцелуя», и покорно вернулся к крыльцу.
Однако та и не думала впадать в сантименты.
— Увлекшись всяческими выяснениями и нравоучениями, — сдержанно молвила Биленберг, — я забыла сказать вам главное.
— Что именно? — постарался Власов произнести этот вопрос как можно мягче.
— Поверьте, что я проигнорировала бы и выпады генерала Броделя, и всю эту историю с русской и их амурными делами. Но дело в том, что это мои друзья упорно ходатайствуют перед Гиммлером, фельдмаршалом фон Кейтелем и перед фюрером о присвоении вам чина генерал-полковника[67].
И вновь, в который уже раз в течение нынешнего дня, Власов замер от удивления.
— Хотите сказать, что по ходатайству ваших друзей я могу стать генерал-полковником?!
— Что вас так удивляет? Вы назначены были командовать армией. Русской Освободительной Армией. У вас будет много дивизий. Численность армии будет увеличиваться. Я тоже кое-что смыслю в этом. Не забывайте, что я немало времени провожу в кругу военных и у самой у меня чин майора медицинской службы. Хотя, каюсь, в мундире тоже появляюсь крайне редко, считая, что, прежде всего, я врач, а потом военный человек.
— Ни Верховное командование сухопутных войск, ни фюрер не пойдут на то, чтобы повышать меня в чине, — растерянно пожал плечами Власов. — И потом, мне вполне достаточно чина генерал-лейтенанта, в котором я уже командовал армией.
— Решительно не согласна! — резко прервала Хейди. — Если вы серьезно решились начинать освободительную войну в России, то чин генерал-полковника вам нужен уже хотя бы для того, чтобы со временем получить чин фельдмаршала, или, по-вашему, генерала армии.
«Она и в этих тонкостях уже успела разобраться! — поразился командарм напористости Биленберг. — Основательно готовится к царствованию, основательно!»
— Но дело даже не в этом, — неожиданно продолжила Хейди. — Чин генерал-лейтенанта вы получили из рук Сталина, против которого сейчас решили повернуть штыки своих солдат. И об этом вам будут постоянно напоминать и враги ваши, и друзья. Этим же фактом вы ставите в неловкое положение и наш генералитет. А теперь получается, что чин генерал-полковника вы получите из рук фюрера. Следовательно, никакой штандартенфюрер СС, не говоря о прочих армейских офицерах, не осмелится всерьез усомниться относительно вашего положения в рейхе.
15
Первый, с кем Власов встретился, когда прибыл в свою ставку в Дабендорфе, был уже знакомый ему полковник Меандров, лишь недавно назначенный начальником офицерской школы РОА. Напросился на прием сам полковник, поскольку у него накопилось немало вопросов: где будет размещаться школа, кто ее обязан обмундировывать и финансировать, какие сроки подготовки курсантов, и не следует ли создать при этой школе унтер-офицерское отделение?..
Но дело в том, что Власов и сам еще не знал ответов на них, поэтому единственное, что они с капитаном Штрик-Штрикфельдтом, как представителем штаба Верховного командования сухопутных войск, могли делать, — это записывать вопросы полковника, и обещать. При этом все трое оставались недовольными подобным занятием.
Меандров уже попрощался и был в проеме двери, когда Власов неожиданно задержал его, попросив Штрик-Штрикфельдта оставить их вдвоем.
— Мне следовало сделать это еще раньше, — загадочно улыбнулся капитан, закрывая за собой дверь.
Власов подошел к окну, молча осмотрел залитое солнцем предгорье и, подождав, пока полковник остановился рядом с ним, негромко, словно опасался подслушивания, потребовал:
— А теперь начистоту: что там на самом деле произошло, под городом Островом, с вашим лжепартизанским отрядом?
— Вам уже доложили об этом рейде?
— Было бы странно, если бы не доложили.
— Операцией занимался абвер, и она была строго засекреченной.
— Вы не поняли: я спросил, что там на самом деле произошло.
— Да ничего особенного.
— Это не разговор. Я задержал вас не для того, чтобы мы жеманничали друг перед другом, в стремени, да на рыс-сях…
— Но, видите ли…
— Отставить, полковник. Меня можете не опасаться. Важно знать истинную причину.
— Очевидно, вы считаете, что ложный отряд я создавал только для того, чтобы помочь бывшим пленным вернуться в Красную Армию?
— А почему я не должен так считать?
— У вас нет оснований.
— Не уверен.
Власов достал из приставной тумбы бутылку вина и налил полковнику и себе. Меандров заглянул в бокал, поморщился и поинтересовался, нет ли водки или, на худой конец, шнапса. Однако ни того ни другого в загашнике у командарма не оказалось. Тяжело вздохнув, Меандров взялся за бокал с вином с таким отвращением, словно знал, что в это питье ему добавили яда.
— И потом, важно не только то, что мне известно о том или ином событии, но и как я отношусь к нему.
Меандров затравленно посмотрел на генерала, недовольно покряхтел, но затем взял себя в руки.
— Извините, господин генерал, но если бы я узнал, что вы, лично вы, настроены формировать подобные лжедиверсионные отряды, я бы тотчас же пристрелил вас.
— С чего это вдруг? — невозмутимо поинтересовался командарм. — Из ненависти ко мне, или из жалости к России?
— Из ненависти к коммунистам и всем, что с ними связано. Даже Россию готов возненавидеть, поскольку в ней правят коммунисты.
На удивление, Власов воспринял его клятву-угрозу совершенно спокойно. За время, которое он потратил, чтобы прижиться в Германии, утвердиться в ней в роли лидера Русского освободительного движения, ему приходилось выслушивать и не такие экзальтации.
— Вы все верно поняли, полковник: мне нужны именно такие люди — преданные нашему движению. Но еще больше мне нужна ясность. Еще одно такое массовое предательство «русских освободителей», — и мы полностью дискредитируем саму идею нашего движения. Поэтому садитесь, курите, и спокойно, вдумчиво излагайте, в стремени, да на рыс-сях…
С минуту Меандров курил и молчал. Генерал тоже закурил и терпеливо ждал.
— В отраде оказалось человек двадцать лагерников, для которых главным было — вырваться из бараков и получить оружие. Причем несколько из них оказались из бывших уголовников. Эти — как цыгане: лишь бы конь да чистое поле.
— Согласен, отбор придется ужесточить. И мы ужесточим его.
— К тому же нас направляли в карательные экспедиции против партизанских деревень. И в этом ошибка: нельзя бросать людей, которые, яд-рена, сами только вчера вырвались из немецкого лагеря, на подобные операции. Да еще так сразу, не давая им опомниться.
— Считаете это главной причиной? — не мог скрыть своего разочарования Власов.
— Даже многие немецкие солдаты относятся к подобным операциям с презрением.
— Ладно-ладно, — вдруг занервничал Власов, как всегда, когда речь заходила о просчетах немцев и об их отношении к русским. — Не время обсуждать тонкости. Важно знать, что вы — действительно тот человек…
— Какой именно?
— Который способен возглавить десантно-диверсионные части. Без них, как вы понимаете, Русская Освободительная, по существу, полупартизанская, армия просто немыслима. Нам понадобится немало мобильных отрядов, способных действовать самостоятельно. Состоять они должны из хорошо обученных, решительных людей, готовых к тому, что их будут забрасывать в различные районы России, в зависимости от ситуации. Именно эти отряды будут «прореживать» и обескровливать ближайшие тылы большевиков для продвижения основной массы войск.
— Учитывая, что в отдельных случаях диверсионный отряд может нанести куда больший урон противнику, внести больший хаос в его тылы, взбудоражить население, нежели наступление нескольких обычных окопных дивизий, — охотно поддержал его Меандров, чувствуя, что в лице Власова нашел единомышленника. Не в пример многим другим фронтовым офицерам, в том числе и немецким, через головы которых ему пришлось пробивать идею создания воздушно-диверсионных частей.
— О планах работы самой офицерской школы, которая находится сейчас в стадии формирования, мы с вами, полковник, поговорим чуть позже. Но уже сейчас присматривайтесь к будущим курсантам, а главное, к офицерам, способным