Высокую, сгорбленную фигуру седого как лунь доктора Дженнера нередко можно было видеть на улицах Брисбэна или в различных пунктах его любимого Севера, но теперь это был человек без цели в жизни. Даже его дети, при всей их любви и уважении к нему, начали поговаривать: «Наш старик со странностями — смертельно ненавидит Тэргуда и только и говорит что о Чиррабу, жемчужине Севера».
Джон Уэст не удивился, когда в конце года правительство Саммерса пало. Уже несколько месяцев назад оно раскололось на отдельные группировки. Лайонс со своими сторонниками вышел из лейбористской партии и основал лигу «Все для Австралии». Группа Лейна создала свою фракцию в палате представителей. Эта фракция и вызвала министерский кризис. На заседании палаты один из членов парламента внес предложение прервать сессию и обсудить обвинение против Тэргуда, вновь восстановленного на посту министра финансов.
Видимо, опасаясь, что партийная машина Лейна в штате Новый Южный Уэлс нанесет ему поражение на выборах, Тэргуд постарался обеспечить себе избрание обычным для него способом. Он направил в избирательный округ своих агентов, которые обещали за счет двухсот пятидесяти тысяч фунтов, ассигнованных федеральным парламентом, устроить на общественные работы всех, кто поддержит Тэргуда на выборах. Член парламента, внесший предложение, представил данные под присягой письменные показания избирателей, к которым обращались агенты Тэргуда.
Члены правительства, уже привыкшие к нападкам группы Лейна, не придали делу особого значения. «Новый трюк Лейна», — говорили они.
Предложение было поставлено на голосование. Парламентский организатор оппозиции носился по коридорам, созывая националистов. Предложение было принято тридцатью семью голосами против тридцати двух.
В тот же вечер Джеймс Саммерс, с таким триумфом вступивший в Канберру два года назад, получил у генерал-губернатора согласие на роспуск парламента и стал ожидать выборов, уже не сомневаясь, что они неизбежно приведут к сокрушительному поражению.
Джон Уэст слышал, что накануне выборов Лайонс совещался с представителями деловых кругов в здании газетного концерна Маркетта. Лайонс поставил им жесткие условия: положение лидера в новой «Объединенной партии Австралии». Жалованье пять тысяч фунтов. В случае его смерти — солидная пенсия от государства для вдовы. Условия были приняты, и Лайонс вслед за Хьюзом переметнулся к консерваторам. Консервативная партия еще раз переменила название и, одержав победу на выборах под маркой «Объединенная партия Австралии», пришла к власти.
После того как результаты выборов были объявлены, Фрэнк Эштон выступил с краткой речью.
— В условиях сокрушительного поражения лейбористов, — сказал он, — я горжусь тем, что прошел голосами избирателей, оказавших мне предпочтение.
Выйдя из зала, Эштон медленно побрел по улице — седой, сгорбленный, шаркающий ногами старик.
Его догнал молодой парень, член местной лейбористской организации. Они прошли шагов сто по залитой солнцем улице, прежде чем Фрэнк Эштон заметил его присутствие.
— Нет, друг мой, нас высекли — и по заслугам.
— Я бы не сказал, что по заслугам. А теперь рабочие будут выданы на милость хозяевам.
— Так было и в последние два года. Никто не знает этого лучше, чем я.
— Но…
— Никаких но, Лес. Вот скажи мне: почему ты в лейбористской партии?
— Ну, потому… чтобы добиться социализма для рабочих.
— Чтобы добиться социализма для рабочих? Ну так слушай, я расскажу тебе одну историю. Когда лейбористская партия только образовалась, ее зачинателей преследовали обе другие партии, либеральная и консервативная, называя их опасными агитаторами. Не так ли?
— Так.
— Ну, так вот. Тогда консерваторы были реакционерами, а либеральная партия — прогрессивная. Затем либералы стали реакционерами, а лейбористы — прогрессивными. Правильно?
— Да.
— Слушай дальше. Теперь, и очень скоро, — может быть, я еще доживу до этого, — лейбористы станут реакционной партией, а коммунисты прогрессивной. Вот почему я собираюсь отойти от политики, и как можно скорее.
Спутник Фрэнка Эштона молчал, словно не желая отказываться от последних остатков веры в лейбористскую партию.
— Ты цепляешься за иллюзии, — продолжал Эштон. — Не делай этого. Я сам слишком долго за них цеплялся и только понапрасну растратил свою жизнь. В период нашей борьбы против плана премьера и против запрета, наложенного лейбористской партией на так называемые прокоммунистические организации, я выступал за создание объединенной организации рабочих, куда вошли бы профсоюзы, социалисты, ИРМ, коммунисты и лейбористы. Ну так вот, это была моя последняя иллюзия. Больше их у меня нет.
— Но коммунисты не пользуются поддержкой.
— Было время, когда и лейбористы не пользовались поддержкой.
Они остановились на перекрестке, еще немного поговорили, и спутник Эштона сказал: — Мне на ту сторону.
— Желаю удач, — сказал Эштон, пожимая ему руку, — и помни, что я тебе сказал. Если ты стремишься к социализму, а не к парламентскому креслу, то ты избрал не ту партию. Лучше иди к коммунистам. Будь здоров. Я здесь сяду на трамвай.
— Я и так работаю с коммунистами. Вот и сейчас иду в клуб. Там будет собрание безработных.
— Вот как? Мне бы хотелось сказать им несколько слов и поблагодарить их за мое избрание.
— Пожалуй, я мог бы это устроить. Но там будет много коммунистов, а ведь коммунисты официально не выдвигали вас. Они предоставили это решать избирателям.
— Ну и что же, я получил большинство их голосов, а это главное. Я бы хотел поблагодарить их и выразить им свое сочувствие. Сказать им, что я всегда был с ними.
— Хорошо, — нерешительно ответил Лес. — Я посмотрю, что можно будет сделать.
Они пересекли улицу и вошли в небольшое ветхое здание. Эштон последовал за своим спутником в большую комнату, где стоял стол, несколько стульев и деревянные скамьи. По стенам висели плакаты с лозунгами и фотографиями, среди них портрет Ленина. Позади комнаты находилась кухня; там раздавали обеды безработным. Это было местное отделение организации безработных, ставившей себе целью оказывать помощь безработным, объединять их и бороться против выселения за невзнос квартирной платы.
Около пятидесяти бедно одетых людей разместились на скамьях перед столом, за которым сидели двое мужчин.
Один из сидящих за столом сказал:
— Мы не начинали, Лес, тебя ждем.
— Простите, что опоздал.
Он подошел к столу и посовещался с обоими мужчинами. Они, видимо, колебались; но вот один из них поднялся и сказал:
— Товарищи, мистер Эштон, член парламента от нашего избирательного округа, хотел бы выступить перед нами до того, как мы начнем. Пройдите, пожалуйста, сюда, мистер Эштон.
В комнате поднялся приглушенный шум голосов. Фрэнк Эштон подошел к столу, положил на него шляпу и приготовился говорить.
Вдруг он заметил, что дрожит. Давно уже он не волновался перед выступлением.
— Товарищи, я попросил разрешения сказать вам несколько слов, потому что душой я с вами. Я горжусь тем, что одержал победу благодаря голосам коммунистов, потому что я верю в то, что коммунизм…
Эштон говорил и в то же время с ужасом замечал, что не встречает отклика в слушателях, что они настроены враждебно.
— …лейбористы потерпели поражение, потому что не оправдали надежд рабочих. Но какой смысл для рабочих в том, что они прыгнули из огня да в полымя, поставив у власти националистов?
Вдруг один из слушателей в заднем ряду, высокий изможденный мужчина, крикнул:
— Теперь мы по крайней мере знаем, что имеем дело с мерзавцами.
Богатый ораторский опыт Фрэнка Эштона изменил ему. Он смешался и чувствовал себя беспомощным, словно новичок. Он смотрел на прервавшего его, не зная, что ответить.
— Но, мой друг, — наконец пробормотал он. — Я не… то есть, я хочу сказать, что рабочие должны…
— Какое вам-то дело до рабочих! — не унимался тот же голос.
Лес был смущен и расстроен тем, что подверг свой кумир такому унижению. Председатель тоже растерялся. Он надеялся, что Эштона выслушают по меньшей мере вежливо. Враждебные выкрики безработного разожгли гнев рабочих, до сих пор слушавших с молчаливым недоверием.
— Да! — закричал другой, вскакивая на ноги. — Вы эксплуататор дешевого колониального труда.
— …и приятель миллионера Джона Уэста. Поезжайте лучше обратно на Новую Гвинею, — пронзительно закричала одна из немногих присутствовавших женщин.
Эти люди были настроены далеко не примирительно: Эштон — лейборист, а лейбористы предали их. И со всех сторон на него обрушились враждебные выкрики. Председатель стоял с поднятой рукой, безуспешно призывая собрание не шуметь и дать оратору высказаться.
На Фрэнка Эштона жалко было смотреть.
— Вы должны выслушать меня, — сказал он. — Я знаю, что слишком часто шёл на компромисс, и впредь это будет мне уроком. В душе я всегда был верен своим социалистическим принципам. А теперь я…
— Расскажи об этом Джону Уэсту!
— Поезжай обратно на Новую Гвинею, на свои прииски.
— Я поехал на Новую Гвинею только для того, чтобы поправить свое здоровье, — с жаром воскликнул он.
В ответ раздался взрыв смеха. Вдруг кто-то запел «Интернационал», и почти все подхватили гимн:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный…
После безуспешных попыток перекричать их Фрэнк Эштон неверными шагами направился к двери. Лес также попытался обратиться к собравшимся. Председатель взял шляпу Эштона и побежал за ним.
— Вы забыли шляпу, — сказал он смущенно. — Не принимайте этого слишком близко к сердцу. Большинство этих людей не члены коммунистической партии. Они много выстрадали…
Фрэнк Эштон схватил свою шляпу и выбежал на улицу, ничего не видя перед собой. Если бы только они могли понять, думал он. Но все бесполезно. Для них ничего невозможно сделать. Конец! Он пожертвовал лучшими годами своей жизни ради иллюзии; теперь по крайней мере он немного отдохнет!