Уж не увидим мир?
<…>
Не дайте страхам застить взоры!
Часы пора перевернуть,
Лет новых счет на миллионы
Начнем – и в путь!
Летом 1940 г. нацисты вошли в Париж, и судьба Лиги Наций повисла на волоске. В этот момент, когда рушились привычные, устоявшиеся представления о мире по обе стороны Атлантики, из Женевы начали доходить слухи о том, что Генеральный секретарь Лиги, бывший чиновник Министерства финансов по имени Жозеф Авеноль, проявляет готовность к сотрудничеству с новыми хозяевами Европы. Лидеры Третьего рейха определенно понимали потенциальную ценность международных организаций; мы уже упоминали о том, что представители Министерства иностранных дел в Берлине тем летом пытались использовать язык мандатов, чтобы распространить контроль Германии на французские колонии в Африке. Через два года они взяли под контроль базировавшуюся в Вене Международную криминальную полицейскую комиссию (Интерпол, ее успешный последователь, не афиширует свое нацистское прошлое), и летом 1940 г. заместитель Гиммлера в СС Рейнхард Гейдрих провозгласил себя ее президентом. На всем протяжении войны Германия оставалась действующим членом еще одной организации со штаб-квартирой в Швейцарии – Банка международных расчетов, несмотря на то, что он был основан на средства Банка Великобритании, а руководил им президент-американец. Однако Лига Наций являлась более масштабным и идеологически более проблемным предприятием, и Авеноль, рассчитывавший на Петена, неправильно оценил ситуацию. К августу он уже покинул свой пост, до этого внеся раздор между странами-участницами и став самой противоречивой фигурой в истории Лиги[230].
В Женеве судьба организации и оставшегося в ней персонала оказалась в подвешенном состоянии, но на этот раз ее спасли связи с Америкой. Американский интерес к Лиге всегда выходил за рамки общеизвестной истории расхождений и изоляции: в Лиге работало больше 200 граждан США, и на протяжении 1930-х гг. ее финансировали американские организации, в частности Фонд Рокфеллера. Теперь эти связи оказались как нельзя кстати. Артур Свитсер был первым американцем, назначенным в Секретариат. В 1919 г. он помогал учредить пресс-службу Лиги, а позднее стал первой главой информационной службы ООН (и президентом Фонда Вудро Вильсона). В процессе организации павильона Лиги на Всемирной выставке 1939 г. в США, Свитсер встречался с президентом Рузвельтом и с Корделлом Халлом, и Рузвельт дал ему совет: Лиге стоило отказаться от политической деятельности и сосредоточиться на экономических и финансовых вопросах. Свитсер согласился: он надеялся, что ему удастся свести технические службы Лиги с американскими в новую экономическую и финансовую организацию, благодаря чему США поддержат Лигу в критический момент в истории[231].
Как только Свитсер прибыл в США из Европы в мае 1940 г. – в день сдачи Бельгии, – он тут же занялся спасением технических служб Лиги. Хороший друг Свитсера Реймонд Фосдик, тогда глава Фонда Рокфеллера, поддержал это начинание, поскольку являлся также руководителем недавно учрежденного Института перспективных исследований в Принстоне, который был тесно связан с Лигой. Главными препятствиями на их пути были сам Авеноль, сопротивлявшийся идее «распыления» представительств Лиги по миру, и администрация Рузвельта, обеспокоенная в год перевыборов возможной реакцией изоляционистов на переезд Лиги. Однако оба препятствия удалось преодолеть, и в августе, когда Авеноль вышел в отставку, восемь основных членов Секретариата с семьями переселились в Нью-Джерси. Фонд Рокфеллера оплатил этот переезд, и парадный зал нового Института перспективных исследований стал командным пунктом деятельности Лиги в Америке в период войны. Помимо Международной организации труда со штаб-квартирой в Монреале, это была единственная структура Лиги, продолжавшая действовать в военное время. Пока остальная часть Секретариата затаилась в Женеве, переселившиеся экономисты и статистики играли хотя и небольшую, но центральную роль в дискуссиях, развернувшихся в Америке: о том, какие задачи встанут перед мировым сообществом по окончании войны[232].
Свитсер и Фосдик действовали в этой ситуации вполне осознанно. Участие Лиги в этих дискуссиях не было просто актом милосердия: оно подтверждало их желание вернуть США на путь интернационализма, с которого страна некогда отклонилась. Свитсер был убежден, что, перевезя персонал Лиги на работу в США, он способствовал присоединению Америки к Лиге или другой организации, которая придет ей на смену после войны. В июне он писал главе Комитета по экономике Лиги в Женеве: «Я убежден, что если эта страна дала Лиге приют в пору нужды, она останется с ней навсегда. Наш народ, как известно, сентиментален; тот факт, что мы пришли на помощь, связывает нас неразрывными узами». В технической службе Лиги они с Фосдиком видели ключ к будущему интернационализму – практическому, глобальному, научному и гуманитарному, – который должен был помочь Рузвельту добиться успеха там, где Вильсон потерпел поражение. Значение этих двух фигур трудно переоценить. Свитсер во время войны много писал, подчеркивая влияние самого существования Лиги на международное сотрудничество и указывая на тот ущерб, который «сепаратизм», как он его называл, нанес американским интересам, а также напоминая своим согражданам о необходимости не упустить их «второй шанс». Фосдик, бывший студент Вильсона, к тому времени управлял Фондом Рокфеллера. Благодаря своей должности он не только смог финансировать переезд Лиги, но также способствовал формированию будущего Совета по международным отношениям[233]. Их работа представляла особую важность, потому что благодаря ей Лига продолжала демонстрировать свою важность.
В этот период «реинкарнации» англо-американского партнерства уже британцы оказались на втором плане в том, что касалось определения формы новой международной организации, а американцы взяли на себя ведущую роль. Уинстон Черчилль считал все рассуждения о будущем мироустройстве пустой тратой времени. Однако многие были с ним не согласны, и пока он пытался спасти Британию от уготованной ей участи, Министерство внутренних дел, заглядывая вперед, осознавало важность отношений с Америкой. С целью противодействия немецкой пропаганде Нового порядка, исходившей из Берлина, был учрежден Комитет кабинета по военным задачам, и хотя работал он вяло, его деятельность оживило вмешательство знаменитого историка Арнольда Тойнби, никогда не стеснявшегося гигантских исторических замыслов. Помимо своих научных изысканий, Тойнби сыграл важную роль в судьбе Лиги в период Первой мировой войны и с тех пор возглавлял центр английских исследований по международным делам, Королевский институт иностранных дел. Будучи открытым сторонником атлантизма, Тойнби предупреждал, что будущее мира решится в противостоянии между «континентальной и океанской схемами мироустройства». Прибегая к привычной терминологии либеральной политической мысли, он определял выбор между милитаристским империализмом и морским федерализмом как «демократическое англо-американское всемирное содружество». Однако демократическую стезю следовало укрепить надежным лидерством, а для этого требовался ни больше ни меньше «мировой директорат США и Британского Содружества», «временная всемирная гегемония англоговорящих народов»[234].
Историческое мышление всемирного охвата у Тойнби вызывало беспокойство в Уайтхолле. Придя к заключению, что ни Европа, ни империя не могут гарантировать Британии статус крупнейшей державы, Министерство иностранных дел настаивало на укреплении партнерства с США. «Будущее мира зависит от тесного англо-американского сотрудничества», – заметил один из его представителей в 1940 г. С английской стороны такая убежденность была практически единогласной; однако оставалось неясным, насколько одобрит эту идею американская общественность. Новый посол в Вашингтоне виконт Галифакс предупреждал, что, хотя это кажется очевидным в Лондоне, «для американцев это новая и неожиданная доктрина». Зная об их враждебной настроенности в отношении постоянных союзов, Уайтхолл действовал осторожно. Однако оказалось, что у администрации Рузвельта были свои причины сотрудничать с британцами. После того как СССР вступил в войну, ее члены забеспокоились о том, что Сталин и Черчилль могут подписать секретные соглашения наподобие тех, что были заключены в попытке прекратить Первую мировую войну. Чтобы это предупредить, Рузвельт пригласил Черчилля на секретную встречу в Пласентия-Бэй в августе 1941 г.[235]
Британцам на этой встрече представили проект общих принципов, легших в основу так называемой Атлантической хартии. Черчилль ворчал, однако и он понимал, что без поддержки Америки Британия не сохранит лидирующих позиций в Европе: Вермахт был слишком силен. Таким образом, от укрепления англо-американских связей действительно зависело «будущее всего мира». В преамбуле к совместной декларации говорилось об «опасности для мировой цивилизации», которую представляли захватнические стремления нацистов. Однако это был деликатный момент, поскольку США еще не вступили в войну, и Рузвельт сильно опасался любых обязательств, распространяющихся на мирное время. Британская сторона настаивала на заявлении о перспективе создания «эффективной международной организации» после войны, однако Рузвельт постарался этого избежать. Стремясь не повторить судьбу Вильсона, он предпочел отложить вопрос о новой Лиге Наций до тех пор, пока США и Британия не возьмут на несколько лет контроль над положением дел и не разоружат своих противников. По возвращении в Лондон Черчилль сообщил кабинету, что Атлантическая хартия содержит «четкое и ясное положение о том, что после войны США присоединятся к нам в управлении миром до установления лучшего порядка»