[324]. Следует заметить, что проблема была не только в количестве. США все чаще оказывались на невыигрышной стороне в голосованиях по целому ряду вопросов. После многих лет критики в адрес СССР за использование вето в 1970 г. американцы впервые воспользовались им в Совете Безопасности, когда вместе с Британией воспротивились принятию резолюции, настаивающей на силовых мерах против режима белых поселенцев в Родезии. Спустя какое-то время вето потребовалось опять, на этот раз для защиты Израиля, и вскоре США превратились в страну, чаще всего использующую его в Совете Безопасности: с 1970 по 1985 г. Соединенные Штаты накладывали вето 17 раз только по вопросу об Израиле. Неудивительно, что в меморандуме США 1970 г. по отношениям с ООН говорилось об «ограничении ущерба… без попыток чего-либо достичь».
Рост уверенности у неприсоединившихся стран, лежавший в корне данного процесса, американцы принимали с большим трудом. Официальная доктрина вскоре отстранилась от критики, высказанной Даллесом в 1956 г., за их нейтралитет и неприсоединение как «аморальные и недальновидные»; однако отношение к ним Вашингтона было в лучшем случае прохладным, а тех, кто утверждал, что США как антиколониальная держава должны были бы поддержать неприсоединившиеся страны, американцы быстро оттесняли на второй план. Из-за своего антикоммунизма США стали выглядеть как сторонники империи. Одновременно, по мере того как членство в Экономическом и социальном совете ООН расширилось с 18 в 1946 г. до 27 в 1965 г. и 54 в 1973 г., антиимпериализм Третьего мира начал проявляться в ключевых структурах организации. Считая контроль над ООН вопросом, объединявшим страны Третьего мира против обеих сторон в холодной войне, главные фигуры Движения неприсоединения выступили за проведение совещаний Совета Безопасности не в Нью-Йорке (два прошли в 1972 и 1973 гг. в Аддис-Абебе и Панаме), начали борьбу за контроль над бюджетом ООН и попытались даже реформировать Секретариат. В конце заседания Генеральной Ассамблеи 1974 г. президент Алжира Абдель Азиз Бутефлика якобы заметил, что «единственное, что нам осталось деколонизировать, – это Секретариат». Семь лет спустя Движение неприсоединения одержало победу на выборах, когда, несмотря на сопротивление американцев, пост Генерального секретаря занял Хавьер Перес де Куэльяр из Перу. К тому времени Третий мир (и в особенности неприсоединившиеся страны) определял повестку дня на заседаниях ООН[325].
Глобализация процесса самоопределения и успешная борьба с колониализмом привели к тому, что СССР и США поменялись местами. В начале 1950-х гг. Советский Союз занимал оборонительную позицию; к середине 1970-х он объединился с Движением неприсоединения по многим вопросам, и теперь уже США оказались в ООН во враждебном окружении. Проблема заключалась в том, что ООН нуждалась в США гораздо больше, чем США в ней. К 1970 г. Ассамблея представляла 127 стран с афро-азиатским большинством. На бумаге она была самой стабильной и самой глобальной в истории ООН. Ее расширение свидетельствовало о триумфе принципа национального самоопределения, который стал базисом нового мирового интернационализма; холодная война не только не остановила это движение, а, напротив, ускорила его. Однако каковы были последствия такого триумфа? Отнюдь не провал. Совсем наоборот: по контрасту с Ассамблеей Лиги до нее Генеральная Ассамблея продолжала расти и к концу века насчитывала уже 188 членов. Однако возросло ли соответственно и ее влияние? Определенно нет. Деколонизация повлекла за собой не рост влияния, а его утрату. Перестав быть ареной для противоборствующих амбиций крупных держав, Генеральная Ассамблея постепенно начала превращаться в дискуссионный клуб. Политика ООН все больше переходила в сферу символов, а не действий. Деколонизация, таким образом, стала для ООН кульминационным моментом в историческом общемировом контексте[326].
Глава 10Развитие, 1949–1973
Кэри Грант: «А что вы думаете о неиспользованных ресурсах слабо развитых стран?»
Дорис Дэй: «Думаю, их надо использовать».
Главный шаг вперед, сделанный в послевоенную эру, заключается в новой концепции международного экономического сотрудничества и помощи как постоянной и неизбежной характеристики современной интернациональной организации.
Неожиданное переизбрание Трумэна на пост президента в 1948 г. обозначило для Америки момент, после которого политики уже не были целиком сосредоточены на Европе, а сам президент вновь обратил внимание на ООН – на этот раз не ради прямого соперничества с СССР, а с целью преодолеть его возросшее влияние. Идея о том, что Америке предстоит возглавить трансформацию мирового сообщества, являлась неотъемлемой частью его новой стратегии. В масштабной идеологической конфронтации с советским коммунизмом администрация Трумэна стремилась продемонстрировать, что капитализм располагает лучшими инструментами для повышения качества жизни в бедных и неразвитых странах. Она хотела показать, что, несмотря на утверждения Ленина, капитализм отнюдь не является синонимом колониализма и что в руках Америки международные институты помогут положить конец европейскому имперскому правлению, а не продлят его. Американские капиталы и американские технологии откроют секрет успешного роста, сотрут воспоминания о провале капитализма в 1930-х гг. и изменят мир путем применения ноу-хау и экспертных знаний. Это было своего рода наследие научного интернационализма XIX в., видоизмененное с учетом требований эры, в которой планирование считалось более рациональным, чем свободный рынок; наследие, предполагавшее расширение институционных достижений Лиги при поддержке США до масштабов, о которых члены самой Лиги не могли и мечтать. В своей инаугурационной речи в январе 1949 г. основной упор Трумэн сделал на развитие. Речь, прославившаяся как Программа четвертого пункта, была посвящена помощи слаборазвитым странам и свидетельствовала о четком видении глобальных задач, стоящих перед американцами. Оказание экономической помощи приравнивалось в ней к распространению демократии и мира. Президент говорил:
Мы должны включиться в реализацию новой программы, чтобы применить наши научные и промышленные достижения для улучшения ситуации в слабо развитых странах. Более половины населения мира живут в условиях, приближающихся к нищете. У них нет достаточного количества пищи, они страдают от болезней. Их экономическая жизнь примитивна и слаба. Их бедность представляет препятствие и угрозу как для них самих, так и для более благополучных регионов. Впервые в истории человечество располагает знаниями и опытом, позволяющими облегчить страдания этих народов… Я убежден, что мы должны сделать доступными для миролюбивых народов преимущества наших технологий, чтобы помочь им реализовать свое стремление к лучшей жизни… Мы предлагаем программу развития, основанную на демократической концепции Справедливого курса… Рост производства – вот ключ к процветанию и миру. А ключ к росту производства – более широкое и мощное применение современных научных и технических знаний.
Поскольку до этого Трумэн не придавал особого значения данной теме, его речь стала приятным сюрпризом как для специалистов по технологиям из Госдепартамента, не привыкших к подобному вниманию, так и для американских сторонников международных институтов. Расценивая глобальную бедность как угрозу американскому образу жизни, Трумэн обещал, что США будут сотрудничать со специализированными агентствами ООН там, «где это возможно». Утверждая, что поддержка националистических движений в колониальном мире расширит влияние ООН, он представлял свою стратегию как американскую альтернативу империализму: «Старому империализму – эксплуатации ради выгоды иностранного государства – нет места в наших планах. Мы говорим о программе развития, базирующейся на концепции демократического Справедливого курса. Все страны, включая нашу собственную, получат множество преимуществ от конструктивной программы наилучшего использования мировых человеческих и природных ресурсов»[327].
Речам, посвященным технической помощи, редко выпадал столь громкий успех. Игнорируя тот факт, что Трумэн запрашивал у Конгресса – весьма осторожного в вопросах предоставления финансовой помощи после глобальных затрат в Европе – всего лишь 45 миллионов долларов (а получил в результате чуть больше половины этой суммы), советские комментаторы усмотрели здесь попытку «формирования всемирной американской империи» с целью «захватить колонии и развивающиеся страны на всей планете»[328]. Но хотя суммы, которые Вашингтон собирался потратить, были сильно переоценены, Москва верно поняла, что Трумэн совершал настоящий переворот в том, что касалось определения национальных интересов США. Безопасность страны теперь зиждилась не столько на стабилизации положения в Европе, сколько на предотвращении вставшей перед развитыми странами угрозы, которую представлял быстрый рост населения в бедных регионах. Соединенные Штаты брали на себя общемировую роль, выходящую далеко за рамки привычных стратегических представлений, вообще за рамки любых концепций о глобальном влиянии, когдалибо выдвигавшихся Британией или любой европейской державой. Она предполагала расформирование европейских империй и их замещение командами научных экспертов, банкиров и технических советников. Встревоженные перспективой поглощения «ориентальной цивилизацией», США собирались этому помешать, но не путем расовой войны, которую предсказывал Гитлер, а, скорее, переделав колониальный мир по западному образцу