го Европейская экономическая комиссия ООН была забыта, ее работа по преодолению противоречий между Востоком и Западом проигнорирована, и план Маршалла предстал в том виде, в каком его задумывали Маршалл и Кеннан, – как способ ускорить процесс восстановления в Западной Европе, чтобы у США появился надежный экономический и военный партнер[275].
Борьба за Европу – основную область притязаний в первой фазе холодной войны для обеих сторон – происходила, таким образом, в основном вне рамок ООН. В этом заключалось основное исходное различие между ООН и Лигой, которая существовала исключительно для обеспечения соблюдения сторонами условий мирного договора в Версале. Теперь же континент превратился в своего рода экспериментальную лабораторию для международных организаций различного толка, которые создавали для своих нужд супердержавы. Сначала Конгресс поддержал программу восстановления Европы, предложенную генералом Маршаллом, и была создана Организация по экономическому координированию в Европе, которая заложила основы для будущего интегративного процесса, запущенного западноевропейскими странами в начале 1950-х гг. с упором на тяжелую промышленность, либерализацию торговли и сотрудничество центральных банков. Следующий шаг оказался еще более значимым с точки зрения американской прецедентной дипломатии – заключение в мирное время полноценного военного союза с западноевропейцами. Договор о взаимопомощи от 1947 г. открывался рассуждениями об ООН и о необходимости избежать войны между странами-участницами, однако на самом деле он закреплял военный альянс против угрозы из другого полушария. В действительности шансы нападения СССР на Америку были ничтожны, тем не менее угроза помогла блоку сплотиться на принципах борьбы с коммунизмом.
Двумя годами позже Вашингтон совершил беспрецедентный шаг – подписал Североатлантический договор и создал НАТО. Ратифицированный в июле Сенатом с поразительной быстротой, договор о создании Североатлантического альянса означал решительный разрыв с американским прошлым, поскольку впервые за всю историю США в мирное время заключали военный союз с европейскими державами. Соотношение голосов в Сенате – 82:13 – стало знаком радикальных изменений, произошедших в американском мышлении. Как и в случае с планом Маршалла, альянс ссылался на Устав ООН, в котором оговаривалось право на коллективную оборону, и представители администрации настаивали на том, что создание НАТО отнюдь не означало отмены ООН. Они утверждали, что в долгосрочной перспективе НАТО не станет традиционным военным альянсом. Однако в действительности именно таким он и задумывался. Когда на посту президента оказался Эйзенхауэр, гораздо менее заботившийся об ООН, нежели демократы, он начал заключать дальнейшие региональные альянсы, укрепляя влияние США в Юго-Восточной Азии, а позднее на Ближнем Востоке, отчего эти регионы стали опасаться, что и их втянут в холодную войну, хотя ранее они не имели к ней отношения[276].
Эволюция отношения Трумэна к ООН отражала сложности, возникающие у организации. Если ООН будет выглядеть как очевидное детище или марионетка Америки, пострадает ее репутация в глазах мирового сообщества. Если превратить ее в антисоветский альянс, она сможет действовать более прицельно, но в то же время лишится значительной части своего влияния. Тем не менее вопрос о том, как преодолеть право вето СССР и сохранить дееспособность и эффективность ООН, следовало разрешить как можно скорее. В 1948 г. госсекретарь Джордж Маршалл выступил перед Комитетом Палаты представителей по иностранным делам с докладом по этой проблеме. Некоторые члены Комитета хотели, чтобы президент выступил на конференции ООН с предложением о реформировании Устава с целью «дать ООН возможность определять, толковать и следить за соблюдением международного права для предотвращения войны». Другие призывали к отмене права вето, возвращению к плану Баруха по атомной энергии и созданию международной полиции. На фоне распространявшихся все шире опасений относительно приближающейся мировой войны такие резолюции должны были сделать ООН эффективным гарантом мира во всем мире.
Однако они действовали с разных отправных точек и предполагали меры, которые никогда не одобрил бы Сталин, так как, по сути, превращали ООН в антисоветский альянс. СССР упрекали в излишнем использовании права вето (целых 24 раза, в то время как США не использовали его вообще), а Коммунистическую партию называли «единственным функционирующим международным образованием в мире». К слушаниям по данному вопросу призывали интернационалисты, в том числе молодой, полный сил конгрессмен Ричард Никсон. Однако не менее влиятельными были идеалисты, в том числе группа, испытавшая в конце 1940-х гг. быстрый взлет и падение, – мировые федералисты. Это движение явилось порождением уникального момента и беспрецедентного страха. В целом, о чем и повествует данная книга, мировое правительство никогда не вызывало симпатий большинства. Убежденные в совместимости национализма и интернационализма, интернационалисты XIX в. считали, что для сплочения национальных государств требуется лишь координирующая инстанция. Однако в 1940-х гг. идея мирового правительства захватила умы огромного количества людей. Причина была проста: атомная бомба и вопрос о том, кто будет контролировать ее использование.
Еще в 1940 г. в своем пророческом рассказе «Никудышное решение» писатель-фантаст Роберт Хайнлайн говорил о том, что ядерное оружие породит дебаты о мировом правительстве: после поражения Гитлера американские власти начали спорить, следует ли установить «милитаристский диктат во всем мире» или использовать возможность создать «мировое демократическое содружество» с силовой структурой, контролирующей применение ядерного оружия и предотвращающей его распространение.
– Лига Наций, – услышал я чей-то шепот.
– Нет!.. Не Лига Наций. Старая Лига была бессильна, потому что не имела власти. Это был… просто дискуссионный клуб, одна видимость. Теперь все будет по-другому, уж мы-то постараемся![277]
Вопрос о том, кто будет контролировать атомную энергетику, был жизненно важным. Пять лет назад Гитлер потерпел поражение, и страх перед ядерным оружием с тех пор неуклонно возрастал. Бомбардировка Хиросимы и Нагасаки бросила тень на конференцию в Сан-Франциско, и по обеим сторонам Атлантики все громче звучали голоса, утверждавшие, что ООН устарела и требуется немедленный переход к всемирной федерации, если человечество хочет избежать третьей и последней мировой войны. В октябре 1945 г. Альберт Эйнштейн написал письмо в «Нью-Йорк Таймс», в котором предсказывал распад ООН из-за того, что она базировалась на принципах «абсолютной суверенности соперничающих национальных государств»; вместо нее он предлагал создать «Федеральную Конституцию мира, действующее всемирное законодательство, если мы собираемся предотвратить ядерную войну». В следующем месяце ученые из Лос-Аламоса опубликовали заявление, в котором призывали к созданию мирового правительства. Эйнштейн согласился стать председателем Чрезвычайного комитета ученых-ядерщиков. Для них план Баруха, продвигаемый администрацией Трумэна, являлся шансом превратить ООН в мощную международную контролирующую инстанцию в сфере атомной энергетики; ее провал вызвал у них сильное разочарование, и движение раскололось, при этом большинство ученых согласились работать на Вашингтон. После того как Комитет по антиамериканской активности подверг пристальному изучению работу ученых, имевших международные связи, дальнейшие дискуссии поостыли. К концу 1947 г. научный федерализм оказался в окончательном упадке[278].
Были и другие американские интеллектуалы, развернувшиеся в федералистском направлении. Некоторые, в частности преподаватели в Университете Чикаго, прореагировали на бомбардировку, собрав съезд, на котором составили проект конституции мирового правительства. Их самопровозглашенный Комитет по составлению мировой конституции стремился не просто обезопасить мир от ядерной войны, но предлагал возврат к идеям Всемирного государства, управляемого в соответствии с Всемирным правом, – то есть создание общемирового порядка. Они считали, что «всеобщее движение за мировое правительство» растет, и хотели указать ему правильный путь. В 1948 г., после многочисленных заседаний, они составили свой доклад. Написанный в духе необоснованного оптимизма, он предсказывал, что мировое правительство («то есть консенсус живущего поколения») возникнет уже через полвека. Их доклад открывался Декларацией прав и свобод и предлагал Федеральную Конвенцию, в которой за каждого делегата должно было проголосовать от 500 тысяч до миллиона избирателей. Вся структура была – вполне ожидаемо – явно американской. Приняв за образец американскую избирательную систему, они предлагали создать коллегию избирателей, куда входили бы Европа («не включая Россию»), Евразия, включающая Россию и Восточную Европу, Афро-Азия (простирающаяся от Магриба до Пакистана) и Южная Африка (но не обязательно собственно ЮАР). Мировое правительство за три года должно было избрать общий язык и составить федеральный календарь. Несмотря на благие намерения, документ был нежизнеспособен и после публикации канул бесследно, если не считать нескольких едких комментариев в антикоммунистической прессе. («Чикаго Трибьюн» предупреждала читателей, что такая комбинация «Рузвельта с Карлом Марксом способна развалить США и другие государства».) Однако формулировки доклада и стоявшая за ними работа демонстрировали, насколько сильна, пусть и на короткий момент, стала в США группа, убежденная в том, что ООН не продвинулась далеко и что в глазах остального мира она выглядит как инструмент Америки для поддержания статус-кво[279]