пусть хотя бы по видимости, дав право голоса и чувство ответственности небольшим нациям». Рузвельт знал, что его хваленая «демократическая организация мира» будет зависеть в мирное время не от применения силы, а от мастерства убеждения. Поэтому он планировал не столько мирную конференцию, сколько своего рода конституционное собрание, некогда закрепившее единство Америки после войны за независимость. Он беспокоился не о мелких нациях, у которых не оставалось другого выбора кроме как согласиться с предложениями великих держав, если они вообще хотели учреждения международной организации, а о реакции Конгресса США. Стремившийся с самого начала избежать ошибок, совершенных Вильсоном в 1919–1920 гг., он продолжал свою полупартизанскую тактику, которой следовал в международных вопросах все военные годы; Рузвельт проследил, чтобы в американскую делегацию в Сан-Франциско вошли лидирующие представители обеих сторон в Конгрессе[253].
Смерть Рузвельта омрачила церемонию открытия конференции в Сан-Франциско, однако заставила делегатов с еще большим рвением стремиться к успеху. Напоминая о преемственности формы и задач с Лигой Наций, эксперты прославляли новую организацию как второй шанс для интернационализма. Такой идеализм в особенности подстегивался правительством США и пропагандировался американскими неправительственными организациями, однако он также отражал надежды, которые питали народы Америки и других стран. Опросы общественного мнения показывали разворот от изоляционизма 1930-х гг.; теперь народ поддерживал новую всемирную организацию и считал, что война подтвердила необходимость укрепления взаимопонимания между великими державами.
Тем не менее смерть президента сильно сказалась на результатах конгресса. Если кого-то и можно было назвать главным строителем новой организации, то именно его, человека, которого один из биографов остроумно окрестил «жонглером» за его умение удерживать на весу несовместимые, казалось бы, предметы. Даже если бы Рузвельт остался жив, удержать Большую тройку вместе в 1945 г. было бы грандиозной задачей, гораздо более сложной, чем сохранение антинаполеоновской коалиции в 1815 г. Идеологические разногласия являлись не единственной причиной дезинтеграции; существовали еще атомная бомба и, прежде всего, постепенное осознание того, что Сталин после войны собирался прибрать к рукам всю Восточную Европу, – проблема, которую Рузвельт всячески старался умалить. Трумэн, с самого начала стремившийся продемонстрировать свой авторитет, взял более жесткий курс в отношениях с СССР, и его советники сразу предупредили Кремль о том, что разногласия по Восточной Европе могут поставить под угрозу «всю структуру мирового сотрудничества и отношения с Советским Союзом»[254].
Что касается мелких наций, расхождения между великими державами их не слишком тревожили. Наоборот, они опасались, что ООН станет шагом назад и что великие державы, под прикрытием интернационализма, попытаются создать новый мировой директорат, гораздо более пугающий, чем прежний Священный Союз, поскольку теперь в их распоряжении имеются современные технологии. В Сан-Франциско они старались перевести обсуждение к правам Генеральной Ассамблеи, поддержке прав человека, судьбе колониальных народов и вопросам вето, напрямую задавая вопрос, какие именно «процедурные моменты» (выражаясь языком Ялты) ему не подчиняются; потребовалось особое вмешательство Сталина, чтобы сгладить данные разногласия и спасти ООН. Высказывались подозрения, что ООН представляла собой не дальнейшее развитие Лиги, а возвращение к плачевным порядкам XIX в. Представители Канады, Австралии и других стран критиковали нерепрезентативный и недемократический характер новой всемирной организации, однако великие державы сплотили свои ряды. В мемуарах британского делегата Глэдвина Джебба описывается их негодование в общем убеждении, что, каковы бы ни были разногласия, мелкие государства рано или поздно придут к компромиссу в поисках альтернативы. Так и вышло. В июне президент Трумэн выступил перед делегатами на последней сессии, а через месяц Конгресс США большинством голосов (89 против двух) ратифицировал договор о создании ООН. Опасность повторения унизительных отступных маневров, как после Версаля, осталась позади. Теперь, когда Америка полностью поддерживала новую организацию, а Британия и СССР подписали договор, ООН получала главное преимущество перед своей предшественницей – поддержку крупнейших мировых держав.
Похороны Лиги прошли с большой помпой. Через год после Сан-Франциско, в апреле 1946 г., в Женеве состоялась последняя ассамблея Лиги Наций. Лорд Сесил, выступавший перед первой ассамблеей в 1920 г., отдал Лиге должное за то, что она сделала возможным возникновение новой организации. «Лига умерла. Да здравствует ООН!» – в заключение провозгласил он. К этому моменту негласная передача дел была закончена: великолепный Дворец Наций, которому уделял столько внимания Авеноль, теперь становился европейской штаб-квартирой ООН. Организации в рамках Лиги – Организация здравоохранения, Комитет по продовольствию, Комитет по интеллектуальному сотрудничеству – превратились в органы ООН с гораздо более основательным финансированием: ВОЗ, ФАО и ЮНЕСКО. ООН получила в свое распоряжение все ресурсы Лиги, в том числе и ее персонал: бывшие чиновники Лиги стали ключевыми фигурами в новой организации. Артур Свитсер, некогда помогавший перевезти технические службы Лиги в США, когда его попросили сравнить Лигу с ООН, ответил, что такой вопрос сродни сравнению мужем первой жены со второй во время второго медового месяца[255].
Однако вторая жена в точности походила на первую. Хотя аура поражения, окутывавшая Лигу, заставляла внешне настаивать на решительном разрыве с прошлым, на самом деле ООН базировалась на фундаментальной тройственной структуре, уже опробованной в Лиге (из законодательного, исполнительного и управляющего органов), и во многом просто продолжала эксперимент, начатый в рамках Лиги. Как заметил один из современных обозревателей, международные организации очень редко умирают: они либо уходят в тень, либо, если повезет, со временем эволюционируют[256]. Именно это произошло в данном случае благодаря переустройству Лиги, проведенному Пасвольским и его коллегами во время войны. Изменений, предложенных ими, оказалось достаточно, чтобы гарантировать преемнице Лиги долгую жизнь. Совет Безопасности, решающую роль в котором играла Большая пятерка (никто из государственных лиц, с учетом реалий дипломатии XIX в., не оспаривал участия в ней Франции) со своим правом вето, располагал исключительной юрисдикцией в деле сохранения мира. Генеральная Ассамблея существовала в первую очередь как дискуссионный орган, хотя были моменты, когда из-за противоречий между двумя супердержавами во времена холодной войны она играла гораздо более важную роль, чем предполагалось при ее учреждении в 1945 г. Создавался новый Экономический и социальный совет – основное достижение американского интернационализма Нового курса, учреждение которого было рекомендовано в докладе Лиги от 1939 г., но так и не осуществилось из-за войны. Он становился главным двигателем международного сотрудничества в гораздо более широких масштабах, чем при Лиге. Менее эффективным оказался проект будущего Международного суда, преемника Постоянной палаты международного правосудия, базирующегося, как и раньше, в Гааге: время показало, что работы у него было еще меньше. И хотя в преамбуле к Уставу ООН выспренне говорилось о вере в «основные права человека, в достоинство и ценность человеческой личности, в равноправие мужчин и женщин и в равенство прав больших и малых наций», никаких подлинных обязательств по соблюдению этих прав на страны-участницы, как и при Лиге, не налагалось[257].
Правда состояла в том, что ООН создавалась прежде всего как инструмент сохранения военной коалиции великих держав, причем любой ценой, чтобы избежать судьбы своей предшественницы. Об этом свидетельствовал ее выраженно иерархический характер и предположительное создание силовой структуры. Поразительно, но подчиняться решениям Совета Безопасности должны были не только члены организации, но и другие страны: в статье 2 Устава говорилось, что ООН обеспечивает, чтобы «государства, которые не являются ее членами, действовали в соответствии с данными принципами, поскольку это может оказаться необходимым для поддержания международного мира и безопасности».
В действительности Большая тройка просто создала организацию, сочетавшую научную технократию Нового курса с гибкостью и мощным политическим влиянием европейской системы альянса XIX в. Черчилль, Сталин и, прежде всего, Рузвельт сохранили форму Лиги, но через ООН вернулись к эре, от которой Вудро Вильсон стремился оторваться. Если бы государства Большой тройки сохранили свой союз после войны, ничто не помешало бы ООН превратиться в грозную международную полицейскую силу, идея которой в разные времена будоражила умы Сталина, Черчилля и Рузвельта. Однако уже весной 1945 г. разногласия и подозрения между ними начали углубляться. Планы по созданию Военного комитета ООН первыми пали жертвой этих расхождений, и невозможность добиться соглашения по данному вопросу означала, что функции охраны коллективной безопасности, оговоренные в Уставе ООН, выполняться не будут. Представителей старой Лиги, в частности Свитсера, такая ситуация вполне устраивала, а бесконечные споры о разнице между ООН и Лигой были для них вторичны. Лига родилась заново, поэтому ее можно было похоронить с почестями. Благодаря ООН, организации, в создании которой они приняли столь активное участие, США возвращались в большой мир – на стезю интернационализма, которую оставили в 1920 г.