Я последовала его совету и взяла тарелку. Сэмюэль хорошо готовит, а до темноты еще несколько часов.
Адрес О'Доннелла нашелся в телефонном справочнике. Он жил в Кенневике неподалеку от Олимпии в доме среднего размера, с аккуратным двором перед крыльцом и белой изгородью высотой восемь футов, окружавшей задний двор. Один из шлакоблочных домов, обычных в этом районе. Недавно кто-то ошибочно предположил, что, если выкрасить дом синим и поставить на окна жалюзи, он будет меньше похож на «инкубаторский».
Я проехала мимо, заметив желтую ленту, которой полицейские обносят место преступления; миновала и темные дома по сторонам от него.
Какое-то время заняли поиски удобной парковки. В таком районе люди замечают незнакомую машину перед своим домом. Наконец я остановилась на церковной стоянке, сравнительно недалеко.
Достала ошейник с табличкой, где указан телефонный номер Адама и его адрес, как мой домашний. Стоило один раз попасть в приют для бездомных собак, чтобы я не забывала об этой предосторожности. Я не похожа на собаку, но в городе нет разгневанных фермеров, готовых выстрелить в меня раньше, чем увидят ошейник.
Найти место для перемены оказалось труднее. С приютом для собак я бы смирилась, но вот штраф за непристойное поведение платить не хотелось. Наконец я отыскала пустой дом с вывеской «Продается» на двери и забралась в сарай, где хранились садовые инструменты.
Оттуда оставалось только пробежать два квартала до дома О'Доннелла. К счастью, задний двор дома О'Доннелла был полностью закрыт от посторонних глаз. К счастью — потому что мне предстояло снова принять обличье человека и снять с ошейника прикрепленные к нему отмычки.
Лето кончилось совсем недавно, ночь была приятно теплая — неплохо, потому что пришлось нагишом открывать проклятый замок, а это заняло немало времени. Когда мне было четырнадцать, Сэмюэль научил меня вскрывать замки отмычками. Я редко это делала — всего несколько раз, когда забывала ключи в машине.
Открыв дверь, я снова спрятала отмычку в ошейник: липкая лента хорошо ее держала.
Сразу за дверью оказалась раковина и сушка для посуды, на сушке — грязное полотенце. Я взяла полотенце и протерла им дверь, дверную ручку и вообще все, на чем могли остаться мои отпечатки. Не знаю, есть ли возможность снимать отпечатки босых ступней, но я вытерла и пол, на который ступила, а потом бросила полотенце назад на сушку.
Оставив дверь прикрытой, но не запертой, я снова обернулась койотом, ежась под взглядами, которых здесь нет. Я знала, знала, что внутри никто меня не видит. Мягкий ветер донес бы до меня запах любого, кто здесь прятался бы. И все равно мне казалось, что кто-то наблюдает за мной, как будто дом знал обо мне. Бр-р.
Поджав хвост, я занялась делом, чтобы иметь возможность побыстрее уйти. Но в отличие от домов иных, в этом доме недавно побывало множество народу.
Полиция, решила я, криминалисты, но и до них здесь побывало немало людей. Я не думала, что у такого неотесанного глупца, как О'Доннелл, много друзей.
Я прошла через первую дверь, оказалась на кухне, и тут количество посетителей сразу сократилось. Три или четыре легких запаха. Здесь был О'Доннелл и еще человек с редкостно гадким одеколоном.
Дверцы шкафа распахнуты, ящики торчат косо. На стойке — груды посудных полотенец.
Может, Человек с Одеколоном — полицейский, обыскивавший кухню, если только О'Доннелл не относился к людям, которые небрежно сдвигают всю посуду на один край, а средства для мытья наваливают грудой, а не укладывают в специальное место под раковиной; сейчас этот шкафчик под раковиной открыт и пуст.
При слабом свете луны (вторая четверть) виден тонкий черный порошок, покрывающий стойку и шкаф; я узнала средство, которым пользуются полицейские для снятия отпечатков пальцев. ТВ неплохо обучает, да и Сэмюэль — любитель шоу и мыльных опер на криминальные темы.
Я посмотрела на пол, но там порошка не было. Может, когда я вытирала место, куда ступила босыми ногами, меня обуяла легкая паранойя?
Первая спальня, в коридоре напротив кухни, очевидно, принадлежала самому О'Доннеллу. Все, кто был в кухне (Человек с Одеколоном тоже), побывали и здесь.
И опять такое впечатление, будто кто-то тщательно осмотрел все уголки. Всюду беспорядок. Содержимое всех ящиков высыпали на кровать, перевернув сами ящики. Все карманы брюк вывернуты.
Пожалуй, полиция не могла оставить все в таком виде.
Я попятилась и перешла в следующую комнату. Тоже спальня, поменьше и без кровати. Три опрокинутых карточных столика. Окно разбито и заклеено полицейской лентой. В этой комнате побывал кто-то очень сердитый, и я готова биться об заклад, что это не полицейские.
По возможности избегая осколков стекла на полу, я внимательнее присмотрелась к оконной раме. Рама новая, виниловая и закрывается движением сверху вниз. Тот, кто что-то бросил в окно, почти целиком вырвал из стены и раму.
Но я ведь знаю, что убийца силен. В конце концов, он ведь оторвал человеку голову.
Я отошла от окна и принялась внимательно разглядывать комнату. Несмотря на беспорядок, смотреть особенно было не на что, кроме трех опрокинутых карточных столов и одиннадцати складных стульев… я взглянула на окно и подумала, что складной стул, если его бросить с большой силой, как раз может так его разбить.
Металлическое устройство, казавшееся странно знакомым, прежде чем упасть на землю, оставило вмятину в стене. Я потрогала его и поняла, что это старая машина для упаковки почты. Кто-то рассылал отсюда обширную корреспонденцию.
Я опустила нос и постаралась прислушаться к тому, что он мне говорит. Во-первых, в этой комнате бывало гораздо больше народу, чем на кухне и в первой спальне; скорее как у задней двери и в коридоре.
У большинства домов есть свой специфический запах — в основном применяемые там средства для мытья и запахи тех, кто там живет. Эта комната пахла иначе, чем остальные. Здесь бывало — я снова посмотрела на разбросанные стулья — человек десять-двенадцать, и они бывали здесь часто, так что оставили не только поверхностный случайный запах.
Это хорошо, подумала я. Принимая во внимание, как О'Доннелл обошелся со мной, всякий, кто знал об этом, мог бы его убить. Однако — я снова посмотрела на окно — среди этих посетителей был представитель малого народа или другое сверхъестественное существо. Я в этом уверена. Человек не может так вышибить окно — или оторвать О'Доннеллу голову.
На всякий случай я запомнила все эти запахи.
В этой комнате я сделала все, что могла. Остается еще одна, последняя. Гостиную я оставила напоследок по двум причинам. Во-первых, если кто-то может меня увидеть, то лишь через большое окно, выходящее на улицу перед домом. Во-вторых, даже человеческий нос говорил мне, что О'Доннелл был убит именно в гостиной, а меня уже начал утомлять вид крови.
Думаю, именно страх перед тем, что я могу обнаружить в гостиной, заставил меня вначале вновь заглянуть в спальню — на самом деле я не думала, будто что-то упустила.
Койот — по крайней мере этот койот — в холке высотой чуть меньше двух футов. Наверное, именно поэтому я не посмотрела на картинки на стенах. Я считала их обычными постерами; размер и форма у них подходящие, и каждая в дешевой плексигласовой или черной пластиковой раме. К тому же в комнате темно, темнее, чем на кухне, потому что луна — с другой стороны дома. Но теперь, от двери, я внимательно рассмотрела эти картинки.
Действительно, постеры — и весьма любопытные для охранника, работающего в БДМН.
На первом девочка в пышном воскресном пасхальном платье сидит на мраморной скамье в саду. Волосы у нее светлые и кудрявые. Девочка смотрит на цветок в своей руке. Лицо у нее круглое, нос курносый, губы алые. Поверх постера крупными буквами надпись: ЗАЩИТИМ НАШИХ ДЕТЕЙ. Внизу более мелко объявляется, что «Общество светлого будущего» восемнадцатого ноября проводит митинг. Два года назад.
Как и Общество Джона Лорена, «Светлое будущее» выступает против малого народа. Организация гораздо меньше ОДЛ и рассчитана на членов и сторонников другого типа. Члены ОДЛ подобны мисс Райан: образованны и относительно богаты. Для сбора средств ОДЛ проводит банкеты и турниры по гольфу. «Светлое будущее» организует собрания, в основном напоминающие старомодные церковные службы, где произносят проповедь, развлекают пришедших, а потом пускают по кругу шляпу.
Остальные плакаты походили на первый, хотя даты различались. Три объявляли о собраниях в Тройном городе, один — в Спокане. Гладкие, глянцевые и профессионально изготовленные. Я решила, что их в большом количестве заготавливают в центре организации, а потом только вписывают черным время и место.
Должно быть, встречались здесь и отсюда отправляли свою почту. Поэтому в доме О'Доннелла и побывало столько народу.
Я задумчиво прошла в гостиную. Думаю, я видела накануне столько крови, что не она изумила меня прежде всего, хотя кровь была разбрызгана повсюду в поразительном количестве.
Прежде всего, сквозь кровь и смерть я ощутила знакомый запах, совершенно неуместный в этой комнате. Что-то пахло так же, как в доме иного-лесовика. Второе, что я поняла, — что за этим запахом, чем бы он ни был, стоит мощнейшая магия.
Но вот найти это что-то оказалось нелегко. Все равно что играть в поиск спрятанного, когда нос и ощущение магии говорят мне, «холодно» или «горячо». Наконец я остановилась перед крепким дорожным посохом, стоявшим в углу за входной дверью, рядом с другой, более высокой, украшенной сложной резьбой палкой для ходьбы, от которой, впрочем, ничем интересным не пахло — только полиуретаном.
Сначала, посмотрев на посох, я сочла его малоинтересным и простым, хотя, очевидно, очень древним. Но тут я поняла, что металлический наконечник вовсе не из стали — он серебряный, и я различила на нем какую-то очень слабую гравировку. Но в комнате было темно, а даже мое ночное зрение имеет свои пределы.
Однако на этом посохе было написано «Ключ к разгадке» так четко, как будто писали яркой флуоресцентной краской. Я долго и напряженно думала, решая, не забрать ли посох с собой, но потом решила, что он вряд ли куда-нибудь денется, если пережил убийство О'Доннелла и нашествие полиции.