Разгружать багажник вышли два долговязых паренька, сопровождаемые смешливой девичьей компанией. Один бойко поздоровался, стрельнув глазами, и Георгий вдруг поймал в очертании скул, в разлете бровей сходство с лицом, которое давно пора было забыть. Парень, кажется, хотел продолжить разговор, но его приятель, брюнет цыганского типа с толстыми черными бровями, красный от смущения, сразу подхватил сумки и повернул обратно в сторону крыльца. Георгий вспомнил, как Василевский назвал компанию своей подруги детским садом, и теперь в словах хозяина послышалась провокация: «детский Содом».
В бане, устроенной с разумной простотой, оборудованной финской каменной печкой, которой никак не мог нахвалиться Марков, к ним присоединился Константин – водитель, повар, охранник и «фактически брат», как представил его Василевский. Это был молчаливый мужчина с крепкими кулаками, с простоватым чухонским лицом. Позже выяснилось, что они с Владленом школьные товарищи, после окончания учебы разошлись и снова встретились лет пятнадцать назад. С тех пор Константин так и переезжал за хозяином с места на место, выполнял функции сторожа, курьера, помощника и, очевидно, числился номинальным собственником какой-то части семейных активов.
– Знаете, за что я не люблю Петра Великого? – разговорился Василевский, когда они вчетвером уселись за накрытый стол после второго захода в парную.
– Построил город на болоте, а нам тут жить, – сразу поддержал тему Марков.
– И это тоже… Но, главное, все его реформы – на костях, на кровушке народной. Хотя бы Петербург. Согнали мужичков со всей России; силой гнали, как на казнь, потому что за год-два сгорал человек на этой работе, один из тысячи выживал. Зато тебе и гранитные набережные, и каменные площади, и дворцы. А под каждый камень жизнь человеческая положена… Знаешь, что мне это напоминает? Да наши реформы девяностых. Тоже не жалели жизней, бросили народ под колеса истории, как солому. А теперь жалуемся – обезлюдела Россия, обнищала, спилась…
Марков, налегая на квашеную капусту, всем потным лицом изображал согласие.
– Ну а когда у нас по-другому было? И в революцию, и в войну. Народ несчитанный, кидали, как в топку.
– Нет, был период, когда мы шли правильным путем, – возражал Владлен. – Это столыпинские реформы. Начали возводить богатое трудовое государство, на православных нравственных основах. Как бы мы сейчас жили, если б не сотня бомбистов, студенты-народовольцы! Которыми, по сути, манипулировали евреи, чтобы отменить свою черту оседлости. Из-за этой ерунды и разрушили великую империю… И сейчас мы в исходной точке, опять противоборствуют две силы. Одни стоят за созидание, за русского мужика, за постепенное возрождение духа и тела страны через каждодневную пахоту. А другие снова хотят все взорвать и перевернуть в целях личных амбиций и наживы… Как будто мы не проходили в школе, к чему ведет их гуманизм! Нет, господа с двойным израильским гражданством, России нужна стабильность, трудовые честные руки, а не ваш интеллигентский треп о демократии. Дело надо делать, а эти могут только лить говно на митингах и в Интернете. Работать надо! Крутить планету в другую сторону…
– Если б каждому дали возможность просто работать и отдавать не в чужой карман, а на общее благо с учетом приемлемых социальных обязательств, у нас давно была бы не страна, а город-сад, – не удержался от замечания Георгий.
– О чем и речь! – поддержал Василевский. – Богатые ресурсы, талантливый народ, а уровень жизни, как в Нигерии… Бороться надо с этим ненормальным положением. Чтоб элита, чиновники, все это падло батистовое, не только свое брюхо набивали, а дали и людям вздохнуть. Но действовать надо в рамках системы, а не извне. Надо мусор прибрать в головах, отличить здоровую фауну от плесени. Потому что кто-то взял на хапок, отнял у соседа, кинул партнера и загорает в Куршавеле, а кто-то пашет с утра до вечера, поднимает страну… А это такие, как мы, простые русские парни, соль земли, а не московская дешевая школота.
– Извини, – прервал его наконец Георгий, – все это правильно и важно, но из области абстрактных идей. Саша мне сказал, будет конкретный разговор… Возможно, повод для сотрудничества.
Василевский поднял брови, словно удивляясь смелости собеседника, но тут же сощурился лукаво и снисходительно.
– Что ж, повод всегда найдется. Есть один проект, в сфере социального строительства, государственно-частное партнерство. Пока объемы небольшие, но есть шанс со временем выйти на результат. Хотел предложить вам взяться. То есть нужны люди, которые могли бы наладить схему, курировать контакт с администрацией. Проект федеральный, но реализуется здесь у нас, в области…
– Строительство наша тема, – проговорил Георгий. – Но проекты надо обсуждать с цифрами в руках.
– Обсудим, цифры есть. Хотя это так, для начала. – Владлен достал из холодильника новую запотевшую бутылку, раскупорил, скрипнув пробкой о стекло. – А для дальнейшего мне нужна своя команда, хочу построить по-новому всю финансовую политику. Вязну я в этих вопросах, если честно. Надо переструктурировать компанию, крупным взглядом. Учредить фонд, чтобы управлять стратегическими активами… Я этим не занимался никогда. А вам вроде по силам задача.
– То есть хочешь нас в свою команду?
– Я такой человек, что привык доверять интуиции. А интуиция подсказывает, что мы сработаемся. Мы одной крови, ребята, во всех смыслах этого слова.
Марков поднял рюмку.
– За это грех не выпить.
– Согласовано, – кивнул Василевский и перекинул через плечо простыню, словно древнеримский патриций свою тогу.
Часа через два, распаренные, подобревшие от водки и сытости, они вернулись в дом, а молодая компания отправилась на смену. В молочных сумерках казалось, что группка шумных голенастых мальчиков-девочек вот-вот поднимется в воздух и полетит, оседлав наломанные у забора веники. Константин был отправлен присматривать за ребенком, чмокнув Владлена, Марина побежала догонять подруг. Георгия и Маркова Василевский провел по дому, показал гостевые комнаты на втором этаже. Затем принес ноутбук и уже подробно, с договорами и разрешениями, рассказал о проекте развития агропромышленного кластера. Как почти всегда в подобных случаях, «новое дело», о котором он говорил, оказалось старой схемой увода бюджетных средств под «левые» отчеты.
Наблюдая за Василевским, Георгий все яснее понимал, как мало его интересует этот проект. Он договорился до того, что готов полностью передоверить ответственность партнерам, полагаясь на их честность и профессионализм. Вероятно, он не рассчитывал на хороший «подъем» или видел препятствия, о которых предпочитал пока умалчивать. Но внутренний слух Георгия, который после тюрьмы стал особенно чутким на человеческую фальшь, ловил особые ноты в его голосе, холодок в остром взгляде. Правда, сложить эти смутные ощущения в цельную картину было не так просто.
Они снова перешли на разговор о судьбах страны и православии, когда Владлену позвонили по какому-то рабочему вопросу. Он извинился, попросил Маркова принести из кухни еще одну бутылку и вышел. Георгий же вспомнил, что оставил свой телефон в пиджаке, в гостевых комнатах, куда их с Марковым определили на ночь, и поднялся на второй этаж.
Там в проходной гостиной обнаружился тот парнишка, что помогал разгружать багажник. Он полулежал в кресле в неестественной позе, свесив длинные ноги с подлокотника, и с надменным видом листал глянцевый журнал. Следовало бы молча пройти мимо, но взгляд Георгия помимо воли зацепился за тощие бедра, обтянутые узкими джинсами, и он спросил:
– А ты почему не в бане?
– Во-первых, мне не нравится быть обнаженным в присутствии посторонних людей, – ответил тот, очевидно, заранее заготовленной фразой. – К тому же я не люблю пот как таковой. Мне все это чуждо. А вам?
– Мне не чуждо, – ответил Георгий, невольно усмехаясь.
Расценив ответ как поощрение, парнишка скинул ноги с подлокотника и ринулся в атаку.
– Хотите пройти психологический тест?
– Не хочу.
– А если это тест на совместимость? Потом подсчитаем баллы. – Он послал Георгию жгучий взгляд, видимо, тоже отрепетированный перед зеркалом, развернул журнал на нужном месте. – Это же совсем не трудно. Цвет глаз? У меня серо-зеленый… у вас тоже серый, почти голубой. Цвет волос – у меня русый, у вас темный, с сединой. Пирсинг, тату – у вас есть?
– Нет, – ответил Георгий, глядя на него сверху вниз. – А у тебя?
– Это слишком интимно, нужно сначала узнать человека… А любимое блюдо? У меня – фуа-гра и мороженое.
Дрищ, полупидор в полукедах, как окрестили бы его в камере, он напоминал Игоря не столько внешностью, сколько щенячьей молодостью, неисключительные права на которую переходят к другим собственникам слишком быстро. Всматриваясь в его черты, в которых мгновениями проявлялось, но тут же исчезало призрачное сходство, Георгий Максимович ответил:
– Я ем все.
– А я нет, – сказал парнишка, явно окрыленный успехом своей бесхитростной уловки. – Я очень разборчивый, просто ухожу.
– Ухожуй? – поддразнил его Георгий.
– Да нет, просто ухожу, когда мне что-то не нравится! А какое у вас любимое животное? Я обожаю аллигатора.
– Я тоже неравнодушен к крокодилам.
– У нас много общего, это обнадеживает. Любимый напиток? Я обожаю абсент, а вы? Собака или кошка? Однозначно кошка. Лето или зима? Нашли, что спросить… Считаешь ли себя привлекательным?
Он взглянул вопросительно. Георгий сощурился оценивающе.
– Что-то есть.
– Всего-навсего? А что мешает сказать правду?.. Курите ли вы? Нет, и считаю, что все остальные тоже должны бросить. Употребляете алкоголь? Приходится признать. Влюблены ли вы? Разве что совсем немного… Пока. Ненавидите ли кого-нибудь? Конечно, да.
– Кого же ты ненавидишь? – спросил Георгий, чувствуя, что говорит с ним и смотрит ему в лицо только для того, чтобы вновь и вновь ловить следы мимолетного сходства.
– Я ненавижу полицию и вообще военных. Не только как плебеев, но еще как проявление социума, от которого я бесконечно далек. Еще я ненавижу вокзалы, поезда, электрички и метро. Там ко мне все время прижимается кто-нибудь в грязном пальто. Или прыщавые девицы с неизжитыми сексуальными фантазиями. Вообще, не люблю скопища людей, ничего не могу поделать, меня так воспитали. А вот интересный вопрос: что бы ты выбрал, любовь или деньги?