В такой ситуации российская культура обречена на изоляцию – нам больше нечего предложить другим странам, а копирование образцов американской массовой культуры предназначено лишь для внутреннего потребления, поскольку этого добра везде навалом.
Глава 13. Таланты и нахлебники
В 2013 году на прилавках американских магазинов появилась книга историка Лорена Грэхэма – Lonely Ideas: Can Russia Compete? (Одинокие идеи: может ли Россия конкурировать?). Вот что пишет автор:
«Русские… часто утверждают, что именно они изобрели многие из наиболее важных технологий современной цивилизации… На Западе к этим заявлениям относятся скептически. Мои исследования российских источников дали удивительные результаты. Русские действительно построили первый в континентальной Европе паровоз и первый в мире тепловоз. Они действительно первыми осветили улицы крупных городов посредством электричества. Они действительно начали передавать радиоволны до Гульельмо Маркони. Они действительно построили первый многомоторный пассажирский самолёт, и сделали это всего спустя несколько лет после первого полёта братьев Райт… Они действительно были пионерами в области разработки транзисторов и диодов. Они действительно первыми опубликовали работу о принципах действия лазера, на десятилетия опередив всех остальных. И они действительно создали первую в Европе электронную вычислительную машину».
Так ли это? Возможно, Грэхэм испытывает излишнюю симпатию к России и потому приукрашивает реальность, ставя Россию впереди планеты всей в деле научных и технических новаций. Но вот вам факты.
Александру Лодыгину было всего 25 лет, когда он изобрёл вакуумную лампу накаливания с тонким угольным стержнем – это было в 1872 году. Получив патенты в нескольких европейских странах, он основал в Петербурге компанию по производству ламп для уличного освещения, однако вороватые управляющие, воспользовавшись бесконтрольностью со стороны владельца, привели компанию к банкротству. Покинув Россию, Лодыгин несколько лет работал в США – сначала в компании Вестингауза, потом в нью-йоркском метро. А в 1908 году он продал свой патент на лампу накаливания с вольфрамовой нитью компании General Electric, основанной Томасом Эдисоном.
В начале 70-х годов XIX века Павел Яблочков изобрёл дуговую лампу. Однако в России почти никто не заинтересовался этим изобретением, и созданная Яблочковым фирма приказала долго жить. Одной из причин такого невнимания был крайне ограниченный срок службы лампы – всего полтора-два часа. Уехав во Францию, Яблочков усовершенствовал своё изобретение, и, получив патент, сумел заинтересовать представителей французской фирмы возможностью получения высокой прибыли от производства и продажи этих ламп. Вскоре его «свечи» освещали улицы Парижа, Лондона и других европейских городов. Весть об этих новинках дошла и до США. Эдисон, ознакомившись с изобретениями Яблочкова, внёс в конструкцию его «свечи» незначительные усовершенствования, что позволило ему получить патент на изобретение и право на производство таких ламп.
Игорь Сикорский известен в России как создатель четырёхмоторного бомбардировщика «Илья Муромец», который успешно использовался во время первой мировой войны. Но в феврале 1918 года Сикорский уехал в Европу, а затем перебрался в США. В 1923 году изобретатель основал авиационную фирму Sikorsky Aero Engineering Corporation. До 1939 года он создал около пятнадцати типов самолётов, а с 1939 года перешёл на конструирование вертолётов.
В 1923 году Олег Лосев изобрёл детекторный приёмник на основе кристалла цинкита. Особенностью этого устройства была возможность подачи электрического смещения на кристалл. Это был первый шаг на пути к созданию полупроводников, хотя в то время такого понятия ещё не существовало. Работая в ленинградском Физико-техническом институте, Лосев был близок к созданию транзистора, однако не сумел найти подходящего кристалла. Ещё одна причина – эти исследования не были поддержаны руководством ФТИ, возглавляемого Абрамом Иоффе. Изобретателями транзистора принято считать американских учёных Уильяма Шокли, Уолтера Браттейна и Джона Бардина – об этом было объявлено в 1948 году.
В 1951 году группой сотрудников МЭИ под руководством Валентина Фабриканта была предсказана возможность использования вынужденного излучения среды с инверсией населённостей энергетических уровней для усиления электромагнитного излучения. Реализовать эту идею, создав мазер на аммиаке, удалось в 1954 году независимо друг от друга американскому учёному Чарльзу Таунсу и советским физикам Александру Прохорову и Николаю Басову. А через несколько лет американец Теодор Мейман продемонстрировал работу лазера, первого оптического квантового генератора.
С сожалением приходится признать, что прибыль от внедрения изобретений российских учёных получали зарубежные фирмы. С формальной точки зрения они имели на это право, однако заимствование чужих идей тут налицо. Всё бы ничего, но российским предприятием нередко приходилось закупать за границей изделия, разработанные благодаря таланту и подвижничеству отечественных изобретателей.
По мнению Лорена Грэхэма, причина такой несправедливости в том, что российские учёные ничего не понимают в бизнесе:
«Это вообще характерная черта многих российских изобретателей, она следствие их убеждённости, что бизнес – это "грязное" дело, хотя иногда им и приходиться заниматься… В этом и заключается основное отличие между Лодыгиным и Эдисоном – последний уделял очень большое внимание финансам, имел множество друзей на Уолл-стрит и был глубоко заинтересован в создании коммерчески успешного бизнеса. Фактически Эдисон запустил свою первую электростанцию… из офиса финансового магната Дж. П. Моргана на Уолл-стрит».
На самом деле, Эдисон был, прежде всего, предпринимателем. В детстве он помогал матери в торговле овощами, а позже зарабатывал на жизнь распространением газет в пассажирских поездах. Увлечение изобретательством стало для Эдисона лишь способом разбогатеть. Достаточно упомянуть его первое «изобретение» – прибор для подсчёта голосов на выборах. А первый его коммерческий успех связан с усовершенствованием системы телеграфирования биржевых бюллетеней о курсе золота и акций путём применения биржевого тикера. Понятно, что такие новшества не имели никакого отношения к науке, и более того – за всю свою жизнь Эдисон не совершил никаких открытий в технике, занимаясь доработкой и внедрением устройств, придуманных ранее другими людьми, либо использовал незавершённые идеи неудачливых изобретателей. И в самом деле, если бы Эдисон всерьёз занялся наукой, у него не было бы времени просиживать штаны в кабинете Дж. П. Моргана. Увы, совместить организацию производства с научными исследованиями ещё никому не удавалось – тут никак не обойтись без разделения обязанностей. Другое дело, если изобретатель пытается последовательно пройти путь «от идеи до прилавка», однако на заключительном этапе он неизбежно лишается статуса учёного и превращается либо в торговца, либо в менеджера. Даже пример Сергея Королёва не противоречит этому выводу, поскольку в пору расцвета российского ракетостроения Королёв проявил себя как талантливый организатор, а его научная деятельность в основном осталась позади.
Лорен Грэхэм настаивает на том, что отставание СССР в разработках новой техники на основе отечественных изобретений было вызвано запретом на создание частных предприятий. Однако что мы видим теперь? Частная инициатива не сдерживается никакими законодательными ограничениями, но если идея не гарантирует приличной прибыли в ближайшее время, то ни один банк не выделит денег на её внедрение.
На самом деле вот что мешало научно-техническому прогрессу в СССР. Во-первых, нехватка современного оборудования для научных исследований. Во-вторых, недостаточное материальное стимулирование научных работников. Но главным препятствием являлась порочная система подбора управляющих кадров. Классическим примером является деятельность Трофима Лысенко.
Агроном по образованию, в 1936 году он был назначен директором Всесоюзного селекционно-генетического института в Одессе. Позже вплоть до 1965 года Лысенко занимал пост директора Института генетики АН СССР. В основном его деятельность сводилась к пропаганде новых агротехнических приёмов – яровизации, чеканки хлопчатника, летних посадок картофеля. Однако в истории российской науки Лысенко остался как инициатор гонений на учёных-генетиков, следствием чего стало значительное отставание советской науки в этой области. Идеологический прессинг, неприятие партийным руководством новых веяний в мировой науке привели к тому, что в 50-х годах даже кибернетика оказалась не в почёте.
Ныне всё кардинально изменилось – руководители страны не жалеют средств на разработку и внедрение инновационных технологий. Но есть печальный пример принятия таких решений – КПД госкорпорации «Роснано» и инновационного центра «Сколково» близок к нулю. Здесь повторяется всё та же история с Лысенко, ставшая результатом некомпетентного вмешательства властей в науку. Вот и теперь кому-то очень хочется иметь и свой аналог Силиконовой долины, и собственные технопарки, хочется иметь своих бакалавров и магистров, не говоря уже о таких уникальных инновациях, как сдача выпускного экзамена компьютеру.
Однако странное дело – решения принимаются, а в результате что? Известный физик Борис Иоффе в своей книге «Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи» вспоминает о прежних временах:
«Уходит время, и всё меньше остаётся участников героического периода развития физики 1940-1960 годов – периода решения атомной проблемы и становления физики в нашей стране после вынужденного, связанного с войной, перерыва».
На самом деле, всё меньше остаётся физиков, способных на подобный героизм. Ещё в середине 70-х годов многие учёные разных специальностей были озабочены лишь написанием статей и защитой кандидатской диссертации, а там недалеко и до учёной степени доктора наук. Лишь после этого появлялась возможность занять солидную должность, а если повезёт, уехать за границу и там обрести, наконец, покой в каком-нибудь научном центре, имея зарплату, о которой в России бессмысленно мечтать. Страна уже потеряла множество талантливых учёных, и сохранение такой тенденции чревато снижением эффективности работы научного сообщества. Быть может, министерство образования и науки сумеет прервать этот губительный процесс, осуществив реформу системы образования, а заодно проведя реорганизацию Академии наук?