Благодаря таланту организатора и актерскому дару Пребиш не только собрал первую конференцию ЮНКТАД в 1964 г. и сделал ее независимым органом под максимально косвенным контролем Секретариата, но также способствовал ее большому успеху и пропаганде собственных идей. Интересно, что в то время в большинстве случаев трудности развивающихся стран при соприкосновении с международным торговым режимом объяснялись немного по-другому. Проблема якобы заключалась в том, что их намеренно исключали из развитых рынков: новые тарифные барьеры общего рынка в Западной Европе, разработанные для защиты французских поставщиков, были за это подвергнуты критике. Однако выводы из этих двух теорий шли в разных направлениях. В отличие от рассуждений Пребиша, вторая усматривала проблему во взаимодействии со свободной торговлей, а не в самой свободной торговле, в то время как название ЮНКТАД уже предполагало, что торговая реформа и глобальное развитие были взаимосвязаны. Для первой совещания в рамках Генерального соглашения по тарифам и торговле были инструментом, способным улучшить ситуацию; вторая требовала гораздо более радикальных мер. Сам Пребиш в действительности придерживался умеренных позиций. В длинной речи на конференции, посвященной победе революции на Кубе, Че Гевара предостерегал делегатов не поддаваться искушениям капиталистического Запада. Организации наподобие Всемирного банка, Международного валютного фонда и Генерального соглашения по тарифам и торговле ставили перед собой одну-единственную цель: спасти капитализм ради американского доллара. Только выступая общим фронтом, слабо развитые страны всего мира могли добиться изменений в мировой экономике и положить конец «эксплуатации человека человеком»[363].
На Генеральной Ассамблее ООН его слова достигли нужных ушей. Новые государства Африки и Азии с подозрением относились к капитализму и опасались экономического неоколониализма, при котором добывающие корпорации и банки сохраняли контроль над их ресурсами. Они проявляли все большую враждебность к США и Западу и больше интересовались марксистской критикой капитализма, хотя и старались держаться на расстоянии от советской модели, которая мало кому казалась привлекательной. Они боялись, что либерализация торговли наложит ограничения на их собственные планы развития. Им требовалось гораздо больше, чем частичный доступ на западные рынки или техническая помощь, – они требовали дешевых займов, ограничения роста цен и расформирования западных картелей, которые удерживали высокую стоимость, например морских перевозок. Пребиш подсчитал, что для того, чтобы считаться успешным, Десятилетие развития ООН должно было продемонстрировать годовой экономический прирост на уровне не менее 5 %, а прирост экспорта на 6 %.
Иначе Западу пришлось бы значительно увеличить объемы своих инвестиций. Так Кеннеди был выставлен счет за его обещания38.
Эти оценки немедленно подверглись критике заместителя госсекретаря США Джорджа Болла, пожалуй, самого влиятельного из политиков, присутствовавших на конференции. Тем не менее первый съезд ЮНКТАД прошел на удивление успешно. В ходе его удалось добиться выделения фондов МВФ для выравнивания цен на товары; были предприняты шаги по облегчению доступа странам Третьего мира к европейским рынкам. Самое главное, конференция приободрила членов G-77. Благодаря давлению со стороны Третьего мира было решено создать постоянный секретариат, который будет созывать конференцию каждые четыре года: такая мера помогла удерживать вопрос отношений Севера и Юга в центре внимания в следующие два десятилетия.
Однако привлечение внимания еще не означало получения концессий. Следующие конференции напоминали развитым странам об обязательствах, которые те взяли на себя. Тем не менее сама по себе ЮНКТАД была относительно слабой организацией, члены которой преследовали принципиально разные интересы, и не могла ни заставить их соблюдать принятые обязательства, ни хотя бы следить за их выполнением. Чем глубже она вдавалась в специфические области – ценовую или транспортную политику, – тем сильнее становились разногласия, даже внутри группы G-77, и тем сложнее было прийти к консенсусу. Лидеры ЮНКТАД попытались держаться уровня абстрактных рассуждений, но это привело к еще большей фрустрации. К моменту созыва третьей конференции ЮНКТАД в 1972 г. стало ясно, что радикалы и прагматики придерживаются принципиально различных взглядов относительно того, для чего нужен новый форум: для сотрудничества или для разжигания классовой войны[364].
Вьетнамская война придала сил радикалам и вызвала рост антиамериканских настроений. Небывалая стоимость этой войны усилила инфляцию и дестабилизировала международную экономику, поэтому многие члены G-77 теперь хотели решительных действий не только в сфере ценообразования и условий для торговли. Они стремились отнять власть у интернациональных корпораций, доминировавших в мировой промышленности, и сделать основной темой для обсуждения не развитие, а неравноправие. В 1973 г. повышение картелем ОПЕК цен на нефть было одобрено многими развивающимися странами, поскольку являлось, как отметил один из комментаторов, первым случаем, когда не западные державы взяли на себя инициативу в мировой экономике. Во время встречи участников Движения неприсоединения в Алжире в том же году заново прозвучал призыв Рауля Пребиша к Новому международному экономическому порядку для укрепления положения стран Третьего мира. В следующем году ООН созвала специальную сессию для обсуждения этой проблемы, и, несмотря на сопротивление американцев, Генеральная Ассамблея одобрила Декларацию об учреждении Нового международного экономического порядка. Развитие по-прежнему являлось высшим приоритетом, однако страны G-77 на самом деле больше беспокоились о суверенности и справедливости. Государство должно быть свободным, чтобы действовать на международной арене так, как сочтет нужным, и самому решать, какой режим развития для него лучше, а также обладать «полным и постоянным правом распоряжаться… природными ресурсами и любой экономической активностью». Соединенные Штаты, при Трумэне мечтавшие подняться на борьбу с бедностью по всему миру, ныне изобличались как защитник крупных корпораций и большого бизнеса. К ужасу американских корпораций, национализация в Декларации провозглашалась «неотъемлемым правом»: Чили под руководством Альенде, принимавшая в 1972 г. конференцию ЮНКТАД в Сантьяго (к разочарованию Киссинджера), возглавила этот процесс, национализировав приносившие огромный доход медные рудники, до этого принадлежавшие американцам, производство цемента и банки. В течение нескольких лет 75 % американских добывающих предприятий, базировавшихся в странах Третьего мира, было национализировано. Когда США приняли ответные меры, перекрыв доступ к кредитам, то подверглись яростной атаке: от них потребовали нового подхода к международным займам и поставили под сомнение будущее американского доллара как валюты международного резерва[365].
В свете доклада Джексона сама ООН теперь рассматривалась как инструмент Нового международного экономического порядка:
ООН как всемирная организация должна иметь возможность решать проблемы международного экономического сотрудничества, обеспечивая соблюдение интересов всех стран. Она должна играть еще более значительную роль в установлении Нового международного экономического порядка… Настоящая Декларация об учреждении Нового международного экономического порядка должна стать одним из главных оснований для экономических отношений между народами и нациями.
Это было даже не заявление, а боевой клич, призывавший превратить ООН в средство для управления мировой экономикой, основанного на нуждах развития стран Третьего мира. Однако у этой борьбы имелась и оборотная сторона. В следующее десятилетие США активно ответили на самый серьезный вызов, брошенный их глобальному лидерству, со времен Второй мировой войны.
Глава 11США в оппозиции
Выражаясь символическим языком, квартал ООН на Ист-Ривер в Нью-Йорке приобретает все большее сходство с военно-морской базой Гуантанамо на Кубе. Оба представляют собой афронт принципам и нормам тех территорий, на которых расположены, и отражают распределение сил, отошедшее в прошлое.
Пятидесятая годовщина со смерти Вудро Вильсона прошла без особенной помпы. В феврале 1974 г., после того как вскрылось участие Никсона в Уотергейтском скандале, а госсекретарь Генри Киссинджер вплотную занялся ситуацией на Ближнем Востоке, эта дата воспринималась как давнее воспоминание. Выступая в доме, где Вильсон скончался, глава Фонда Вильсона традиционно призвал молодых американцев оставить Вьетнам в прошлом и сохранять верность высшей роли, которую США призваны играть в мире[366]. Гораздо более достойным и возвышенным актом в память Вильсона стала другая речь, произнесенная в Научном центре Вудро Вильсона в Вашингтоне. Выступавший являлся действующим послом США в Индии, но не был прирожденным дипломатом: профессор Гарварда и подлинный интеллектуал, Дэниел Патрик Мойнихен мыслил широко и провокационно, а его речь явилась первым звеном в цепи событий, приведших к возрождению и переосмыслению наследия Вильсона в период, когда Америка заново утверждала свою лидирующую роль[367].
Мойнихен был демократом и привлек внимание Никсона благодаря своим провокационным публикациям; он давно интересовался международной политикой и, со своим нетрадиционным подходом, сумел привлечь внимание НАТО к таким «вызовам современному обществу», как, например, охрана окружающей среды. Открыто восхищавшийся Вудро Вильсоном и его позицией в защиту всеобщих мо