» на берегу Женевского озера; кабинет Драммонда оказался в бывшей спальне свояченицы австро-венгерского императора Франца-Иосифа[171].
Джордж Слокомб, популярный писатель периода между двумя войнами, проводивший много времени в Женеве, был потрясен контрастом между штаб-квартирой новой дипломатии триумфальных демократий и роскошными особняками ее дискредитированных предшественниц. Швейцария в то время воспринималась как олицетворение буржуазной скуки:
Вместо дворцов королей и императоров, наследственных аристократов, стены которых видели подъем и падение Священного Союза, стычки царя Александра с Меттернихом из-за его же судеб и интриги Талейрана, современный Концерт Наций избрал для себя сеть отелей с банальным видом на Монблан, возвышающийся над озером, словно на открытке, с мебелью, обитой одинаковым красно-зеленым бархатом, с набившей оскомину имитацией французской кухни, натертыми до блеска сосновыми полами и белыми дверьми, кружевными занавесками и германо-швейцарскими управляющими, скрипучими лифтами и двойными рамами… отелей без истории и без характера, с симметричными зелеными или серозелеными фасадами, мимо которых громоздкие автобусы три раза в день монотонно проезжают к вокзалу Корнаван…[172]
Тем не менее выбор места выдавал гигантские амбиции и геополитические ставки новой организации. В то время как большевизм угрожал распространиться по всей Европе и Ближнему Востоку, в ситуации, когда с точки зрения здравоохранения глобальные опасности были серьезнее, чем когда-либо ранее, Лига приобретала новое значение.
Особое внимание к Секретариату привлекли два кризиса, разразившихся после войны. Один из них – положение сотен тысяч беженцев в Восточной Европе и на Ближнем Востоке, гуманитарная и медицинская катастрофа, справиться с которой более старые благотворительные организации уже не могли, что заставило великие державы просить новую Лигу вмешаться. Другой – экономический кризис в Западной и Центральной Европе, в результате которого государственные деятели против воли были вынуждены прислушаться к экспертам (ведущие экономисты и банкиры озвучили возможные последствия финансовой нестабильности на конференции в Брюсселе в 1920 г.) и согласиться на создание в рамках Лиги постоянного департамента по изучению экономических и финансовых вопросов. Драммонд поначалу был обеспокоен таким непредвиденным расширением своих обязанностей, однако его заместитель Жан Монне счел это отличной возможностью. Так же воспринял ситуацию и друг Монне, Реймонд Фосдик. Пребывание Фосдика на посту заместителя Генерального секретаря ограничилось всего несколькими месяцами, прежде чем стало ясно, что США не вступят в организацию. Однако за это время он значительно способствовал укреплению идеи о «гуманизации» дипломатии Версаля через «систематический подход к международным проблемам, от которого все могут выиграть, ничего не потеряв». Для этого, писал Фосдик, подходил «метод последовательных международных конференций… Он обеспечивает не только централизацию и координацию интернациональных механизмов, но также упорядоченное и систематическое развитие»[173].
Фосдик – одна из тех важнейших фигур, оставшихся в тени, которые помогли предотвратить регресс в 1920 г. и консолидировать стремление к интернационализму в американской политике после 1940 г. Вернувшись в штаты к моменту унижения Вильсона, он ответил Конгрессу, оказав помощь в организации кампании в поддержку Лиги. Позднее, во главе Фонда Рокфеллера, Фосдик сыграл важную роль в финансировании некоторых технических операций Лиги. Другие сотрудники новой международной организации прослужили в ней дольше и оказались не менее энергичными. Альберт Томас за короткое время превратил Международную организацию труда в мощный орган защиты прав трудящихся. Артур Солтер, работавший во время войны вместе с Монне в Союзном комитете морского транспорта, возглавил новую секцию экономики и финансов, способствовавшую стабилизации финансовой ситуации в Австрии и Венгрии, а также расселению беженцев в Греции и Болгарии. В числе его молодых коллег были шведский экономист Пер Якобсон, позднее возглавивший Международный валютный фонд, и Людвик Райхман, польский специалист в области здравоохранения, сражавшийся с тифом в Восточной Европе: он основал в Лиге секцию здравоохранения при финансовой поддержке Фонда Рокфеллера. Эти люди превратили Лигу в центральное агентство по европейской реконструкции после Первой мировой войны. Комментаторы того времени подчеркивали тот факт, что «комитеты экспертов более эффективно функционируют на международном, а не национальном базисе»[174].
Еще долгое время после окончания острого кризиса техническая служба Лиги сохраняла свою высокую эффективность. Благодаря статьям 23 и 24 Пакта, где оговаривались полномочия Лиги в борьбе с опиумным трафиком и работорговлей, Лига могла объединять под своим началом «все международные бюро, учрежденные ранее на основании общих договоров, если стороны, подписавшие такие договоры, изъявят свое согласие». Таким образом, под ее покровительством и защитой вскоре объединилось множество международных ассоциаций, сформированных после Первой мировой войны. Сбор данных и опубликование статистических сводок были не самой захватывающей деятельностью, однако, как отмечал Отле еще до войны, они закладывали основание для будущего международного разрешения проблем, адаптации правительств к взаимодействию с Лигой, которая могла попросить, а то и потребовать от них определенной информации, и разрушения Лигой международного сговора в сфере наркоторговли и проституции. В этих нелицеприятных сферах, как вскоре понял Фосдик, сотрудничество могло быть еще шире: немецкие и советские официальные лица работали совместно с техническими службами Лиги еще до того, как их страны к ней присоединились, а сотрудничество с американцами продолжалось весь период ее существования. Сосредоточенная больше на Европе, благодаря своей технической стороне деятельность Лиги постепенно распространилась на Китай, Сингапур и Западную Африку. Всемирная организация здравоохранения под руководством Райхмана успешно справилась не только с последствиями кризиса здравоохранения 1920-х гг., но и с последствиями депрессии и влияния колониального правления на положение азиатского фермерского населения. Когда кризис заставил колониальные администрации экономить, благодаря финансированию Фонда Рокфеллера французские, голландские, американские и хорватские врачи стали ездить в Азию, чтобы следить за влиянием аграрных реформ на ситуацию в здравоохранении. Так называемая «первая Бандунгская конференция» – конференция Лиги Наций 1937 г., проведенная в «Восточном Париже» и посвященная вопросам здравоохранения в сельской местности, – положила начало международному здравоохранению как новому полю деятельности и активных вмешательств. На ней профессионалы сформулировали проблемы, с которыми мы сражаемся до сих пор, касающиеся всеобщей вакцинации против эпидемических заболеваний и других способов глобальных вмешательств, а также профилактической медицины, связывающей здравоохранение с широким спектром вопросов нищеты, землевладения и политических институтов. Однако, насколько бы впечатляющими ни были результаты здравоохранительной деятельности Лиги, в других сферах она также достигла успехов. Будучи первым подобным международным органом, Лига стала длительным экспериментом: она справлялась с новыми задачами, выстраивала новые сети профессионального взаимодействия и искала новые подходы к решению международных проблем[175]. Некоторые инициативы, конечно, так и не были реализованы: Международный институт интеллектуального сотрудничества так и не преодолел споры о том, стоит ли заново допускать к участию представителей Германии, и ограничился элитарной концепцией культурного взаимодействия. Несмотря на многочисленные дебаты 1920-х гг. о рационализации международной жизни путем научного управления, сотрудничества и координации, многие конференции Лиги не принесли ощутимых результатов. Дискуссии о криминализации терроризма – забытый эпизод, о котором историки вспомнили после 11 сентября, – ни к чему не привели, поскольку с точки зрения идеологии Европа была сильно раздроблена, так что все надежды на общее определение преступления не оправдались. Международные юристы в 1937 г. добились того, что Лига одобрила договор об учреждении международного криминального суда, но ратифицировали его лишь немногие страны, так что в целом эта схема была реализована только спустя 60 лет.
Создание европейской электросети также обсуждалось, но было отложено до конца Второй мировой войны[176].
В конце 1920-х гг. произошел экономический спад, положивший конец разговорам о Лиге как провозвестнике объединяющегося мира, что было ее главным провалом. Предложения Альберта Томаса об обмене рабочей силой в рамках Европы и континентальном проекте общественных работ по созданию международной системы коммуникаций и транспортной инфраструктуры встретили холодный прием со стороны его коллег еще до его смерти в 1932 г. Главной экономической стратегией Лиги была стабилизация капитализма, но в мире еще не существовало ни Международного валютного фонда, ни Всемирного банка – двух институтов, возникших позже в ответ на прошлую неудачу. Вместо этого относительно влиятельный Финансовый комитет, управляемый банкирами и государственными казначеями, принялся за исполнение возложенной на него правительством Британии и Английским банком задачи по восстановлению финансовой стабильности в Восточной и Центральной Европе, где он учреждал новые центральные банки и консультировал правительства по бюджетной дисциплине, а в ответ получал доступ к западноевропейским рынкам. Глава Английского банка Монтегю Норман использовал Лигу для поддержания практики тесного сотрудничества центробанков как основного пути международного координирования. Поскольку его усилия служили интересам Британии, французы прибегли к собственной, параллельной реконструкции, полностью в обход Лиги. В 1928 г. директор Банка Франции Эмиль Моро записал в своем дневнике: