поведение. Если нет выбора, если человек силой принужден к нравственному поведению, тогда он просто лишен возможности быть нравственным. Ему не разрешено взвесить альтернативы, прийти к собственным выводам и принять собственное решение. Если он лишен свободы выбора, то через него действует воля диктатора, а не его собственная. (Он, разумеется, может выбрать расстрел, но это не очень совместимо с разумной концепцией свободы выбора. Ведь тогда у него есть всего одна возможность принять свободное решение — быть казненным или во всем подчиниться воле диктатора.)
Диктат в сфере потребления может привести не к прогрессу нравственности, а лишь к ее атрофии. Просвещенные люди только одним способом могут помочь непросвещенным в исправлении нравов — методом разумного убеждения. Если с помощью разумных аргументов А удается убедить В, что его собственные моральные ценности верны, а ценности В ложны, тогда В изменится, и это будет актом свободного нравственного выбора. Совсем не важно, что такой метод работает очень медленно. Важно то, что нравственность может совершенствоваться только под действием мирного убеждения, а применение силы способно лишь разрушать и портить нравственное сознание человека.
Можно указать и на другие факты, подкрепляющие наши аргументы, скажем, на то, что крайне трудно навязать что-либо тем, кто этому противится. Если удерживать человека от дурного поведения с помощью штыков, он сделает все возможное, чтобы обойти препятствия, и даже, не исключено, подкупит того, который со штыком. Поскольку мы пишем трактат не по этике, то не упоминали до сих пор, что с точки зрения либертарианской теории этики, насилие само по себе есть высшая форма безнравственности.
Итак, мы показали, что никакому потенциальному диктатору не дано достичь улучшения нравов и что применение в этом деле силы может дать только обратные результаты. Разумеется, вполне возможно, что диктаторы лукавят, формулируя свои цели; не исключено, что они просто стремятся завладеть властью и помешать другим быть счастливыми. В таком случае праксиология должна будет умолкнуть, хотя этика, пожалуй, могла бы сказать немало[251].
6.4. О моральности человека
Часто утверждают, что сторонники свободного рынка исходят из сомнительного предположения, согласно которому все люди ангелы. Очевидно, что в обществе, состоящем из одних ангелов, такая система будет «работать», но только не в нашем грешном мире. Проблема с этим критическим замечанием в том, что ни один либертарианец — за исключением, может быть, каких-нибудь толстовцев — никогда не считал людей ангелами. Сторонники свободного рынка никогда и не думали добиваться совершенства человеческой природы, хотя, конечно, не стали бы возражать, если бы такое произошло. Мы видели, что либертарианцы предусматривают необходимость защиты от агрессоров, только предпочитают, чтобы это делали частные организации, а не государство. Но они никогда не предполагали, что в свободном обществе преступность исчезнет как по волшебству.
Государственники готовы признать, что, если бы люди были «хорошими», никакое государство не понадобилось бы. Государственный контроль нужен предположительно потому, что некоторые люди «испорчены». А что, если бы все люди были «испорчены»? Как отмечает Ф. А. Харпер: «Если политическое правление основано на предположении об испорченности людей, то такое правление приведет к тому, что жизнь каждого члена общества будет подчинена воле политического центра... Воля одного будет господствовать над всеми. Возникает вопрос: кто же является этим диктатором? Поскольку предполагается, что все люди испорчены, он тоже будет испорченным человеком., вне зависимости от того способа, которым он пришел к власти. Логическим следствием этого будет политическое господство абсолютного зла. Результаты такого господства не могут быть лучше, чем в случае, когда общество вообще не знакомо с самой идеей политического господства»[252].
Возможно, этот аргумент неуместен потому, что, как известно каждому, человек — сложное существо, равно способное к добру и злу? Но тогда возникает вопрос: при каком соотношении между добром и злом необходим диктат государства? Любой либертарианец заявит, что раз в человеке смешаны добро и зло, то тем более он прав. Потому что, если мы представляем собой такую смесь, то наилучшим общественным устройством будет такое, в котором зло наказывается, а добро поощряется. Либертарианец убежден, что существование государственного аппарата создает удобный канал для проявления зла, так как правители государства, в отличие от всех остальных, уполномочены практиковать принуждение. Когда то, что в частной жизни считается «преступлением», совершается от имени государства, это называют «проявлением власти демократического государства». Подлинно свободный рынок ликвидирует все способы господства человека над человеком.
6.5. Невозможность равенства
Пожалуй, чаще всего рыночную экономику критикуют за то, что она не приводит к равенству. В защиту равенства выдвигаются разнообразные «экономические» аргументы, такие, как принцип минимума общественных жертв или уменьшающейся предельной полезности денег[253]. Но в последние годы экономисты поняли, что экономическая теория не дает оснований для оправданий эгалитаризма, и, следовательно, равенство нуждается в этическом обосновании.
Экономическая теория, или праксиология, не позволяет обосновать законность этических идеалов, но все-таки даже этические цели должны формулироваться осмысленно. Это значит, что они должны пройти испытание праксиологией на внутреннюю согласованность и концептуальную реализуемость. Концепция «равенства» не проходила такой проверки.
Нужно признать, что иногда критике удавалось остановить наступление эгалитаристов. Осознав неизбежные последствия своей политики, они порой отказывались от нее, хотя чаще только замедляли выполнение своей программы. Например, принудительное равенство заметным образом подрывает стимулы, разрушает адаптационные процессы рыночной экономики, разрушает эффективность механизма удовлетворения желаний потребителей, замедляет процессы образования капитала и даже ведет к проеданию капитала, т.е. порождает все эффекты, отвечающие за резкое падение общего уровня жизни. Более того, бескастовым может быть только свободное общество, и только свобода обеспечивает мобильность капитала в соответствии с продуктивностью. Этатизм, с другой стороны, создает тенденцию к консервации сложившегося (непродуктивного) неравенства.
Это веские аргументы, но никоим образом не решающие. Некоторые люди не оставляют усилий по достижению равенства; многие учитывают отрицательные последствия равенства и делаются более умеренными, т.е. готовыми принять некоторое сокращение уровня жизни ради достижения большего равенства.
При любых обсуждениях проблемы неравенства считается самоочевидным, что равенство — очень привлекательная и достойная цель. Но в этом нет никакой очевидности. Оправданность равенства как цели требует серьезного критического анализа. Доктрины праксиологии выводятся из трех универсальных аксиом: главной (человеческие действия целесообразны) и двух постулатов второго плана — аксиомы разнообразия человеческих умений и природных ресурсов и аксиомы отрицательной полезности труда. Хотя можно построить экономическую теорию и без двух аксиом второго плана (без главной — невозможно), здесь они указаны, чтобы проще вывести законы, непосредственно применимые к реальности[254]. Будем рады послушать каждого, желающего изложить теорию, приложимую к миру, заселенному взаимозаменяемыми людьми.
Итак, разнообразие — это базовый постулат нашего знания о людях. Но если человечество разнообразно и индивидуализировано, каким образом равенство может быть предложено в качестве идеала? Ученые ежегодно собирают конференции по проблемам равенства и призывают к большему равенству, и никто не пытается оспорить базовый принцип. Каким образом природа человека может служить основанием идеала равенства? Если каждый человек уникален, как иначе можно сделать его «равным» другим, кроме как разрушить большую часть его человеческих особенностей и свести в итоге человеческое общество к бессмысленному единообразию муравейника? Поборник равенства, самодовольно оповещающий экономиста о своей конечной этической цели, обязан сам доказать обоснованность своей программы. Он должен показать, каким образом можно сделать равенство совместимым с природой человечества, и должен доказать осуществимость мира, в котором все равны.
Но положение поборника равенства еще кошмарнее, потому что можно доказать, что уже равенство доходов является недостижимой целью. Доход никогда и никак не может быть сделан равным. Доход, разумеется, нужно учитывать не в денежном, а в реальном выражении, в противном случае ни о каком действительном равенстве и речи быть не может. А равенство реальных доходов недостижимо. Каким образом жители Нью-Йорка и Индии могли бы одинаково наслаждаться линией горизонта? Каким образом житель Нью-Йорка может, подобно индусам, наслаждаться купанием в Ганге? Каждый человек живет в своем собственном пространстве, и реальный доход каждого непременно отличается по составу, качеству и разнообразию благ. У нас нет возможности соединить разнотипные блага, чтобы измерить некий «уровень» дохода, так что само стремление к этому ускользающему от измерения показателю совершенно бессмысленно. Следует признать тот факт, что равенство недостижимо, поскольку для человека эта цель концептуально нереализуема — мы все разные и каждый живет в собственном пространстве. Но если равенство является целью абсурдной (а в силу этого