ральных ценностей, Мойнихен вслед за ним выступал за особую миссию Америки и решимость использовать военные силы США в Первой мировой войне ради спасения «свободы в мире», а также возглавить «объединенные усилия всех цивилизованных народов» для ее защиты. По мнению Мойнихена, потомки недостаточно оценили наследие Вильсона. Он помог создать мир независимых наций и свободных народов, а также мировой порядок, который «путем узаконивания и подчинения этих сил мог бы с ними сосуществовать». Тем не менее текущая ситуация свидетельствовала, что эти достижения оказались под угрозой, а США уже не испытывали былого энтузиазма в отношении мира, который сами создали. Пришло время для переосмысления и возврата к базовым принципам.
Проблема, по мнению Мойнихена, заключалась в том, что со времен Второй мировой войны американская политика «сбилась с пути». Она колебалась между «реформаторским и интервенционистским подходом», примером которого являлась, в частности, доктрина Трумэна, и «оборонно-изоляционистской» реакцией. Вьетнамская война началась как проявление первого подхода, а закончилась вторым. Тем не менее изначальные цели Вильсона не потеряли своего значения ни для Америки, ни для человечества. «Мир, каким его видел Вильсон, уже наполовину построен», – утверждал Мойнихен; большинство народов в мире действительно впервые в истории жило в независимых государствах. Однако Вильсон (и Мадзини до него) ошибались, предполагая, что это автоматически приведет к росту личной свободы, так как большинство народов изнывало под властью диктаторов. Америка поэтому должна была возглавить борьбу за свободу по всему миру[368].
Призыв Мойнихена вернуть мораль в американскую внешнюю политику являлся весьма жесткой критикой дипломатического подхода команды Никсона – Киссинджера. Его давний коллега по Гарварду Генри Киссинджер расценивал ситуацию совсем по-другому. Если кумиром Мойнихена был Вильсон, то для Киссинджера образцом служили европейские государственные деятели эпохи Концерта и баланса сил. Со времен защиты докторской диссертации Киссинджер настаивал на том, что эти люди установили мир на целый век, последовавший за Венским конгрессом. За три года до вступления на пост советника по национальной безопасности при Никсоне Киссинджер сравнил идеальный образ государственного деятеля – мудрого, рационально мыслящего, осознающего пределы власти, избегающего поспешных решений и стремящегося к обеспечению выживания – с образом пророка: революционно настроенного, готового строить собственную реальность, одержимого своим представлением о справедливости, предлагающего грандиозные решения. Государственный деятель, говорил Киссинджер, является европейским феноменом, продуктом научной революции, поэтому сюда можно было отнести и советских лидеров. Пророка же он называл нерациональным, экстатичным и увлеченным собственной риторикой (здесь Киссинджер явно имел в виду националистов из Третьего мира). Государственные деятели могли договариваться между собой; с пророками же говорить было бессмысленно[369].
Разрядка, которую многие восприняли как попытку продолжать холодную войну в рамках переговоров один на один между государственными деятелями, являлась продуманным отказом от амбициозной дипломатии, претендовавшей на трансформацию всего мира и приведшей Америку к войне во Вьетнаме и другим глобальным проблемам. Это была сознательная мера по возвращению американской внешней политики к дипломатическим нормам XIX в. – использованию встреч на высшем уровне и личного взаимопонимания для преодоления бюрократических препон и тех социальных сил и институтов, которые мешали сосуществованию великих держав. Всех пугал ядерный Армагеддон; все стремились избежать новой мировой войны. Киссинджер четко дал понять – Москве, Пекину, Мобуту и иранскому шаху, – что Америку, по большому счету, не интересует, как правители обращаются с собственным народом. В период с 1971 по 1973 г. команда Никсона – Киссинджера смогла преобразовать отношения между СССР и США. Однако начало войны на Ближнем Востоке показало, что смещение фокуса на Москву и Пекин привело к тому, что другие потенциальные источники конфликтов оказались без внимания.
Сосредоточенность Киссинджера на военной мощи, в особенности на ядерных вооружениях, как на основной проблеме современной дипломатии оказалась под вопросом. Когда в 1972 г. Джорджа Кеннана попросили сравнить нынешнюю степень угрозы со стороны СССР с существовавшей 25 лет назад, он ответил, что СССР значительно ослабел, а ядерное оружие назвал «вымышленным миром». Разрядка, по мнению Кеннана, являлась разумным путем развития, однако могла превратиться в борьбу с уже отмершей угрозой: он предлагал и СССР, и США переоценить масштабы их влияния, а США – умерить свои глобальные аппетиты. Многие считали, что администрация подчиняет всю мировую политику проблематике Востока – Запада. Для Киссинджера фронт Север – Юг, открывшийся после деколонизации, не имел приоритетного значения, за исключением случаев, когда он угрожал взаимопониманию между супердержавами. Мойнихен же был убежден, что настоящая угроза Америке исходит не от Советской России, а от набирающего силы Третьего мира[370].
В марте 1975 г. Мойнихен опубликовал имевшую широкий резонанс статью под названием «Соединенные Штаты в оппозиции», в которой объяснял, какой эффект неовильсонизм может иметь в мире, где ООН, организация, наиболее тесно приблизившаяся к реализации вильсоновских представлений, становилась все более неподатливой. Он считал, что благодаря деколонизации и расширению национального самоопределения возникло новое мировое сообщество. И хотя своим появлением оно было обязано поддержке США больше, чем любой другой отдельно взятой державе, Соединенные Штаты не играли в нем решающей роли. Напротив, внутри ООН подавляющее большинство государств Третьего мира, собравшись в единый блок, постоянно подвергали США нападкам, голосовали против выдвинутых ими инициатив и продвигали собственные коллективные проекты. Как предупреждал Кеннан еще в 1949 г., Генеральная Ассамблея ООН, устроенная по парламентской схеме, теперь работала против американцев. А хуже всего было то, что Государственный департамент не принимал никаких мер против этой волны критики, поскольку вообще не придавал ООН особенного значения.
Мойнихен считал по-другому. Америка уже не могла обойти, как предлагали сторонники изоляционизма, систему, которую сама так успешно выстроила. Существовали интернациональные инстанции, такие как Международный суд, и нормативные режимы, например международный закон о морских перевозках, которые имели реальную силу; американцы не могли делать вид, что их не существует или что они не затрагивают интересы страны. Из всего вышесказанного Мойнихен делал вывод о необходимости смены курса: Америке следовало признать идеологическое единство Третьего мира и вместо того, чтобы устраниться с арены, поступить в соответствии с парламентскими принципами – то есть перейти в оппозицию. Соглашаясь со своей относительной изоляцией внутри международного сообщества, Вашингтон получал возможность собраться с мыслями и разработать для мира альтернативный курс. Вильсон дал для этого ориентиры. Возвращаясь к тому, что в действительности являлось предметом глобальной борьбы между ним и Лениным, Америка должна была встать на сторону, как выражался Мойнихен, партии свободы против партии равенства и заново утвердить либеральные ценности. Мировое сползание к радикализму и социализму следовало как можно скорее побороть в пользу свободного предпринимательства, а также гражданских и политических свобод. «Пришло время, когда американских ораторов начали бояться на международных форумах за правду, которую они могут произнести вслух»[371].
Статья вызвала бурную реакцию. Говорили, что сам Киссинджер опоздал на совещание, желая ее дочитать. Президент Форд также ее одобрил – в прошлом году он сам резко выступил против «тирании большинства» на съезде Генеральной Ассамблеи ООН, – поэтому Мойнихен получил назначение посланника США в ООН. Критика в адрес организации, особенно со стороны американских консерваторов, становилась все более острой. Консервативный фонд «Наследие», учрежденный в 1973 г., уже двигался по оппозиционному пути, что привело к созданию влиятельного критического Проекта по оценке ООН и усилило враждебность Конгресса в отношении ООН. Недавний делегат США в ООН Уильям Бакли писал, что эта организация представляет собой «самый существенный вызов морали в истории свободных институтов». Австралийская писательница Ширли Хаззард, некогда работавшая в Секретариате, говорила, что ООН стала закоснелой и склонной к саморазрушению; другие высказывались еще менее лестно. Однако, по мнению Мойнихена, с помощью терпения, мудрости и убеждения американская внешняя политика могла бы вернуть былое значение институту, созданному Вашингтоном. Мировое лидерство все еще было возможно[372].
Отчасти этим объяснялись громы и молнии, которые Мойнихен навлек на себя в должности посланника ООН, продержавшись на ней семь месяцев: он столкнулся с таким отпором, которого не знали другие представители США ни до, ни после него, за исключением столь же колючего, но не такого обаятельного Джона Болтона 30 лет спустя. Против него сыграло и то, что вскоре после вступления Мойнихена на пост Генеральная Ассамблея приняла знаменитую резолюцию, приравнивающую сионизм к расизму. Для него она была словно красная тряпка для быка (в особенности – хотя он всегда это отрицал – с учетом того, что он уже подумывал о выборах в Сенат как о следующей ступени в карьере). Мойнихен попал на первые полосы газет, защищая Израиль и отстаивая сионизм как «национальное освободительное движение», а борьбу ООН за права человека и демократию подвергая едкой критике. Журналистам в Нью-Йорке это понравилось, однако профессиональные американские дипломаты были разочарованы, и Киссинджер тоже. Когда британский посланник в ООН Айвор Ричард попросил Мойнихена «проявлять чуть больше терпимости» и предупредил, что ООН – «не корраль О-Кей, а я не Уайетт Эрп», Мойнихен предположил, что столь очевидную атаку на него тот наверняка предпринял с одобрения Киссинджера. Форд убедил его остаться на посту, однако к февралю 1976 г. он уже покинул должность, начав подготовку к выборам в Сенат. Сенатором от Нью-Йорка Мойнихен оставался 25 лет