Концерта упал, и Маркс с не меньшей, а то и с большей ожесточенностью набросился на представления о международном порядке, соперничающие с его видением и угрожающие подрывом последнего.
Свободная торговля, переживавшая в то время свой расцвет, как раз относилась к таковым, поэтому в Брюсселе и позже Маркс пытался обернуть интернационалистскую логику классической политической экономии против нее самой: капитализм, распространяясь по планете, в действительности подготавливал почву для скорой всемирной победы рабочего класса. Вот что он писал в речи, которую готовил для конгресса по свободной торговле в Брюсселе: «Мы за свободную торговлю, потому что благодаря свободной торговле все экономические законы, с их глубочайшими противоречиями, будут действовать в более широких масштабах, охватывая большие территории, вплоть до всей земли; столкновение этих противоречий, когда они объединятся в общую группу, закончится сражением, которое приблизит освобождение пролетариата»[56]. Выступая в газетах, Маркс уделял много внимания движению за свободную торговлю и, в частности, Кобдену, внимательно следя за его политическими маневрами и теоретическими трудами. Как он предсказывал в 1857 г., после унизительного поражения Кобдена на выборах в Манчестере, силы джингоизма и авантюризма за рубежом оказались гораздо сильнее, чем Кобден предполагал, а влияние общественного мнения, на которое он так полагался, менее предсказуемым. К общественному мнению Маркс относился пренебрежительно, утверждая, что «как правильно говорят, половину его Палмерстон фабрикует, а над второй – смеется»[57].
Больше тревог, чем свободная торговля, все-таки служившая, по его мнению, историческим задачам, доставляло Марксу соперничество с Мадзини. Сильнее и заметнее всего это проявлялось в работе Международного товарищества трудящихся (так в то время назывался Первый Интернационал), занимавшей с 1864 г. львиную долю его времени и принесшей ему широкую известность. Цели и задачи этой организации поначалу были неясны. Ее основали британские лидеры рабочего движения, еще не сформировавшие свои идеологические позиции. Когда за два дня до первого собрания друг Маркса, портной по имени Иоганн Эккариус, задал вопрос о ее программе, то был поражен расплывчатостью ответа и пожаловался Марксу, что ему «придется выступать на публичном собрании с речью о программе, содержания которой я не знаю и язык которой для меня непонятен»[58]. На самом собрании также ничего не прояснилось. Главный оратор, представитель лондонского рабочего движения по имени Джордж Оджер, ударился в разглагольствования на общие темы о Польше, о необходимости сотрудничества английских и французских рабочих, а также о необходимости ответить на «встречи и праздники» «королей и императоров» мощным «братством народов», которое будет действовать «во благо человечества» и «всех людей труда»[59].
Подобная возвышенная сентиментальность во многом повторяла язык Мадзини, в то время одного из наиболее известных европейских беглецов, осевших в Лондоне, к которому Оджер относился с восхищением. Неудивительно, что когда Товарищество начало всерьез разрабатывать свои принципы, его лидеры обратились именно к рассуждениям Мадзини. Еще один его последователь зачитал на собрании комитета правила (составленные Мадзини) Итальянской ассоциации рабочих, встреча которой в тот момент как раз проходила в Неаполе. Его предложение принять эти же правила лондонским комитетом МТТ было сразу одобрено[60].
Одобрено, но не Марксом, который уже принял значительное участие в управлении новой организацией. Тот пришел в бешенство. Правила, которые принял комитет, были, как он сообщал Энгельсу, «отвратительно приземленной, плохо написанной и невнятной преамбулой, претендующей на статус декларации о принципах, в которой повсюду прослеживался Мадзини». Быстро взявшись за дело, Маркс отредактировал их до полной неузнаваемости, заменив текстом собственного сочинения, так называемым «Учредительным манифестом Международного товарищества рабочих». «Я отредактировал всю преамбулу, выбросил декларацию о принципах и заменил сорок правил десятью. Там, где дело касается международной политики, я говорю о странах, а не о национальностях… Я был вынужден включить две фразы о «правах» и «долге» в предисловие к манифесту [таким образом он воздавал должное теориям Мадзини], а также упомянуть “правду, мораль и справедливость”, однако все они употреблены так, что не могут причинить никакого вреда»[61].
Влияние Мадзини мало интересовало историков Международного товарищества трудящихся, которые в целом писали о нем как о коммунистическом триумфе, как будто именно оно неизбежно привело к созданию в революционной Москве ленинского Третьего Интернационала. Они легко рассуждали о Первом Интернационале как о новаторском начинании, прославившем Маркса. Однако сам Маркс никак не мог претендовать на авторство идеи о создании МТТ. Его главные организаторы Джордж Оджер и Уильям Кример получили ценный организаторский опыт в лондонском движении трудящихся. За границей симпатии радикалов вызывали итальянское объединение и американская Гражданская война. В марте 1863 г. состоялось большое публичное собрание в честь северян, на котором выступал и Кример. Маркс присутствовал там и писал Энгельсу, что рабочие «говорили великолепно, практически не прибегая к буржуазной риторике и нисколько не скрывая своей оппозиции к капитализму». Далее в том же году последовало восстание против русского правления в Польше. Делегация движения трудящихся обратилась к премьер-министру с требованием не препятствовать войне с Россией. Еще одним стимулом для нового трудового интернационализма стали события во Франции. В 1862 г. император Наполеон III опрометчиво содействовал поездке группы рабочих на Лондонскую выставку, где за чаем с представителями английского трудового движения они запланировали создание такого же комитета, чтобы обмениваться идеями. Неудивительно, что Маркс разглядел за этим первым заседанием Товарищества, что «реальные силы», как он писал Энгельсу, пришли в движение.
Рабочие в сердце индустриальной революции действительно пришли в движение, однако было неизвестно, в каком направлении Международное товарищество трудящихся их поведет: предпочтет ли оно Мадзини с его националистским республиканством или более радикальный социализм Карла Маркса? Дух Мадзини, в котором начиналась его работа, приветствовала и поддерживала первая официальная газета Товарищества «Улей», писавшая, что права трудящихся «следует отстаивать, не затрагивая без необходимости законные права капитала». Маркс вряд ли одобрял подобные рассуждения, но, будучи секретарем Товарищества, старался действовать более осторожно, чем можно было предположить, основываясь на его ранних трудах. «Понадобится время, прежде чем пробужденное движение будет готово к былой резкости высказываний», – делился он с Энгельсом. Учредительный манифест Маркса преимущественно основывался на его детальных исследованиях для «Капитала», и пылкая риторика коммунистического манифеста в нем была приглушена. Как и Мадзини, Маркс понимал необходимость сочетания национальных и интернациональных действий, однако рассматривал их через призму активизации трудового движения – подъема «общего движения рабочих… развитого до национальных масштабов», которое облегчило бы формирование «братских уз… между рабочими разных стран»[62].
Хотя подобные формулировки показывают, что оба рассуждали во многом одинаково, Маркса возмущали постоянные призывы Мадзини к англичанам[63]. Он пришел в бешенство, когда авторство основополагающих документов Интернационала приписали итальянцу, а не ему. Он настаивал на том, что республиканство в варианте Мадзини, отрицая классовую борьбу, приведет, как было сказано в одном из интервью, только к «другой форме буржуазного деспотизма». Тем не менее Маркс был уверен, что итальянец занял проигрышную сторону в истории. В сентябре 1867 г. он с ликованием писал Энгельсу, что многочисленные европейские группы рабочих объединяются под знаменем Интернационала: «И когда наступит новая революция, а это может произойти быстрее, чем кажется, мы (то есть вы и я) будем иметь этот мощный мотор в своем распоряжении. Сравните это с результатами действий Мадзини и прочих за последние 30 лет! И это без финансовой помощи… Мы можем быть совершенно удовлетворены!»[64]
Нечто вроде обмена мнениями между ними произошло только после кровавого подавления Парижской коммуны в мае 1871 г. Во время, когда во французской столице происходили бои между силами Коммуны и армией новой Третьей Республики, Маркс мало что мог сказать; однако его последующий памфлет, воспевающий Коммуну, читали очень широко. Зная о подробностях конфликта преимущественно из прессы, он опубликовал статью «Гражданская война во Франции: воззвание Генерального совета Международного товарищества рабочих» только через две недели после «Кровавой недели», когда правительственные войска расстреляли более 20 тысяч предполагаемых коммунаров. Сам Маркс пришел к выводу, что провал Коммуны иллюстрировал опасности преждевременной революции. Однако детали его анализа ускользнули от нового французского министра иностранных дел Жюля Фавра, который тут же сделал Марксу и Интернационалу широкую рекламу, призвав своих коллег по всей Европе заклеймить их как «общество, сеющее войну и ненависть». В результате Маркс прославился еще больше, а его революционный пролетарский интернационализм оказался в центре внимания, хотя на самом деле не имел ничего общего с Коммуной и определенно не предлагал последовать ее примеру. За этим последовали многочисленные интервью, статьи в газетах и даже первые попытки создания истории Интернационала. «Мне выпала честь оказаться на тот момент главной мишенью для клеветы и угроз в Лондоне, – писал он. – Это большое благо после утомительной двадцатилетней идиллии в моей берлоге»