Он уже подумывал, не выучиться ли ему танцевать, но от этого намерения его удержал страх показаться смешным и распространенное в их компании убеждение, что танцы — пустое баловство.
Однажды, когда Джон Уэст сидел в лавке и тешил себя любовными мечтами, во дворе появился Девлин; вести, которые он принес, круто изменили ход мыслей Джона Уэста.
Сперва он услышал голос Мика О’Коннелла:
— За чем пожаловали, начальник? У нас, как нарочно, распродажа со скидкой. Но вам, человеку солидному, многосемейному, может быть, желательно взять семифунтовую коробку? Чай-то не какой-нибудь — от Грифина. Как сказано на этикетке: «Грифина марка — лучше нет подарка», и хоть я-то лично предпочитаю стаканчик виски, а все же скажу…
— Помолчи, — прервал его голос Девлина. — Ты что, во сне бредишь или пьян? Вставай, скажи Джеку Уэсту, что мне нужно его видеть.
— Незачем мне вставать. Добро пожаловать, как мухе говаривал паук. Ступайте прямо к нему. Он сидит в своей конторе — денежки считает.
Джона Уэста несколько удивило посещение Девлина: после первого налета на тотализатор тот ни разу не появлялся в лавке.
— Что случилось, начальник?
— А то случилось, что и вам и мне грозит беда. Все говорят, что я потакаю вашему заведению, и шлют в газеты письма… До того дошло, что полицейское управление в Мельбурне заинтересовалось нашими тотализаторами. Я получил достоверные сведения, что там собираются устроить облаву и на вас, и на Рэйена и Коэна.
Джон Уэст откинулся на спинку стула, положил ладони на стол и задумался. Потом он вытащил из кармана маленький револьвер и стал вертеть его в руках.
Девлин, еще более разжиревший за последний год, тяжело шлепнулся на стул и вытер пот со лба.
— Говорил ведь я, что для отвода глаз нужно иногда устраивать облавы. Да, пожалуй, и сейчас не поздно. Я сделаю налет на все три тотализатора в будущую субботу.
Джон Уэст поднял свои непроницаемые глаза и в упор посмотрел на Девлина.
— Понятное дело, — продолжал тот, — я задержу только кое-кого из ваших людей. Ни вас, ни Джо я не трону.
— Я уже говорил вам, Девлин, — никаких налетов. Если еще раз кто-нибудь попадет под суд за то, что работал здесь, — я пропал. Устраивайте облавы на других, а меня оставьте в покое!
— Как же это можно, Джек? В Мельбурне говорят, что я с вами друг-приятель, что я и не стараюсь изловить вас, потому что вы мне за это платите. Уж молчали бы мельбурнцы, сами-то хороши. Лет десять назад правительственная комиссия расследовала дела о взяточничестве в полиции. Ну, ну, скажу я вам, — открылись там делишки! Огласки, само собой, это не получило. — Девлин совсем разгорячился. — Туда же! Наговаривают на Патрика Девлина! — продолжал он тоном оскорбленной невинности. — Да я просто святой по сравнению с мельбурнскими ловкачами.
— Значит, в управлении есть люди, которые взяли бы… то есть, я хочу сказать, с которыми можно договориться. Так почему бы не воспользоваться этим!
— Нет, нет, Джек, ни за что! Я и так очень рискую. На большее я не пойду! — Девлин наклонился к Джону Уэсту и заговорил почти просительным тоном: — Джек, вы бы закрыли свое заведение! Ведь вы и так много нажили. А то мы хлопот не оберемся…
— За кого вы меня принимаете? — Джон Уэст вызывающе приблизил свое лицо к лицу Девлина. — Тотализатор будет работать до тех пор, пока я сам не захочу, закрыть его. А я и не подумаю закрывать его сейчас только потому, что вы струсили! И мне очень не нравится, что покровительство полиции обходится мне все дороже и дороже. Я платил Брогану и еще кое-кому, а облаву у меня устроил Грив. Теперь я плачу вам, Брогану и некоторым другим, а изловить меня хочет мельбурнская полиция. Где же этому конец?
— Ну, хорошо, — нерешительно сказал Девлин. — Пусть пока между нами все остается по-старому. Может быть, немного погодя я сумею договориться с кем-нибудь в Мельбурне.
— Сами понимаете, мне нет смысла платить за то, чего я не получаю. Если мельбурнская полиция не оставит меня в покое — зачем же я буду платить вам деньги?
Девлин и раньше замечал, что Джон Уэст с каждым днем наглеет и уже не стесняется говорить с циничной откровенностью. Он явно считал, что начальник полиции целиком и полностью в его власти. Девлин сделал слабую попытку возмутиться:
— Уж больно вы заважничали, как я на вас погляжу! Кто помог вам нажить капиталец? Попробуйте только порвать со мной, и я расскажу всему свету о том, что вот уже несколько лет творится в Керрингбуше…
— Не расскажете. Слишком вам своя шкура дорога, — ответил Джон Уэст, подбрасывая на ладони револьвер. — Все останется по-старому, но вы должны во что бы то ни стало предупредить меня о налете мельбурнцев.
— Хорошо. Как только что-нибудь узнаю, немедленно сообщу вам. А вы не сердитесь, что я пошумел немного. Просто очень расстроен сегодня.
Джон Уэст пропустил мимо ушей извинения Девлина. Губы его были плотно сжаты, глаза полузакрыты.
— Так вот, не сердитесь. Я постараюсь узнать, когда они намерены нагрянуть. Думаю, что медлить они не станут. А вы будьте осторожны: как бы сюда не проникли шпики под видом клиентов. Это делается для того, чтобы потом на суде предъявить билеты как вещественное доказательство.
Джон Уэст поднял голову.
— Понимаю, — сказал он. — Ну что ж, мы сумеем принять их! Всех будем проверять у ворот, и только того пустим, за кого поручится кто-нибудь из завсегдатаев. — Он говорил с твердостью, постукивая кулаком по столу. — Я удвою караул вокруг лавки. А вы глядите в оба, не зевайте и держите язык за зубами. Остальное предоставьте мне.
После ухода Девлина Джон Уэст остался сидеть за столом, погруженный в невеселые мысли. Так. Значит, теперь придется воевать еще и с мельбурнской полицией!
Он с тревогой думал о будущем, но вместе с тем гордился своей ролью и был преисполнен решимости.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Все те, чьим интересам противоречит законность, помышляют лишь о том, как бы в своих делах обойти законы.
На Джексон-стрит показался запряженный парой рослых лошадей огромный воз сена. Воз проехал мимо караульных Джона Уэста, но они не обратили на него внимания, так как зорко высматривали полицейских.
Воз свернул на Силвер-стрит и остановился у въезда в переулок. Вдруг сено судорожно зашевелилось и из него выскочили двенадцать дюжих молодцов, вооруженных дубинками, а один из них даже держал в руках топор. Прежде чем карауливший на углу Трясучка успел крикнуть, шесть молодцов ринулось по переулку к задним воротам. Здесь Боров и Дик попытались задержать их, но были мигом оттеснены. Остальные шестеро беглым шагом обогнули дом, и в ту минуту, когда первая шестерка ворвалась во двор, входная дверь задрожала под сильными ударами.
Невообразимая суматоха поднялась в лавке. Джо Уэст и Ренфри, находившиеся в задней комнате, мгновенно бросили работу и, толкая друг друга, выскочили через потайную дверь в соседний двор. Мик О’Коннелл прибежал со двора лавки и уже собирался последовать за ними, но вдруг вспомнил, что если его арестуют и приговорят к трехмесячному заключению, то Джон Уэст будет выплачивать ему по пятьдесят фунтов в месяц; он с минуту подумал и вернулся во двор.
Когда полицейские ворвались в ворота, толпившиеся во дворе клиенты рассыпались, словно кегли от меткого удара. Но никто не пытался задержать их. Барни Робинсон вместе с Алеком сбежал через потайную дверь в задней стене сарая, не забыв все же крикнуть Джону Уэсту, надзиравшему во дворе за порядком:
— Берегись, Джек!
Прибежавший Трясучка стоял посреди двора и выкрикивал несколько запоздалые предостережения:
— Все вон отсюда! Ищейки здесь! Они спрятались в сене! Бегите прочь!
Боров и Дик, набив полные карманы деньгами, лежавшими в сарае на полке, кинулись через потайную калитку во двор Трясучки, а оттуда на кухню, где и уселись пить чай с его женой.
Джон Уэст побежал было за ними, но трое полицейских преградили ему путь. Он вильнул в сторону и со всех ног помчался к сараю; тут двое полицейских чуть не схватили его. Однако ему удалось увернуться и от них и добежать до задней двери; но там его ждали шестеро полицейских, взломавших топором дверь на улицу.
Мик О’Коннелл, подбоченясь, стоял посреди двора и ждал, когда его арестуют, а Трясучка бегал по двору и кричал, чтобы клиенты (которые, кстати, уже успели разбежаться) уходили через задние ворота в переулок. Трясучка тоже надеялся попасть в тюрьму этак месяца на три.
Джон Уэст внезапно остановился, беспомощно озираясь, точно карманник, загнанный в тупик; двое полицейских схватили его за руки.
— Что вам нужно? — спросил он, надеясь, что они примут его за клиента.
— Сам знаешь, что! Мы — полиция!
Пэдди Каммина, который оказал ожесточенное сопротивление, втащили во двор, а Мика О'Коннелла с Трясучкой взяли за шиворот и выбросили в переулок. Мик поднялся на ноги, стряхнул с себя пыль и проговорил с обидой:
— Ну и страна! Даже под арест попасть, и то не дадут!
В лавке зазвонил телефон, и один из полицейских снял трубку.
Джон Уэст услышал, как он спросил:
— Кого? Джека? Какого Джека? A-а, вы хотите поставить два шиллинга на Киркби в скачке с препятствиями? Так вот — говорит полиция. Больше вы здесь играть не будете!
— Я тут совершенно ни при чем. За что вы меня арестовали? — испуганно бормотал Джон Уэст. — Я только клиент.
Несмотря на его протесты, Джона обыскали и вместе с Пэдди повели через лавку на улицу; там стояла двуколка, в которой уныло сидели мистер Рэйен и мистер Коэн. По дороге в участок они рассказали, что и у них побывал воз с сеном.
В участке на Рассел-стрит дежурный сержант отказался выпустить их на поруки до утра.
В эту ночь Джону Уэсту не спалось. Он лежал в темной, пахнувшей плесенью камере и чувствовал, что рухнули все защитные барьеры, которыми он оградил себя. Душа его была в смятении. Сначала он мучительно живо вспоминал тот день, когда полиция явилась к ним в дом и забрала Арти. Потом стал думать о матери, о ее скромном мужестве, о стойкости, с какой она переносила полную лишений жизнь, о позоре, о горьких разочарованиях, постигших ее. Он хотел бы зачеркнуть прошлое — и позор, выпавший на долю старшего брата, и свои ссоры с матерью, но упрямо гнал от себя мысль, что ради нее он должен закрыть тотализатор. Он думал о Нелли Моран и рва