Эти социальные течения не только крайне важны для понимания того, как быстро начало меняться английское, а затем и британское общество, но и объясняют некоторые его отличительные черты.
Таким образом, мы пришли к некоторым ответам на вопросы, поставленные нами ранее. Решающее значение для британской промышленной революции имела предприимчивость и инновационность группы новых людей из относительно скромного окружения. Эти люди обладали практическими навыками и стремлением к технологическому изобретательству.
В принципе, инновации могли бы внедрять феодалы или местные сильные мира сего, но это случается редко. Лорды могут приказать своим крестьянам внедрять инновации, но это так же маловероятно. Аббаты могли бы возглавить процесс, используя ресурсы своих монастырей; такое иногда случалось в средневековые времена, но не часто. Таким образом, подъем новой группы людей имел решающее значение для промышленных инноваций. Самое главное, эти люди должны были быть изобретательными и стремиться подняться вверх, став богатыми, а общество должно было позволить им это сделать. Именно упадок феодального общества в Британии позволил им мечтать и мечтать по-крупному.
Феодализм пришел в упадок и в других частях Европы, хотя его порядки не были оспорены в такой степени, как в Британии. Во Франции, Германии и Швеции были крестьянские восстания и новые философские идеи. Однако они не изменили основу власти так, как это сделали Английская гражданская война и Славная революция, а масштабы экономических и социальных изменений никогда не достигали тех же пропорций, что и в британском обществе.
Это объяснение также позволяет правильно взглянуть на Китай. Даже если в Китае были научные прорывы и некоторые другие предпосылки для индустриализации, у него не было правильной институциональной структуры, чтобы поощрять новых, инновационных людей бросать вызов устоявшимся способам организации производства и существующей иерархии. Китай не был исключительным в этом отношении; он был таким же, как и большинство других стран мира. Несколько научных идей, разработанных на задворках организованного общества, не рассматривались как угроза его порядку. Более того, эти инновации могли иметь военное значение, как в случае с порохом, или помочь вычислить, когда именно должны выпадать религиозные праздники, как в случае с астрономией. Но они, конечно, не стали бы основой для промышленной революции.
Несмотря на то, что в Великобритании произошла социальная революция, она не была такой, которая действительно бросила вызов существующей социальной иерархии. Это была революция внутри системы, и ее амбиции характеризовались фиксацией на собственности, в том смысле, что людей, которые разбогатели, следует воспринимать всерьез.
Если вы хотели продвинуться в социальном плане, вам нужно было приобрести богатство. И наоборот, если вы могли приобрести богатство, то не было предела тому, как высоко вы могли подняться. А в быстро меняющейся британской экономике XVIII века богатство было связано не только с владением землей. Можно было зарабатывать деньги торговлей или строительством фабрик, и социальный статус следовал за этим. В этой относительно изменчивой среде для многих амбициозных людей скромного происхождения было естественным стремиться к успеху в рамках модифицированной версии существующего порядка, а не пытаться свергнуть все общественное устройство.
Дневник Томаса Тернера подытоживает современные ему стремления среднего класса в середине восемнадцатого века: "О, какое удовольствие доставляет бизнес! Насколько предпочтительнее активная деятельная жизнь (когда занят каким-нибудь честным делом), чем вялый и праздный образ жизни, и счастливы те, кому посчастливилось оказаться там, где коммерция встречает поддержку, и у человека есть возможность энергично заниматься торговлей".
Это была не только торговля и производство; разработка новых технологий была естественным местом для мечтаний и амбиций людей из среднего класса в эпоху открытий. Старые истины и устоявшиеся пути рушились. Как и предвидел Фрэнсис Бэкон, люди все больше думали о власти над природой.
Новое не значит инклюзивное
Британская промышленность возникла благодаря революции видения. Ее подпитывали и осуществляли тысячи мужчин (и некоторые женщины) скромного происхождения, с ограниченным образованием и небольшим унаследованным богатством. Очень важно, что эти люди были бунтарями в рамках социального порядка.
Новые люди, пришедшие на смену вековой иерархии, звучат как материал, который может породить инклюзивное видение, и если это так, то мы должны ожидать, что это видение приведет нас к общему процветанию. К сожалению, в краткосрочной перспективе этого точно не произошло.
В Великобритании XVIII и начала XIX веков рабочая беднота не имела политического представительства и, кроме случайных демонстраций, не могла выразить себя коллективно. Ободренный средний класс, в свою очередь, стремился подняться в рамках существующей системы. Они принимали ее ценности, и многие из них, включая Ричарда Аркрайта, покупали поместья, чтобы улучшить свое социальное положение.
По словам современного комментатора Соаме Дженинса, "купец постоянно соперничает с первыми представителями нашей знати в своих домах, столах, мебели и снаряжении". Или, как выразился другой современник, Филип Стэнхоуп, граф Честерфилд, "средний класс людей в этой стране [напрягается], чтобы подражать своим беттерам".
Эти претенденты также переняли снисходительный взгляд аристократии вигов на сельскую и городскую бедноту, которую считали "низшим сортом", отдельным миром от них самих, претендующих на средний сорт, который можно включить в систему. Грегори Кинг считал, что эти бедняки "уменьшают богатство нации", а не способствуют ему. По словам другого современника, Уильяма Харрисона, они "не имеют ни голоса, ни полномочий в общем благосостоянии, но ими должны управлять, а не они управляют другими".
При таком видении, для этого класса претендентов было совершенно естественно сосредоточиться на накоплении богатства, не заботясь о повышении уровня жизни своих работников и общества в целом. В результате, промышленные предприниматели, выбирая технологию, организацию, стратегию роста и политику оплаты труда, обогащали себя, лишая своих работников преимуществ повышения производительности труда - до тех пор, пока сами работники не обладали достаточной политической и социальной властью, чтобы изменить ситуацию.
Глава 6. Жертвы прогресса
И вот мускульная сила, или просто Труд, с каждым днем становится все более и более наркотиком на рынке, дрожит при приближении зимы, опускается все ниже и ниже при взгляде хозяина машины или домовладельца, и тщетно шагает по улице с усталыми конечностями и замиранием сердца в поисках "какого-нибудь дела".
-Гораций Грили, Хрустальный дворец и его уроки: Лекция, 1851 год (курсив в оригинале)
Только в индустриальную эпоху стало возможным, что рабочий, едва освободившийся от феодального рабства, может быть использован как простой материал, простое движимое имущество; что он должен позволить себе тесниться в жилище, слишком плохом для каждого другого, которое он за свою с трудом заработанную плату покупает право пустить на полное разорение. Этого добилась мануфактура, которая без этих рабочих, этой нищеты, этого рабства не могла бы жить.
-Фридрих Энгельс, Состояние рабочего класса в Англии в 1844, 1845 гг.
Отчет Королевской комиссии по расследованию занятости детей за 1842 год был шокирующим. На протяжении десятилетий росло беспокойство по поводу того, что называлось "состоянием Англии", включая то, как живут и работают дети. Но при недостатке систематической информации существовали большие разногласия по поводу того, чем именно занимались молодые люди в угольных шахтах и на фабриках, и представляло ли это проблему, требующую законодательного решения.
Королевская комиссия провела тщательное трехлетнее расследование, включая интервью с детьми, членами их семей и работодателями во всех частях страны. Первый отчет был посвящен шахтам, а в объемных приложениях приводились дословные цитаты.
Маленькие дети выполняли тяжелую работу в течение долгих часов, глубоко под землей. Свидетельство Дэвида Пайра из Флоктона в Западном Йоркшире было типичным:
Мне скоро 11 лет, я работал на одной из шахт мистера Стэнсфилда. На Рождество меня покалечило упавшей на меня шпалой, и с тех пор я не работаю. Обычно я выходил на работу в 6 часов, но по нечетным дням - в 4. Мы выходили в 6 или 7, иногда в 3, когда наша работа была закончена. Это была очень тяжелая работа. Дороги [высота туннеля] были почти в ярд, а у забоя - пол-ярда. Мне это не нравилось, потому что было очень низко и приходилось работать до ночи.
Самые маленькие дети управляли люками ("трапперы"). Когда дети подросли, они могли таскать груз угля по рельсам, наклонившись или даже на руках и коленях ("торопыги"). Уильям Пикард, главный управляющий на шахте Денби, объяснил, что дети были ценны под землей, потому что они могли помещаться в меньшем пространстве:
Мы использовали трапперов до недавнего времени, и они шли и начинали уже в 6 лет.... Они приходят в 8 или 9 лет, чтобы поторопиться. Самый тонкий [угольный] пласт, который мы разрабатываем, всего 10 дюймов. Мы вырезаем ворота высотой 26 дюймов. Туда ходят самые маленькие дети.
Девочки работали наравне с мальчиками. Сара Гудер, восьми лет, сообщила, что она управляла люком, который использовался для предотвращения распространения опасных газов:
Я траппер в яме Гаубер. Это не утомляет меня, но мне приходится ставить капканы без света, и я боюсь. Я иду в четыре, а иногда в половине третьего утра, а выхожу в пять с половиной. Я никогда не ложусь спать. Иногда я пою, когда есть свет, но не в темноте; тогда я не смею петь, мне не нравится быть в яме.
Интервью с пятнадцатилетней Фанни Дрейк из Овертона, также расположенного в Западном Йоркшире, наглядно продемонстрировало последствия перемещения тележки с углем под землей для здоровья: