Администрация Рузвельта действительно сделала поворот в сторону социального и экономического интернационализма. В 1943 г. было объявлено о подготовке планов развития послевоенной экономики и о судах над военными преступниками. В том же году в Хот-Спрингс, в Вирджинии, была организована первая конференция Объединенных Наций, на которой обсуждались продовольственные потребности. Она завершилась созданием небольшого органа, превратившегося впоследствии в Продовольственную и сельскохозяйственную организацию ООН. Причины ее создания снова были стратегическими. По словам Галифакса,
президент хотел, чтобы первая конференция Объединенных Наций прошла в США, а ее тема была гуманитарной, а не политической, чтобы приучить американское общественное мнение к подобным мероприятиям и, скорее всего, подготовить почву для дальнейших конференций на другие темы, если первая пройдет успешно[245].
Другую организацию, Администрацию помощи и восстановления, также сформированную в 1943 г., возглавил ставленник Рузвельта Герберт Леман, бывший демократический губернатор Нью-Йорка. Она была преимущественно американской, хотя именно с ее стороны прозвенел, пусть и небольшой, но важный звоночек, продемонстрировавший, что подобные организации по определению не подлежат контролю. На конференции по ее основанию в Атлантик-Сити индийский делегат поднял вопрос о помощи Бенгалии, где при британском правлении миллионы жителей гибли от голода. Его сразу перебили американские и британские делегаты, утверждавшие, что только население стран, освобожденных от врага, может рассчитывать на помощь. Суверенное равенство стран – участниц новых Объединенных Наций явно не означало равенство их интересов или влияния[246]. Планирование в рамках Объединенных Наций стало еще более долгосрочным на следующий год, когда внимание обратилось к сферам, представляющим наибольший интерес для США: к переписыванию правил международной экономики с целью поставить послевоенный капитализм на прочное основание и обеспечить совместимость любых новых соглашений с интересами Соединенных Штатов. В июле 1944 г. на финансовой конференции Объединенных Наций более 700 делегатов от 44 стран собралось в Бреттон-Вудс в Нью-Гэмпшире, чтобы согласовать набор правил и институтов, которые будут регулировать международную финансовую активность с целью предупреждения новых экономических провалов наподобие случившегося в 1930-х гг. Экономический национализм, отчасти приведший к коллапсу Лиги Наций, должен был отойти в сторону, уступив дорогу совместной международной активности. Спекулятивные потоки капитала следовало подчинить специальному контролю, а торговлю поощрять снижением тарифов и поддержанием курса валют. Британские и американские эксперты работали параллельно, и их проекты легли в основу двух новых международных организаций, которые станут несколько десятилетий спустя играть решающую роль в мировом управлении. Это были Международный валютный фонд, помогающий странам-участницам решать проблемы с международными выплатами, и Международный банк реконструкции и развития (позже известный как Всемирный банк), целью которого было предоставлять финансирование для послевоенных проектов по реконструкции в Европе. Делегаты также согласились учредить Всемирную торговую организацию, хотя переговоры по ней четыре года спустя провалились, так что основной площадкой для либерализации международной торговли стало Общее соглашение по торговле и тарифам. Все эти попытки управления международным капитализмом шли гораздо дальше, чем любые меры, когда-либо предпринимаемые Лигой. По всеобщему убеждению, в данной области Лига и ее механизмы стабилизации потерпели поражение. По мере учреждения новых институтов старые выходили из употребления. Банк международных расчетов, сыгравший ключевую роль в период между двумя войнами, облегчив сотрудничество центробанков, которое составляло основу подхода Лиги к международным финансам, был распущен по причине поддержки Германии во время войны. Это решение было отменено только в 1948 г.
Амбициозный комплекс инициатив приветствовали и бывшие сторонники Лиги. Выступая в Оксфорде в ноябре 1943 г., классицист Гилберт Мюррей, основавший много лет назад Союз за Лигу Наций, коснулся центрального вопроса – меняющейся роли современного государства в трансформации природы интернационализма. Сравнивая Европу в период Тридцатилетней войны с нынешней ситуацией, он отметил:
Чтобы увидеть, сколь велика разница между тем временем и этим, достаточно взглянуть на один-два государственных документа; возьмем, например, доклад конференции в Хот-Спрингс по планам организации поставок продовольствия и не менее важный доклад о переходе от военной к мирной экономике, опубликованный Комиссией по экономике и финансам Лиги Наций в Принстоне. Мы словно оказываемся в двух разных мирах. Современное государство, пускай оно сейчас и является до мозга костей машиной для убийства, гораздо более умело оперирует конструктивными организациями, экономическими исследованиями, общественными службами, здравоохранением, предотвращением голода и т. д. Работа, которую нам теперь приходится делать, несмотря на опасности и гигантский размах, все равно является работой, для которой, в отличие от более ранних эпох, мы великолепно оснащены[247].
Мюррей в данном случае неожиданно выступил в роли адвоката запланированного, управляемого государством международного сотрудничества. Будучи эллинистом и викторианским либералом, он всегда уделял основное внимание духовным вопросам. Однако он был достаточно умен, чтобы понимать, что времена, когда древнегреческие идеалы служили для управления миром, давно прошли. Миру не нужна была Лига с ее верой в силу цивилизованных европейских ценностей и ничем не подкрепленными призывами к гуманности, ему требовалось международное координирование и научные данные, поставленные на службу демократическим целям. Пальма первенства перешла от Англии к Америке, и Мюррей вместе со своим зятем Арнольдом Тойнби оказался в числе английских интеллектуалов, способствовавших этому.
В 1943 г. проявились первые признаки того, что Большая тройка после войны собирается вернуться к некой постоянной организации по обеспечению мировой безопасности. Администрация Рузвельта практически выиграла битву с общественным мнением: опросы показывали, что американцы поддерживают идею присоединения к послевоенной всемирной организации. Репутация Лиги была непоправимо испорчена – даже Ассоциация за Лигу Наций сменила свое название, – и в стране полным ходом шла PR-кампания, продвигавшая название «Объединенные Нации»: реклама, голливудские актрисы, музыка – любые средства были хороши. Той же осенью на рассмотрение Конгресса были представлены две резолюции по созданию после войны международного механизма – их одобрили большинством голосов.
На встрече Большой тройки, состоявшейся в конце 1943 г., было наконец определено огласить решение о создании постоянной организации в сфере международной безопасности. На московской конференции в октябре, вскоре после коллапса режима Муссолини в Италии, представители Большой тройки (к которым присоединился Китай), заявили, что признают «необходимость учредить как можно скорее всеобщую международную организацию, базирующуюся на принципе суверенного равенства всех миролюбивых государств и открытую для вступления любых подобных стран, маленьких и больших, для поддержания мира и безопасности во всем мире». Эта организация пока не имела названия, но в том же документе использовался термин «Объединенные Нации» – в его военном смысле, как обозначение коалиции держав. В декабре того же года лидеры Большой тройки впервые встретились в Тегеране и объявили, что они и Объединенные Нации будут работать ради «длительного мира», основанного на их собственном тесном сотрудничестве и «всемирной семье демократических наций».
Рузвельт познакомил Сталина с возможным проектом новой всемирной организации, основанным на исследованиях Пасвольского в Вашингтоне. Проект предполагал создание международной ассамблеи без постоянной штаб-квартиры, исполнительного совета из представителей Большой четверки и еще шести или семи делегатов от других регионов, а также силового органа, управляемого Большой четверкой, который должен был бороться с любыми угрозами миру. Это означало еще больший контроль со стороны великих держав, чем во времена Лиги, и еще больший нажим для исполнения их воли[248]. Рузвельт обозначил также основные угрозы, с которыми, по его мнению, новая организация могла столкнуться. Первой являлись революции или гражданские войны в небольших странах, которые можно было прекратить путем торгового эмбарго и других «карантинных» методов. Другой, более серьезной, была агрессия мощного государства, на которую Большая четверка могла ответить бомбардировкой или вторжением. Рузвельт осторожно обошел щепетильный вопрос о том, что надлежало делать, если в роли агрессора оказывался член Большой четверки. Он стремился любой ценой избежать утверждения права вето членов Большой четверки, на котором Сталин наверняка стал бы настаивать и которое, по его убеждению, грозило обречь новую организацию на полное бессилие.
Из всех основных фигур, задействованных в данном процессе, о Сталине нам известно меньше всего. В 1920-х гг. он резко нападал на Лигу Наций, называя ее организацией империалистов под маской миротворцев. Однако он никогда не уделял особого внимания Коминтерну, а после 1933 г. постарался, чтобы СССР вступил в Лигу. Марксистская идеология в этом смысле давала большой простор для маневра. Сталинский антиколониализм был предсказуем, равно как и его желание развязать руки Красной армии в Восточной Европе. С другой стороны, его основной целью было сохранение добрых отношений с Британией и Америкой как можно дольше после войны, так как СССР нуждался во времени для восстановления после нацистской оккупации: пока членство в ООН укрепляло бе