[113]. Несмотря на все странности сенсимонизма, его основные идеи к концу века стали общепринятыми. К ним относилось, в частности, представление об инженере как о труженике во благо человечества, о техническом специалисте как о примирителе народов. Сюда же можно причислить псевдоэволюционное утверждение о принципах интернациональной организации, связывающей искры жизни в крошечные, исключительно биологические микроорганизмы, а далее в великую цепь бытия до ее расцвета в виде комплексных социальных интернациональных структур. Будучи ранней формой технократии, эта философия инженерного устройства мира гордилась своим рационализмом, опираясь в то же время на глубокую, почти мистическую веру в совершенство человека. Идею о том, что природа неизбежно развивается в сторону мировой гармонии, восприняли многие выдающиеся интернационалисты. Южноафриканский государственный деятель Ян Смэтс, сыгравший ключевую роль в основании Британского Содружества и Лиги Наций, был серьезным ботаником и философом: его доктрина «холизма» являлась важным эволюционным аргументом в пользу интернациональной ассоциации наподобие сенсимонистской. Вудро Вильсон также объяснял необходимость создания Лиги Наций тем, что она представляла кульминацию стремления природы к объединению. Фигуры, подобные Смэтсу и Вильсону, были политиками и администраторами, а не революционерами. Они верили в реформы, в научный и технический опыт, который должен был распространиться в обществе с возникновением нового лидирующего класса. Ничего нельзя добиться без необходимых институтов, а эти институты должны оказаться в правильных руках.
Элитаризм, явственно прослеживающийся в данном подходе, прекрасно отражали работы двоюродного брата Дарвина Фрэнсиса Гальтона. Путешествуя по Египту, он встречался с сенсимонистами и был впечатлен их энтузиазмом. Утратив веру в англиканскую церковь, он уже мечтал стать гражданином «государства, образованного по платоновской схеме». Для Гальтона не было таких социальных вопросов, которые нельзя было бы решить приложением научного метода; в своей знаменитой статье он пытался применить статистику даже к оценке «эффективности молитвы». Он основал собственную очень успешную общественную науку – евгенику, с помощью которой надеялся «создать своего рода научное духовенство во всем королевстве», чтобы пропагандировать здоровье и социальный прогресс.
«Платоном» в этой системе независимого общественного правления под предводительством интеллектуальной элиты был бывший секретарь и ученик Сен-Симона Огюст Конт. Мира и процветания можно было добиться, писал он в своем «Плане научных исследований, необходимых для реорганизации общества» в 1822 г., путем систематического применения научного подхода к делам общественного правления. Мир, по Конту, вступал в «третью фазу» – научную, – пройдя через теологическую и метафизическую, и новая наука об обществе, известная как «социология», должна была дать инструменты для рационального социального управления. Для Конта это был в первую очередь национальный проект, но он не был бы сенсимонистом, если бы не размышлял о его интернациональном приложении. Конт полагал (это отражено в его трудах, написанных до драки за Африку), что век колониализма подошел к концу и войны вместе с ним. Поскольку милитаризм доживал последние дни, никакого политического движения к объединению не требовалось. Скорее, всем нациям следовало двигаться по направлению к формированию «однородного торгового класса», к наднациональной «духовной власти», а не к «стерильному космополитизму». Этой духовной властью являлась, безусловно, наука, а в более практическом аспекте – изучение законов, подталкивавших людей к объединению[114].
Статистика, таким образом, служила ключом к правильному управлению, как утверждал ранее Бентам, потому что только через исчисляемые данные и статистические исследования можно было открыть законы прогресса как в обществе, так и в природе. Как выразился один известный ученый, «человек кажется загадкой, только если рассматривать его как индивида; в массе это уже математическая проблема». Если цифры не лгут, то как может политика обходиться без них? Статистики имеют дело с фактами. Они знают, как их категоризировать, чтобы указать правительству, когда законодательство даст нужный эффект, и чтобы понять, какие факторы будут влиять на его исполнение. И действительно, по мнению отца современной научной статистики Ламбера-Адольфа-Жака Кетле, тот факт, что общество управляется статистическими законами, отодвигает политиков на второй план: управление, по сути, заключается в том, чтобы приспосабливать политику к взаимодействию с этими законами и избегать потрясений. Для этого политикам, безусловно, нужна помощь статистиков. В письме к своему бывшему ученику, супругу королевы Виктории принцу Альберту Кетле, в 1858 г. описывал статистику как «правительственную науку»[115].
Принц-консорт делал все возможное, чтобы популяризировать гуманистическую миссию статистики. В последней речи, произнесенной им незадолго до смерти, он поздравил делегатов Международного конгресса статистики 1860 г. за вклад во всеобщее счастье человечества. В то время статистика как научная дисциплина все еще была объектом «предубеждений, упреков и нападок»: Диккенс, к примеру, любил пародировать самоуверенные заявления статистиков на съездах Британской ассоциации за развитие науки. Однако вскоре статистики избавились от первоначальных радикальных настроений и показали свою незаменимость – в страховании, медицине, инженерии и других сферах. Они предлагали возможность обобщать данные из разных стран с разным общественным устройством, тем самым, по мнению Бентама, способствуя мудрому управлению миром в целом.
Тем не менее, чтобы справляться с этой задачей эффективно, недостаточно было просто собирать данные. Собранную информацию следовало категоризировать и сделать доступной в стандартизированной форме, поскольку без этого сравнение и накопление данных было невозможно. Задолго до эры глобального потепления и создания сложных международных финансовых инструментов сравнение данных, полученных из разных стран с разным устройством, требовало предварительных договоренностей о том, в каком виде эти данные должны быть представлены и как классифицировать события и объекты. Иными словами, требовались международные действия по кодификации и стандартизации. Кодификация – еще один термин, предложенный Бентамом, – стала общей задачей для представителей множества профессий, предпринявших в середине XIX в. значительные усилия для оценки, обобщения и категоризации событий, предметов и институтов.
Благодаря этому по всему миру формировались новые научные сообщества, складывались новые профессиональные институты, сосредоточенные в первую очередь на задаче формирования органа власти для соблюдения согласованных общих стандартов измерений и оценок. В те времена устанавливать стандарты было легче. Золотым стандартом считался идеал монетарного интернационализма, а «стандарт цивилизации», как говорилось раньше, давал образец для территориального разграничения народов мира в зависимости от их «пригодности» для применения международных законов. Однако реальное приложение стандартов было менее красивым и более технологичным. Организованная принцем Альбертом в 1851 г. Международная выставка привлекла внимание к развитию точной инженерии, в результате чего Британская ассоциация в поддержку искусства, торговли и промышленности предложила «принять единую систему [мер] для всего мира». Одновременно статистики старались достичь международного соглашения по медицинской номенклатуре, чтобы облегчить сопоставление данных по смертности, поступающих из разных стран[116].
Благодаря изобретению телеграфа международная связь стала еще одной ареной для сотрудничества. Международный телеграфный союз (ITU) – первый в мире общественный интернациональный орган – был создан в 1865 г. для преодоления задержек, вызванных необходимостью распечатывать телеграфные сообщения по одну сторону границы и вручную передавать их другой стороне. Члены союза обязывались принимать все международные сообщения, связать свои системы в общую сеть, стандартизировать цены на отправку телеграмм и использовать союз как клиринговую палату для своих счетов. Когда сообщение значительно выросло, а цены упали, союз стали приводить в качестве примера международного сотрудничества. Никого не заставляли в него вступать. Тем не менее преимущества членства или, как в случае с Британией и Америкой, соблюдения стандартов союза говорили сами за себя. Похожим образом в 1874 г. сформировался Всемирный почтовый союз, который через десятилетие стали называть зачатком будущего мирового правительства[117].
Еще более всеохватывающим стало движение за унификацию мер и весов. В 1875 г. в Париже прошла Международная конференция по мерам и весам, после чего широко распространилась французская метрическая система. Британские инженеры, обеспокоенные стандартизацией размеров винтов и гаек, заложили основы современной Международной организации по стандартизации, пожалуй, самой влиятельной частной организации в нынешнем мире, оказывающей огромное и преимущественно невидимое влияние на большинство аспектов нашей жизни. Стремление стандартизировать измерение времени (задача, которую значительно облегчало возникновение радиотелеграфии) привело через четыре десятилетия, несмотря на сопротивление, в частности, представителей метеорологии, к учреждению постоянного Международного бюро времени в Париже. Доверие к экспертам с их способностью договориться, несмотря на границы между странами, простиралось не только на область техники; оно касалось также вопросов социальной и экономической политики. Политика применения наказаний, к которой Бентам проявлял большой интерес, входила в число сфер для социальных реформ, где активно действовали сторонники стандартизации; еще одной такой сферой являлось здравоохранение