Власть. Монополия на насилие — страница 37 из 57

Так не бывает, и верить объяснению «Единой России» оснований, мне кажется, нет. Что более вероятно: либо «Единая Россия» в не очень благоприятной для нее Москве решила рекламироваться чуть более осторожно, прячась за спины городских властей и избиркома, имидж которых с точки зрения москвичей более нейтрален; либо просто речь идет об экономии партийных средств — за рекламу с логотипом партии платит партия, за рекламу без логотипа партия не платит.

Я не знаю, какая из этих двух версий имеет больше отношения к реальности. Может быть, кстати, что и обе. Но в любом случае речь идет о каком-то неприлично мелком обмане. И вот эта мелочность — она сильнее всего впечатляет. Бесспорно ведь, что у «Единой России» достаточно денег, чтобы за свой счет обвешать своей рекламой всю Москву, но эта партия почему-то предпочитает видеть свой слоган на городской социалке, за которую платит город.

У «Единой России» достаточно хитрых политтехнологов, которые могли бы придумать такую рекламную кампанию, по поводу которой не пришлось бы потом смешно оправдываться, сваливая все на рекламное агентство. Даже враги «Единой России» не стали бы спорить с тем, что это самая богатая партия с самым обширным административным и вообще любым ресурсом. Но ведет она себя при этом как крупье в импровизированном вокзальном казино с тремя наперстками. Удивительная партия все-таки.


3 ноября. Как известно — по крайней мере, и президент Медведев, и премьер Путин об этом постоянно говорят, — любые спекуляции на тему межнациональных отношений в нашей стране очень опасны, а в предвыборный период опасны вдвойне. Две недели назад Дмитрий Медведев даже говорил о «добровольном моратории» на межнациональную тематику во время предвыборной кампании.

Я не хочу упрекать «Единую Россию» в нарушении этого моратория, мне вообще кажется неправильной и лицемерной система негласных и нигде не зафиксированных правил игры, существующая в нашей политике. Но все же стоит обратить внимание на инициативу «Единой России» об обязательном знании русского языка для иностранцев, работающих в России в сфере ЖКХ, торговли и бытового обслуживания. Автор проекта, председатель комитета Госдумы по образованию Григорий Балыхин говорит, что наличие в обществе большого количества иностранцев, не владеющих русским языком, «провоцирует известную напряженность в обществе и создает потенциальную угрозу межнациональному согласию».

В рамках борьбы с разжиганием межнациональной розни предлагается собрать всех гастарбайтеров и проверить их на знание русского языка, тех, которые не пройдут проверку — выдворить. В рамках, снова процитирую, борьбы с «угрозой межнациональному согласию».

Я не знаю, примет Госдума проект Балыхина или не примет — думаю, после выборов об этом проекте просто тихо забудут и все, — но этот проект дает прекрасный повод обратить внимание на очень простой вопрос. Где грань между спекуляциями на межнациональную тему и важными неотложными шагами, направленными на борьбу с разжиганием? Лозунг об обязательном экзамене на знание русского языка, в принципе, вполне мог бы прозвучать, да наверняка и прозвучит, в пятницу на «Русском марше», и звучать он там будет с точки зрения властей вполне по-экстремистски. А в исполнении единороссов из Госдумы — нормально, даже респектабельно: защита межнационального согласия.

История с проектом Балыхина тем и интересна, что она показывает истинную цену любым добровольным или недобровольным ограничениям, касающимся публичной политики — в риторике не бывает четких границ, слова без контекста не имеют вообще никакого смысла и могут иметь совершенно противоположные значения.

Какого-нибудь несистемного националиста за призыв к тестированию мигрантов на знание русского языка заберут в полицию, а если с такой же инициативой выступит «Единая Россия», политологи скажут, что это принесет ей сколько-то процентов новых голосов.

Я вообще иногда сочувствую нашим политологам — у них ведь всегда так. Что бы ни происходило, в конечном итоге это принесет новые голоса «Единой России».


31 октября. Летом, когда придумали «большую Москву», в газетах было модно печатать схемы будущего отселения федеральных учреждений на новые московские земли. Рисовали на картах: вот сюда переедет Госдума, вот сюда правительство, а вот на это болотце — Верховный суд. Кому интересно, чем все кончилось, приезжайте к станции метро «Китай-город». Там можно увидеть государственное учреждение, которое никуда и никогда не собирается переезжать. Из-за жестяного гофрированного забора, стоящего уже не первую неделю, торчат теперь столбы и решетки стационарной, на века, ограды, которой теперь обнесен весь квартал между Варваркой и Ильинкой. Бывшее здание ЦК КПСС и соседние с ним строения заключены теперь в, как это на воровском языке называется, периметр. По углам — будки контрольно-пропускных пунктов. Запретный город как он есть.

«Архнадзор» возмущается, что теперь нарушено конституционное право граждан на доступ к культурному наследию: имеются в виду оказавшиеся внутри периметра палаты XVII века и церковь Троицы в Никитниках. ФСО в ответ обещает выдать специальные пропуска постоянным прихожанам этой церкви, но разве в церкви дело?

Забор, который сейчас там достраивают, только фиксирует давно существующее положение вещей. Эти несколько кварталов к востоку от Красной площади и без забора уже много лет остаются настоящим запретным городом: каждое второе здание там занято федеральными госструктурами.

Район Ильинки, Варварки и Никольской уникален — в самом центре Москвы, рядом с Кремлем, сохранена сплошная застройка начала XX века. Там очень красиво, там что ни дом, то шедевр. Этот район, в общем, и есть тот старый город, который, как во всех мировых столицах, наиболее конвертируем с точки зрения развития туризма и, как модно теперь говорить, общественных пространств. Но туристу, и вообще человеку, хоть москвичу, хоть командировочному, хоть кому, нечего делать в квартале, заселенном чиновниками. Это давно уже мертвый город, и дело совсем не в заборах.

Единственная возможность вернуть гражданам их конституционное право на доступ к культурному наследию — отселить все эти учреждения в те места, которые обозначены на карте «большой Москвы». Но, судя по всему, «большая Москва» — это что-то вроде «большого правительства», то есть нечто инновационное и прогрессивное, но гораздо менее реальное, чем столбы и решетки уже почти построенного забора.


28 октября. Юрий Лужков продолжает наполнять свое участие в деле Банка Москвы политическим смыслом, причем делает это стремительно — еще неделю назад он критиковал Кремль довольно робко и без обобщений, ругал одного только Дмитрия Медведева, а в адрес Владимира Путина и власти вообще ничего обидного не говорил, наоборот, приветствовал возвращение Путина в президенты.

За эту неделю Лужков дал еще несколько интервью — «Известиям», телеканалу «Дождь» и так далее, — и добрых слов он уже ни о ком не говорит, зато ругает буквально всех. Год назад, уходя из власти, Лужков был последним, как их называли в девяностые, «политическим тяжеловесом» из тех времен, и сейчас, когда читаешь его оборонительные выступления, трудно с этим определением не согласиться — конечно, тяжеловес.

В нынешнем поколении политиков нет никого, кто умел бы так сопротивляться. Иосиф Кобзон на днях сравнил Лужкова с Муамаром Каддафи — мол, Каддафи умер на родине, и Лужков тоже не эмигрирует. Сравнение, конечно, двусмысленное, но понятно, что имел в виду Кобзон. Лужков, конечно, настоящий герой старой школы, сейчас таких уже не делают. И хотя нужно быть Кобзоном, чтобы ностальгировать по временам позднелужковского застоя, в конфликте Лужкова и Кремля трудно встать на сторону гонителей. Хотя бы из эстетических соображений.

И, кстати, не только эстетических. Публичная активность Лужкова, конечно, не остается без ответа, и это, конечно, странный ответ. Прокремлевская молодежь вешает на улицах Москвы антилужковские билборды с пародией на банковскую рекламу с Брюсом Уиллисом. Года полтора назад, когда Лужков был мэром, такие плакаты смотрелись бы верхом смелости и остроумия, сейчас выглядят мерзко, потому что всегда мерзко выглядит поддакивание карательной системе, особенно замаскированное под нонконформистское искусство.

Но молодежь — Бог с ней, поведение взрослых тоже не вызывает восторга. Глава кремлевской администрации Сергей Нарышкин говорит теперь, что при Лужкове в Москве был запредельный уровень коррупции. Спорить с этим глупо, но за Нарышкина все равно неловко, потому что он ведь и год назад был главой администрации, но о коррупции почему-то молчал. Более того — как известно, Лужкова сняли не за коррупцию, а по причине «утраты доверия», и, это легко проверяется по архивам новостей, все кремлевские и околокремлевские источники объясняли, что причиной всему стали попытки Лужкова критиковать президента при сохранении демонстративной поддержки премьера.

Владимир Путин и сам год назад открыто сказал, что Лужкову пришлось уйти, потому что он не сработался с президентом. По-моему, из этого следует вполне однозначный вывод: если бы тогда Лужков сумел не поссориться с Кремлем, сумел сработаться с президентом, на «запредельную коррупцию» Кремль не обращал бы внимания, тем более, что он на нее действительно никак не реагировал. И лично Сергей Нарышкин не реагировал тоже. А теперь Сергей Нарышкин делает открытие — оказывается, при Лужкове была коррупция. Действительно, кто бы мог подумать.

Мы видим, что Лужкову действительно удалось политизировать конфликт вокруг своего участия в деле Банка Москвы. Поможет ли ему это — вряд ли. Чего Лужков уже добился — поставил Кремль в неудобное положение. Но это ведь привычное положение для Кремля, поэтому нынешняя перебранка вряд ли избавит Лужкова от проблем.


11 января. Сколько я себя помню, «скандальные заявления Жириновского» — это всегда был отдельный жанр, что-то вроде индийского кино, когда не имеет значения, что хотел снять режиссер — боевик, комедию или мелодраму, все равно получается одно и то же, а в финале все поют и танцуют.