– И как ты ответишь?
Парнишка улыбнулся, надломив бровь над томным глазом, копируя манеру кинозвезд золотого века Голливуда.
– Конечно, и любовь, и деньги. От этой жизни нужно брать все самое лучшее.
Георгий взглянул в окно и увидел, как хозяин дома выходит с телефоном на заднее крыльцо. Василевский кого-то отчитывал, разрубая воздух ладонью, и Георгию вдруг захотелось познакомиться с его манерой «решать рабочие вопросы». Сообразив, как услышать разговор, оставаясь незамеченным, он подмигнул парнишке.
– Ну-ка, пошли.
Тот охотно повиновался. Они спустились по запасной лестнице к веранде, Георгий просунул руку сквозь жалюзи и осторожно приоткрыл форточку. Василевский говорил негромко, но доходчиво:
– Член на рыло ты умеешь, блядь, колбасу на рыло! Ты половины не стоишь того, что я тебе плачу. Дали тебе шанс, так используй его, тебя в рот! А ты мне рисуешь картину Репина «Нагнули»! Мне вот никто шанса не давал, никто, сука, в жизни не давал шанса! Я сам шел напролом, и я тебе скажу – со мной этот покер не канает…
Столь предсказуемый поворот заставил Георгия Максимовича испытать разочарование. Он попытался заглянуть в карты противника, предполагая блеф, но увидел честную пару десяток. А вот парнишка застыл, открыв рот, словно захлебнулся потоком чужой брани.
Георгий пальцем прихлопнул снизу его челюсть.
Уже поднимаясь по лестнице, парень не удержался от комментария:
– По-моему, это неприемлемо, когда люди так ругаются. А от Владлена Иосифовича я вообще не ожидал!
– Ты ему это скажи, – предложил Георгий.
– Вы слишком плохо обо мне думаете. А вот я, наоборот, расцениваю вас достаточно высоко. Если честно, вы на меня сразу произвели впечатление. По крайней мере, не буду говорить, что у вас нет шансов.
Георгий хмыкнул.
– Да ну?
– Просто я с детства создал некий идеал, способный отвечать моим завышенным амбициям. Это должен быть умный, развитый во всех отношениях мужчина, при этом не урод, а также состоятельный в материальном плане… По причине, что человек, который ничего не добился в этой жизни, не заслуживает моего внимания. Я, кстати, Алекс. Вы так и не спросили, как меня зовут.
Георгий пожал церемонно протянутую руку.
– Георгий Максимович. Извини, меня там ждут.
– Между прочим, все это не значит, что я рассматриваю вас как серьезный вариант, – обиделся Алекс тут же. – Это раньше я идеализировал людей, но теперь я никого так просто не пускаю в свою жизнь…
В гостиной Георгий застал компанию возвратившихся из бани девушек. Румяные, оживленные, они помогали Маркову разбирать музыкальный центр. Василевский со своим подручным несли на веранду обеденный стол.
– Решили в беседке, всем кагалом! – крикнул Владлен. – Присоединяйся, руководи процессом…
Хозяйка, гладковолосая Марина, несла из кухни стопку тарелок, Марков нагружал на чернобрового парнишку колонки и еще какие-то части акустической системы. Георгий же вышел через главный вход на веранду и закурил, вглядываясь в темноту, слушая звуки леса, обступившего усадьбу.
Он почти не опьянел от водки, но чувствовал в себе непривычную мягкость. Покой черемуховой летней ночи проникал в душу, словно очищая ее от тюремной плесени. Он уже несколько дней откладывал важный разговор, требующий особого настроя, но сейчас почувствовал, что время пришло. Достал телефон и набрал московский номер Марьяны.
По голосу понял, как значим для нее этот звонок.
– На днях собираюсь к вам в столицу, – сказал он после обоюдных сдержанных приветствий. – Буду рад увидеться.
– Я тоже буду рада, – ответила она, помолчав. – У тебя все в порядке?
– Да, все отлично. Прихожу в себя… Получил уже первые предложения сотрудничества. Как ты?
– Много работы… Жду отпуска только в сентябре.
– Я позвоню, когда буду в Москве.
Он чувствовал, что не может заставить себя произнести слова, которых она ждет. Но Марьяна первая сделала шаг навстречу.
– Нам нужно многое обсудить, Георгий. Позвони, когда определишься с датой, я могу встретить на вокзале или в аэропорту… Я считаю, что нам не нужно разводиться. Если, конечно, ты не настаиваешь…
– Нет, я тоже этого не хочу, – проговорил он. – Обнимаю тебя, Маша. Доброй ночи.
Из беседки доносилась песня Аллы Пугачевой, которой подпевали раздражающе нестройные голоса. Алекс поджидал его на заднем крыльце, глядя в звездное небо, пьяно пошатываясь.
– Смотрите, самолет! А вот вы куда хотите полететь? Лично я мечтаю о Японии. Там дизайн и красота возведены в философию жизни… Я вообще хотел бы умереть от меча самурая, как в фильме «Табу». А вы?
– Я не хочу умирать, – заявил Георгий и взял его за подбородок. Тот покачнулся, отстраняясь.
– Вообще-то у меня своя система ценностей. Даже если бы я от вас сходил с ума, я так воспитан, что не могу целоваться со всеми подряд. Для меня это более интимно, чем оральный секс.
Провинциальный выговор придавал его речи комический оттенок, но смеяться над искренностью было грешно и глупо.
– Ты, Леха, завязывай-ка на сегодня пить.
Георгий повернулся, чтобы уйти, но парень поймал его за рукав и внезапно прижался ртом к его губам, настойчиво, хотя и довольно неумело. Одновременно неловкие пальцы взялись за его брючный ремень.
– И что ты собираешься делать? Раздеть меня и позвать на помощь?
– Просто у меня никогда не было любимого человека, – ответил парнишка невпопад.
– Иди-ка за стол, поешь салата. А то придется заниматься оральным сексом с унитазом. – Георгий взял его за плечи, развернул и подтолкнул к двери, ощущая ладонью хрупкость его тощих лопаток и выступающих позвонков.
Почему-то он подумал что, наверное, в дальних теплых странах Игорь теперь неузнаваемо изменился. Вероятно, возмужал, раздался вширь… Или же мышцы его бедер и плеч иссохли до прозрачной, угловатой худобы? Смог ли он уберечься от смертельной болезни? Каким стало лицо – ожесточенным, равнодушным? Покажется ли знакомым новый голос – возможно, огрубевший, утративший нежность? Георгий на секунду закрыл глаза и явственно различил в воздухе запах августовских яблок.
За столом в беседке пили и закусывали. Марина, подруга хозяина, выводила протяжно украинскую песню, Василевский бережно подтягивал. Саша, обняв двух девиц, покачивал в такт головой – Георгий со щемящим чувством вдруг увидел мешочки под его глазами, глубокие залысины на лбу.
Леша сел за дальний край стола, и девушки тотчас засуетились, нагружая его тарелку картошкой, солеными помидорами, кусками подтаявшего холодца.
Марина закончила песню дрожащим в воздухе долгим звуком, наступила тишина. И тут же Владлен продолжил начатый в отсутствие Георгия разговор.
– Вот бриться теперь совсем не умеют. Вы ребята тоже, наверное, застали, когда еще в парикмахерских брили опасной бритвой. Помню, сначала массаж щек, горячее полотенце налицо, помазок из колонка, одеколон с резиновой грушей… целый ритуал! Такое правильное мужское занятие, элегантное. А сейчас пшикнул пеной из баллона, счистил станком… все второпях. А в армии как брились! На два раза, потом салфетку на щеки… Жизнь имела совершенно иной смысл.
– А ты где служил, Владлен? – спросил Георгий, уже зная ответ на свой вопрос.
– В охране, в ИТК. Я не скрываю, чего тут стесняться? Там жизнь по-новому учишься видеть. Разные были люди – и ОПГ, и убийства с отягчающими. И что подметил: чем серьезнее статья, тем интереснее собеседник…
– Точно, такие есть Шахерезады, заслушаешься, – согласился Марков. – Но лучше уж я со скучными побеседую, только на воле.
– А я любил с людьми поговорить. Когда беседуешь душевно, без давления, человек иногда такое сболтнет, чего и сам не ожидал…
– Плавали, знаем ваши методы, – хмыкнул Саша, снимая с усов размокший в рассоле укроп.
– А я читал одну статью про сталинские репрессии в НКВД, – заявил вдруг пунцовый от водки и смущения Леша. – Там было написано, что геев сажали на железный бак с крысами, а под бак ставили электроплитку… и держали человека, пока крысы его ели.
– Фу! Ужасно! Приятного аппетита! – всполошились девушки, как спугнутые птицы.
Хозяин дома усмехался. Их взгляды встретились, и в эту минуту Георгий Максимович отчетливо понял, что Василевскому нужны не их с Марковым умения и навыки, не совместные проекты и не помощь в финансовых аферах, а только он, Георгий Измайлов, который почему-то интересовал Владлена или его хозяев.
Нарушая паузу, Марина снова негромко запела. Ее чувственный голос, на низких нотах чуть надтреснутый, словно искаженный граммофонной пластинкой, звучал тепло и страстно: «Не говорите мне о нем, не говорите мне о нем…»
– Хорошо, – то ли спросил, что ли доверительно признался Василевский и потянулся к Георгию наполненной рюмкой.
– Хорошо! – присоединился Марков. – За гостеприимного хозяина! И за хозяйку…
Георгий увидел, как Леша тоже наливает себе водки прямо в стакан из-под сока, и нахмурился, показав ему глазами: «Больше не пей». Тот послушно отставил бутылку в сторону.
– Ребята, мы ведь живем не для того, чтоб просто деньги зарабатывать, – откровенничал Василевский. – Конечно, это нужно для семьи, для близких. Для Маринки, для карапуза этого… Но живем-то мы, по большому счету, чтоб разобраться в устройстве мира. А в этой сфере рациональные решения не являются понятийно верными. За что я оценил тебя, Саша, и тебя, Георгий, дорогой. Вы, ребята, что-то знаете про жизнь. Не мозгами знаете, а сердцем…
– Выпьем за сердечные дела, – предложил Марков.
Георгий тоже поднял рюмку и подумал, что не верит ни одному слову Василевского, хотя почти во всем соглашается с ним.
Далеко за полночь, когда гладковолосая Марина и верный Константин повели в пристройку подвыпивших подружек, а Марков отправился куда-то за баню с одной из девиц, Владлен с Георгием оказались на террасе.
– Вербовать будешь? – спросил Георгий.
– Будем, – кивнул с улыбкой Василевский.
– Маузер просить? Или наган?