В одной из комнат второго этажа обосновался игорный притон Скуоша Льюиса и Пэдди Вудмена. В соседней, более просторной комнате Джон Уэст промышлял букмекерством; он и его клерки, стоя за длинным прилавком, принимали пари от членов клуба и отвечали на телефонные звонки. Членский взнос был всего один шиллинг в год. Пэдди и Скуош официально числились распорядителями клуба.
Назначение, которому служило здание клуба, вполне соответствовало его истории. В восьмидесятых годах английский боксер Джем Мейс открыл здесь спортивную школу. После него Скуош Льюис и Пэдди Вудмен под видом парикмахерской держали в этом помещении игорный притон. В 1890 году партнеров постигла временная неудача и они переселились в Сидней.
Преемником их оказался некий Саки, именовавший себя: «эксперт по скачкам и импортер сигар». Саки преобразил нижний этаж в табачную лавку, а наверху открыл букмекерскую контору. В своих рекламах он извещал будущих клиентов, что он импортирует сигары высшего качества, покупает и продает лошадей на комиссионных началах, принимает пари. Но полиция не посчиталась ни с чем, и в 1896 году Саки был арестован. Отбыв срок заключения, он отправился в Сидней, надеясь, что там полиция не помешает ему украшать витрину табачной лавки букмекерскими таблицами.
Опустевшее помещение занял молодой еврей, уроженец Англии, Соломон Соломонс. При нем клуб процветал; он стал местом сбора всех мельбурнских лошадников; владельцы конюшен, заводчики, тренеры, барышники там ели и пили, играли на бильярде, резались в карты. Но для Соломонса все это служило только ширмой, за которой он развивал свою деятельность величайшего в Австралии «жучка». Лаконичный адрес, «Сол Соломонс, Мельбурн», был известен тысячам клиентов, крупных и мелких. Никого, видимо, не интересовало его прошлое. По приезде из Англии он занялся в Сиднее благородным промыслом карманника, за что и угодил в тюрьму. Выйдя на волю, он перекочевал в Мельбурн, но там его опять арестовали — за попытку заложить часы: оказалось, что часы принадлежат кому-то другому. Во время своего второго пребывания в тюрьме он, поразмыслив, пришел к выводу, что, вероятно, есть более легкие способы зарабатывать деньги; когда кончился срок заключения, он женился на богатой еврейке, открыл букмекерскую контору и вскоре прославился как «титан скаковой дорожки».
Соломон царствовал во всей славе своей до середины 1903 года, когда Скуош Льюис и Пэдди Вудмен, сговорившись с домовладельцем, в три раза увеличили плату за помещение, добились выселения Соломона и вошли в компанию с Джоном Уэстом.
Полгода спустя после открытия Столичного конноспортивного клуба, как-то под вечер, по Бурк-стрит шествовал начальник полиции штата Виктория Томас Каллинан. Это был рослый, крупный мужчина с наклонностью к полноте. Одевался он щеголем; высокий цилиндр прикрывал седые, редеющие волосы, на ходу он размахивал элегантной тросточкой.
Назначение на должность начальника полиции было мечтой всей жизни Томаса Каллинана. По натуре честолюбивый и тщеславный, он мысленно упивался могуществом и видным положением в обществе, которые сулил ему столь высокий пост. Когда же эта мечта сбылась, его постигло горькое разочарование. Оказалось, что новые обязанности не только не принесли ему никаких благ, а, напротив, отравили ему жизнь.
Каллинан принадлежал к числу тех столичных полицейских, которые первыми продались Джону Уэсту; и теперь, когда Каллинан стал во главе полиции штата, Уэст доказал, что он денег зря не бросает. Каллинан очутился всецело во власти Джона Уэста и вырваться из его лап не было никакой возможности. Уже ходили слухи, что даже высшие полицейские чины находятся «под влиянием» Джона Уэста; консерваторы вносили запросы в парламент по поводу неприкосновенности, которой пользуются тотализатор на Джексон-стрит и Столичный конноспортивный клуб. Святоши требовали немедленного принятия решительных мер против эпидемии азарта, против царства террора, установленного Джоном Уэстом, который уже не стеснялся открыто прибегать к насилию.
Месяц тому назад недавно поступивший в полицию сыщик, которого О’Флаэрти взял в свое отделение со специальной целью — пробраться под видом клиента в тотализатор, — был выброшен из этого заведения с подбитым глазом, с синяками и ссадинами на теле. Несколько дней спустя второй сыщик, которому было поручено такое же дело в Столичном конноспортивном клубе, подвергся нападению шестерых молодчиков в масках, когда он выходил из трамвая около своего дома; его били железным прутом, пинали ногами в лицо и голову, а потом бросили бесчувственное тело в канаву. Пострадавший все еще находился в больнице, и ему грозила опасность остаться калекой на всю жизнь.
Томас Каллинан понимал, что если бы ему удалось умерить пыл О’Флаэрти, Джон Уэст отказался бы от таких беззастенчивых актов насилия, но О’Флаэрти и слушать ничего не хотел. Он даже намекал, что ему известна позорная сделка начальника полиции с Джоном Уэстом.
— Дэвид О’Флаэрти — начальник отдела борьбы с азартными играми, — заявил он. — И Дэвид О’Флаэрти доберется до Джона Уэста, сколько бы ни раздавал он взяток и сколько бы лазеек ни оставлял ему закон.
Каллинан остановился перед гостиницей «Королевский дуб». Прижавшись к стене, чтобы свет уличного фонаря не падал на него, он боязливо огляделся по сторонам и потом юркнул в подъезд. Он торопливо поднялся по лестнице, прошел коридор и тихо постучал в последнюю дверь.
Все так же боязливо озираясь, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока не услышал голос Джона Уэста: «Войдите!» Каллинан быстро проскользнул в дверь, снял шляпу и опустился на стул.
Комната была тесная, скудно обставленная. Джон Уэст сидел за письменным столом, а справа от него, в полутемном углу, — брат его Артур. На стене висели три фотографии: рысистой кобылы Нелли У., одного известного боксера и футболиста в черно-белой фуфайке керрингбушского клуба. Джон Уэст пользовался этой комнатой преимущественно для свиданий с чинами полиции и другими людьми, не желавшими показываться в клубе или в тотализаторе.
— Надеюсь, никто не видел, как я прошел к вам, — начал Каллинан, смущенно играя шляпой и палкой.
— Вот ваши деньги. Они ждут вас уже две недели, — сказал Джон Уэст, выдвигая ящик стола.
— Я не за деньгами пришел, Уэст. Лучше бы мне никогда не дотрагиваться до ваших грязных денег.
Джон Уэст медленно задвинул ящик обратно. Артур устремил на Каллинана взгляд, полный угрюмой ненависти.
— Наш разговор не для посторонних, — сказал Каллинан.
— Я думал, — ответил Джон Уэст, — что вы знакомы с этим джентльменом.
— Не имею чести.
— Напрасно. Это мой брат, Артур. Арти, рекомендую: его благородие начальник полиции.
Артур Уэст молча мотнул головой.
Каллинан пробормотал:
— Я, кажется, слышал о вас.
— Не слышали, так услышите, — ответил Артур Уэст.
Каллинан переводил взгляд с одного на другого. Джон — беспощаден, молчалив, хитер. Артур — неуравновешен, озлоблен, жесток. За время своего долгого знакомства с преступным миром Каллинану приходилось иметь дело с самыми отчаянными людьми; но он понимал, что более опасных субъектов, чем эти двое, даже и он не видывал.
Джон Уэст первый прервал молчание.
— Так вы испугались святош?
— Нет.
— Тогда почему вы не хотите взять деньги?
— Почему? Да потому, что нет возможности покрывать вас. Вы слишком далеко заходите. Стреляете в полицейских, подкупаете свидетелей, калечите своих врагов. Вот почему. Придется вам отвечать перед законом, Уэст.
— Вы думаете, это очень умно с вашей стороны — говорить мне такие вещи?
— Давно бы мне следовало вам это сказать.
— Вы знаете, что большинство ваших людей другого мнения?
— К несчастью, да. Но достаточно и таких, которые жаждут свалить вас. Так что не особенно надейтесь.
— На закон вам трудно будет опереться. У вас не хватит власти свалить меня.
— А может, и хватит.
— Если вы рассчитываете на поддержку правительства, то вы ошибаетесь, — сказал Джон Уэст, скорее с надеждой, чем с убеждением.
— Все равно, закон не закон, а вам придется иметь дело со мной. Со мной и с Дэйвом О’Флаэрти.
— Не боюсь я вашего О’Флаэрти, — сказал Джон Уэст. Он вынул из ящика аккуратно перевязанную пачку банкнот и помахал ею перед носом начальника полиции. — Это ваше последнее слово?
— Последнее.
— Вы напрасно волнуетесь из-за святош; наплевать на все их делегации! Премьер сказал им, что полиции пришлось бы нарушить закон, чтобы добраться до меня.
— Очень может быть, что О’Флаэрти не остановится перед нарушением закона, лишь бы добраться до вас.
Джон Уэст бросил пачку банкнот в ящик стола.
— Как угодно. Вы знаете, что я не прощаю никому, кто меня предает?
— Вы мне грозите? Мне — начальнику полиции?
— Понимайте, как хотите. Подумаешь — начальник полиции! Не впутывайтесь вы в это дело. Пусть все идет своим чередом. Вы со мной не справитесь, Каллинан. Не советую вам и пытаться. Вы же брали у меня деньги. Как вам понравится, если это получит огласку?
— Вы не осмелитесь.
— Не будьте так уверены. Если вы очень меня прижмете — сами увидите.
Каллинан сбавил тон.
— Вот что я могу вам предложить: закройте свой тотализатор, а я уговорю О’Флаэрти не трогать вашего клуба.
— Не пойдет! И тотализатор, и клуб будут работать, и все ищейки со всей Австралии не заставят меня прикрыть их!
— Ну что ж, — уныло сказал Каллинан, — если вы этого хотите, пеняйте на себя. Не помогут вам ни ваши подземные ходы, ни ловкие адвокаты, ни шайки головорезов, ни подкупленные сыщики и политиканы. — Эти слова должны были звучать вызывающе, но Каллинан произнес их без всякого пыла, ибо он пришел сюда отнюдь не для того, чтобы порвать с Джоном Уэстом. Напротив, он надеялся путем взаимных уступок прийти к какому-нибудь соглашению. А вместо этого попал в дурацкое положение.
Каллинан встал и нерешительно направился к двери. Ему вовсе не хотелось, чтобы разговор на этом кончился. Не хотел этого и Джон Уэст.