– Воронцов! Ты меня помнишь? Ну? Ты тогда ещё младшим лейтенантом был! – Раненый кивнул на его погоны.
Штрафник с забинтованной головой подошёл к нему вплотную. Единственный глаз его, выглядывавший из пропитанного кровью и потом бинта, поблёскивал то ли радостью, то ли только что пережитым ужасом.
– Я – лейтенант Простов, из артиллерийской разведки. В прошлом году, на хотынецком направлении… Неужели не помнишь? Ну, под Жиздрой… Ты со своим взводом вытаскивал нас с нейтральной полосы. Я был с лейтенантом Васинцевым.
Воронцов его не помнил. Лейтенант Простов… Артиллерийская разведка… Хотынец… Васинцев… Выходит, это он был в составе разведгруппы Васинцева. Тогда им пришлось лезть напролом, до самой проволоки, чтобы разведка могла доползти до окопов и вытащить своих раненых. Но лейтенанта Простова он не помнил. Нет, не помнил. Хотя артиллеристы среди вернувшихся были. Двое. И действительно лейтенанты. Артиллерийская разведка. Значит, один из них сейчас стоял перед ним в лохмотьях солдатской гимнастёрки второго срока.
– Повезло тебе, Простов, – сказал он.
– Ну вот, вспомнил… Я теперь, как видишь, не в том звании. И должность моя теперь простая. Вот… – И штрафник поддал носком сапога винтовку с расколотым прикладом.
– Искупили… Искупили мы, товарищ старший лейтенант, – засипел второй, не поднимавший головы с плеча бывшего артиллерийского разведчика.
– Володька, друг мой. Там, в третьей траншее… Близко сошлись… – И Простов поправил голову товарища на своём плече. – Боюсь, не дотащу я его. Вялый стал. Володька! – встряхнул он своего напарника. – Ты не умирай, смотри! Я что, зря тебя тащил?
Воронцов тут же окликнул санитаров и распорядился отрядить одну подводу для раненых.
– Вот спасибо, браток, – радовался бывший артиллерийский разведчик. – А я смотрю, лейтенант Воронцов! Спасибо, товарищ старший лейтенант!
– Спасибо, браток, – кивнул ему пожилой штрафник, опрокидываясь на подводу.
– Что там, впереди? – спросил он Простова.
– А что… Воткнули они нас сперва в землю, прямо перед траншеей. Но ребята полезли по головам. До первой траншеи добрались. Там – куча мала. Во второй и третьей они сидят. Два дота. Ну, теперь танки подошли. А твои пока в перелеске окапываются, сюда, ближе. С полкилометра отсюда. Если бы танки пораньше…
«Как окапываются?» – вспыхнул Воронцов и, даже не попрощавшись, махнул автоматом связистам:
– Пошли быстрей!
Над головами низко, с нарастающим гулом, словно реактивные снаряды «катюши», прошли штурмовики. Ил-2 летели двумя шестёрками параллельным маршрутом. Бойцы провожали их возбуждёнными возгласами. Самолёты тут же начали перестраиваться в колонну и полезли правым разворотом вверх, вверх.
– Увидели! Цель увидели!
– Сейчас дадут…
Бойцы смотрели в небо, где солнце, потускневшее от артогня, плавило широкие разлапистые крылья штурмовиков.
И действительно, через минуту впереди загремело, заухало, и даже здесь, в сотнях метрах от целей, на которые разгружалась эскадрилья, задрожала, задёргалась земля. Самолёты неслышно вынырнули из-за перелеска и пошли на повторный разворот. Накренившись на правое крыло и сияя коронами пропеллеров, Илы потянули за ведущим с набором высоты. Пока очередная пара выныривала из-за высоких берёз перелеска, первая, будто добравшись до вершины невидимой горы, полого пошла вниз. Под крыльями ослепительно вспыхнуло, так что бойцам показалось, что штурмовики разом загорелись от зенитного огня. Но это пошли вниз реактивные снаряды.
Там вторая траншея, определил расстояние Воронцов. И в этом время к ним подбежал связной из первого взвода.
– Товарищ старший лейтенант, первый взвод окапывается левее высотки примерно в ста пятидесяти метрах от дота.
– Почему окапывается?
– Сплошной огонь, товарищ старший…
– Где танки?
– И по танкам бьют, – виновато ответил связной. – Танки сместились к оврагу. Пытаются наладить огонь. К ним пошёл взводный, договариваться насчёт огня.
Воронцов понят, что должен быть там, в боевых порядках взводов. Там сейчас всё решалось…
Штурмовики заходили ещё несколько раз. За перелеском, где угадывалась высотка, поднимался и густел сплошным потоком бурый туман. На какое-то время он закрыл солнце, и всё вокруг, даже трава и лица бойцов стали бронзово-коричневыми. Но потом бурый поток, насыщенный толовой вонью, потянуло куда-то прочь, к правому флангу, где должна была наступать Девятая рота. Илы прогудели в дымных сумерках назад, за новым грузом.
Штурмовики точно отбомбили высотку и траншею перед Девятой ротой. Значит, комбат там, в Девятой. И Илы вышли на высотку по его заявке.
Пули уже залетали сюда. Они чвыркали по сухой земле, шлёпали по деревьям, отрывая куски коры, расчерчивали пространство разноцветными трассами.
Перед перелеском пришлось лечь на землю и дальше пробираться ползком.
Танки вели огонь из низинки, которая тянулась правее. Стреляли и тут же меняли позицию, маневрируя среди изрубленного осколками и пулями наполовину выжженного кустарника. Стреляли, как показалось Воронцову, вслепую. Огрызались в задымлённое гарью и пылью пространство, которое встретило их сосредоточенным организованным огнём.
В просторном окопе – по всему видать, слегка подправленной сапёрными лопатами воронке авиабомбы – его ждали командиры взводов и лейтенант-танкист. Они наблюдали в бинокли за происходящим на высотке и в окрестностях и матерились друг на друга. Оба взводных напирали на танкиста. Но тот не уступал и виртуозно крыл сразу обоих. Коренастый, с обгорелой щекой, похожей на запёкшееся яблоко, с размазанной, как тесто, мочкой уха, подвижный, он крутил головой и размахивал чёрными руками:
– Куда я полезу?! Ну, куд-да?! Вот откуда она бьёт, сучара? А? Кто-нибудь видит? Ну, тогда, ребята, сидим и помалкиваем. У неё пушка восемь-восемь. Если кто-нибудь из моих сейчас хотя бы башню высунет… По нашей броне ей – как молотком по яйцам. Это же восемь-восемь, ребята! – доказывал он пехотным лейтенантам, словно всё ещё надеясь убедить их, что танкам дальше идти нельзя. Пока их держит на мушке то ли поставленная на прямую наводку 88-мм немецкая зенитка, то ли самоходка.
– Что предлагаешь, лейтенант? – спросил танкиста Воронцов.
Услышав голос Воронцова, танкист оторвался от бинокля.
Они познакомились вчера, в штабе батальона. То, о чём договаривались, танкисты не выполнили. Всё пошло не по плану с самого начала. Задержались на исходных. Переосторожничали на нейтральной полосе, побоявшись входить по слишком узким коридорам. Кому-кому, а пехоте хорошо известно, что за причины задерживают танкистов в момент начала атаки. А тут получилось ещё хуже: без разведки сунулись под ПТО. Но теперь об этом ругаться было поздно.
– Выманить её надо как-то оттуда, – сказал танкист и тут же кинулся к другому краю воронки. Он бегал то к рации, то обратно к брустверу и был похож на хорошо смазанный подшипник, который работал настолько активно, что в конечном итоге не должен был подвести.
– Откуда знаешь, что это самоходка?
– Знаю. Вернее, слышу. Выстрелы звонкие. У противотанкового орудия и у зенитки хлопок помягче. Как думаешь, штрафбат наглухо залёг?
– Там два дота. Лупят косоприцельным.
– Не попали соколы. Хотя летали красиво. – Это танкист сказал о штурмовиках.
– Доты, лейтенант, твоя забота. Давай круши. А я самоходкой займусь.
В это время на левом склоне высотки в зарослях кустарника полыхнуло. Трасса прошла над бровкой лощины, в которую заползли «тридцатьчетвёрки».
– Видал? Обработай вокруг осколочными. А я разведчиков своих пошлю. Только смотри, не перебей моих ребят, когда они туда пойдут.
Танкист сполз на дно окопа, включил переносную рацию.
Смрад, затянувший высотку и окрестности после налёта штурмовиков, стал редеть. Небо яснело. Штурмовики, те же двенадцать машин, косым пеленгом прошли стороной. На этот раз они летели значительно выше и ушли куда-то в глубину, в сторону Омельяновичей. Видимо, бомбить аэродром. Их сопровождала стайка истребителей. Вот и всё, подумал Воронцов, заявку комбата исполнили, и теперь высотку придётся колупать самим. Лейтенант прав, совать танки под огонь немецкого орудия – это остаться без усиления. Дойти до высотки, до дотов, «тридцатьчетвёрки» вряд ли успеют. Если это действительно «восемь-восемь», то и лобовая броня для них не защита.
Справа на пологом склоне высотки начала густеть стрельба, задвигались песчаные бугорки, послышалось придавленное расстоянием и зноем:
– А-а-а!..
Лейтенант-танкист передал своим экипажам координаты, переключил рацию на приём и вскинул голову:
– Что там?
– Штрафные в атаку пошли.
– Не могут потерпеть? – неизвестно кого спросил танкист и снова начал вызывать экипажи.
Глава третья
На той стороне наполовину высохших болот тоже готовились к русскому наступлению. Войск для обеспечения сплошной линии фронта у группы армий «Центр» не хватало. Война исчерпала все резервы Германии и её союзников. Гитлер уже не мог дать своей сражающейся на Восточном фронте группировке достаточного пополнения и приказал укреплять отдельные города и опорные пункты. Появились города-крепости, а в поле и в болотах насыщенные войсками и вооружением опорные пункты, которые хорошо отлаженной системой огня перекрывали незанятые участки.
Ещё в начале июня с аэродрома в Омельяновичах на запад улетела группа Ю-87. На аэродроме осталась одна эскадрилья «штук». Она не могла обеспечить с воздуха даже дивизию, не говоря уже о корпусе. Истребительные полки тоже отбыли в неизвестном направлении вместе с аэродромными службами. Вскоре стало ясно, куда.
Шестого июня почти трёхмиллионная армия союзников высадилась в Нормандии. Немецкие газеты некоторое время о десанте англичан, американцев и канадцев помалкивали. Но вначале в штабах, а потом и в окопах всё стало известно…
Взвод оберфельдфебеля Гейнце перебросили южнее болот. Солдаты заняли готовые окопы на правом фланге Одиннадцатой роты, осмотрелись и поняли, что опорный пункт, который они занимали до этого под носом у «иванов», был куда удобной и безопасной позицией, чем эта. Болота там хоть и высохли, но топь всё равно зеленела лентами ряски и жирной осоки, и она оставалась верным и самым надёжным средством против советских танков и самоходок. Здесь же, куда их перебросили, чтобы прикрыть аэродром Омельяновичи и усилить противотанковый район, нейтральная полоса проходила по полю и лугу.