Тот, который ладился посадить его на штык, лежал на боку. Пуля попала ему в переносицу.
Теперь надо было быстро решить, что делать со вторым. Патрон уже был в патроннике. Нет, лучше заколоть его штыком.
Иванок вытащил из рук убитого карабин с примкнутым штыком.
Немец стоял на коленях и обречённо смотрел на Иванка. Он был молод. Может, на год-два старше его, Иванка.
– Эсэс? – крикнул Иванок и нацелился штыком в грудь.
– Нет-нет, – заговорил немец по-русски.
– Власовец, что ли?
– Ich bin nicht SS. Ich bin nicht Wlassov. Töten Sie mich micht[36]. Не убивайт, – повторил немец и ещё выше поднял руки.
– Не убивай… Попал, фриц? Теперь все вы: не убивай… Нас-то не жалели.
«Зачем я с ним заговорил? – подумал Иванок. – Что с ним теперь делать?»
Иванок покидал немецкие карабины в кусты. Расстегнул подсумки убитого и забрал у него патроны.
Только теперь Бальк заметил, что у русского немецкий «маузер». Карабин был с оптикой. Оптический прицел русский даже не расчехлил. Ни когда стрелял в «Кайзера», ни теперь. «Кайзер» убит. Радовался, что вышел из окружения. Вот и вышел… Он, унтер-офицер фузилёрного полка Норберт Бальк, бывший студент Дюссельдорфского университета из Баденвайлера, тоже не вышел из окружения. С этой минуты он в плену. Если этот русский сейчас не прикончит его здесь же, на этой поляне.
Только теперь Бальк понял, как погиб «Кайзер». В мгновенной схватке, которую невозможно было и предположить. Почти нелепо. Но всё-таки в бою. Пуля в переносицу. Мгновенная смерть. «Кайзер» всегда появлялся в минуты, когда ему, фузилёру Бальку, грозила опасность, когда их рота либо наступала, либо оборонялась, пытаясь сдержать напор русских. Папаша «Кайзер» был его ангелом хранителем на войне. А теперь война для Балька окончена. Он – в плену. Его взял в плен этот русский юноша в камуфляжной куртке разведчика, вооружённый «маузером» с оптическим прицелом. Разведчик вначале хотел покончить и с ним. А теперь раздумывает. Снял с карабина «Кайзера» ножевой штык, потом, чтобы не возиться с мёртвым, приказал Бальку снять с ремня ножны, и Бальк быстро это выполнил.
«Война закончена, сынок…»
– Вперёд! Бегом! – приказал разведчик и толкнул его стволом карабина под лопатку.
Как быстро всё изменилось! Бальк посмотрел по сторонам. Во мху отпечаталось его тело. Этот русский мох русского леса, где он, солдат германского вермахта, стал пленным, долго будет хранить очертания его тела, когда он был ещё свободен. Рядом лежало тело папаши «Кайзера» с небольшой круглой ранкой чуть выше переносицы. Ангел-хранитель его убит. А сам он с этого мгновения обязан выполнять всё, что прикажет враг. Враг может поступить с ним как угодно. Они и сами всегда поступали с пленными так, как подсказывали обстоятельства. Не всегда была возможность гнать небольшие группы захваченных «иванов» в тыл. А уж об одиночках и говорить нечего. Порой жизни им было до ближайшего оврага. Туда сгоняли всех захваченных и сдавшихся добровольно и – под пулемёт. Правда, не все пулемётчики Одиннадцатой фузилёрной роты соглашались стрелять в пленных «иванов». Но охотники в конце концов находились.
Как поступит с ним, с пленным немцем, этот «иван», неизвестно. Если надоест или передумает вести к своим, выстрелит в спину или ударит штыком. Нет, штык он не примкнул. Сунул в ножны и повесил на ремень. Теперь у него на ремне два ножевых штыка. Зачем ему столько трофеев?
– Быстрей! Быстрей! Бегом! – поторапливал Балька Иванок. – Пошевеливайся! Бегать уже научились ловко.
Бальк уловил усмешку в словах русского. Смысл последней фразы он не понял сразу. Русские слова он уже более или менее понимал, даже умел строить из них фразы. Но теперь он обрадовался другому: русский смеялся. Когда солдат проявляет эмоции, он уже не склонен убивать. Если эти эмоции не истерика и не проявление ярости. Надо просто выполнять всё, что он приказывает. Бежать впереди в том направлении, которое время от времени уточняет русский, сопровождая взмах руки коротким приказом:
– Туда!
Конечно, о побеге, о возможности уйти от русского не может быть и речи. Это – разведчик. Натренирован. Ловок. Всегда как сжатая пружина. Реагирует мгновенно на каждое его движение. Одно то, как он уложил папашу «Кайзера», говорит о многом. Умереть от пули, как солдат, да, пожалуйста. Прыгнуть вон в тот овраг, который тянется уже метров двадцать справа в шаге от них, и «иван» машинально, как настоящий разведчик, выстрелит ему в спину. А может, точно в затылок. Ведь попал же он его фронтовому ангелу-хранителю точно в переносицу. Большинство его товарищей уже в земле. Оберфельдфебель Гейнце, Франц Прюллер, Петер Кёлер, командир роты оберлейтенант Зангер. Куда-то пропал Мит. Наверняка тоже убит. Или так же, как и он, захвачен в плен. Русский не повёл бы его в плен, если бы на нём были нашивки дивизии СС или Русской дивизии. Вот ещё что спасло его.
«Война закончена, сынок…»
Глава двадцать шестая
Радовский приказал вылить последний бензин и отойти в сторону. Достал из-за пазухи лист с фамилией и подписью Воронцова, смял его и поджёг зажигалкой.
Грузовики вспыхнули почти одновременно.
– Уходим. – И Радовский указал рукой на юго-запад.
Брезентовые тенты грузовиков пылали, как соломенные крыши крестьянских домов. Брезент быстро опадал, и под ним обнажились металлические рёбра каркасов, деревянные ящики, штабеля чемоданов. Всё это тоже уже горело, трещало, лопалось, шипело. Багрово-чёрный жгут пламени и дыма скручивался вверху в один столб, и этот ревущий столб с каждым мгновением становился всё выше. От его колыхания вспыхивали окрестные деревья и в одно мгновение превращались в обугленные свечи без листвы, без ветвей.
Радовский шёл впереди. С ним было трое. Поручик Гаев. Фельдшер. И Батин. Остальные из его группы либо погибли во время перестрелки с охраной грузовиков, либо разбежались по лесу. Они почувствовали, что с операцией по захвату и уничтожению немецкого архива что-то не так, и попросту ушли, не дожидаясь, когда сюда придут люди из СС. Как люди бригадефюрера Геттвига поступают с теми, кто решался действовать самостоятельно, не выполняя общих приказов, они уже видели. Ветер раскачивал с десяток повешенных за шею на дубах вдоль лесной дороги.
Ещё весной стало ясно, что немцы на белорусском рубеже долго не продержатся, что относительное затишье на фронте, скорее всего, связано с тем, что Красная армия проводит перегруппировку и накапливает силы и средства для мощного удара, который решит многое. Из группы «Чёрный туман» начали исчезать люди. Ещё тогда. Обычно это происходило во время частных операций в Чернавичской пуще и в её окрестностях. Не возвращались посланные в разведку. Уходили прямо из оцепления. Лес, кишащий партизанами, становился для его курсантов магнитом.
Радовский знал, куда исчезали его люди. Переходить линию фронта и являться с повинной в особые отделы полков и дивизий, стоявших перед их фронтом Девятой армии, было опасно. Там могли просто-напросто расстрелять под настроение или повесить за ноги, что было распространено в Красной армии с тех пор, как в плен начали попадать солдаты и офицеры с нашивками РОА[37] и РОНА[38]. Его курсанты и бойцы абвер-группы уходили к партизанам. Опыта агентурной работы, знаний обстановки и навыков, полученных и в плену, и в Боевой группе, любому из них хватало, чтобы под чужим именем легализоваться в любом партизанском отряде, в первом же бою проявить себя с лучшей стороны и, таким образом, снова стать полноценным советским человеком, проливающим кровь за свободу и независимость своей родины.
Маятник войны колыхнулся в другую сторону…
Такова человеческая природа, думал Радовский. Об ушедших он думал без сожаления. Конечно, это портило его послужной список. Нужно было докладывать начальству, как-то объяснять то, что происходило.
А вот теперь всё рухнуло окончательно. Во всяком случае, так виделось отсюда, из окружённой немецкой группировки. И пора было позаботиться о том, чтобы его, майора Радовского, пребывание на родине не оставило слишком мрачных следов.
Архив пылал. Донесения разведотделов в дивизионные и корпусные штабы, списки зондеркоманд, айнзац-групп и спецподразделений по борьбе с партизанами на оккупированной территории, приказы, касающиеся антипартизанских акций и операций, отчеты сельских полицейских управ по сбору продовольствия, фуража и тёплой одежды среди местного населения, другие документы служб тыла. Огонь пожирал всё.
Радовский смотрел на гигантский столб пламени и дыма и думал: как легко смывается кровь с рук…
В сущности, ни зондерфюрера, ни майора Радовского уже не существовало. Не существовало и его Боевой группы «Чёрный туман». Она была частично уничтожена, частично рассеяна. Немногим удастся выйти из «котла», миновать линии и заградительные заставы Советов, которые наверняка уже выставлены на всех ключевых перекрёстках и мостах. Многие ли дадут о нём какие-либо показания? Вряд ли. Те, кто уцелеет, будет помалкивать о том, что когда-то служил в абвер-группе.
Прошлое, как оказывается, может быть разным, иметь несколько вариантов. И если есть воля и внутренняя сила для сопротивления обстоятельствам настоящего, можно выбрать лучший вариант прошлого и, таким образом, выстроить своё будущее.
Но неужели всё так просто?
Нет. Право выбора потребует жертв.
Чего добился ты, вернувшись на родину? Что надеялся найти? Эти вопросы колыхались в нём, словно вонзившиеся копья. «Тот сон, что в жизни ты искал, внезапно сделается ложным…»
Ложным может стать даже прошлое. Даже то, чем дорожил и что любил.
Когда они углубились в лес на безопасное расстояние, Радовский сказал:
– Дальше идти вместе нет смысла. Вы свободны от всех обязательств и приказов, в том числе моих. С этого момента я слагаю с себя полномочия вашего непосредственного командира. Давать вам советы не вижу смысла. Хочу лишь попросить прощения, что в своё время обманул вас и ваши ожидания.