Осенью 1981 г. президент Рейган прибыл в Канкун, где его встречал тот же Хосе Лопес Портильо, который в следующем году в гневе покинул свой пост. Официальный фотограф запечатлел нового американского президента в рубашке с короткими рукавами в окружении других государственных деятелей на фоне голубых волн Карибского моря. Рядом с ним сидит министр иностранных дел Берега Слоновой Кости, сзади – президент Югославии. Миттеран, Вальдхайм и Индира Ганди тоже находятся там, вместе с Чжао Цзыянем из Китая и кронпринцем Фахдом из Саудовской Аравии. Из всех участников только миссис Тэтчер одобрила бы замысел Рейгана, поскольку даже до того, как финансовая революция начала набирать обороты, было ясно, что она повлечет за собой радикальные изменения в отношениях Севера с Югом.
Комиссия Брандта предложила созвать это совещание в надежде вдохнуть новую жизнь в процесс развития. К началу 1980-х гг. призывы G-77 к Новому международному экономическому порядку утихли; бывший германский канцлер Вилли Брандт был убежден, что масштабный трансфер ресурсов с обеспеченного Севера на обездоленный Юг необходим, а осуществлять его надо через международные организации, чтобы действительно обеспечить нужды южан. Отвергая его позицию как попытку глобализации ценностей европейской социал-демократии, Рейган высказывался в ином ключе. Отмечая, что в США «наше правительство излишне расходовало средства, излишне завышало налоги и излишне налегало на регулирование», он ясно дал понять, что международные организации также не являются решением проблемы и что он не собирается учреждать «какую-то новую гигантскую международную бюрократическую машину». Он не критиковал ООН, однако одобрительно отозвался только об одном международном институте, Всемирном банке, в частности об МВФ. В первую очередь он связывал развитие с экономической свободой, частными инвестициями и либерализацией мировой торговли. В период, когда доля торговли в американском ВНП за десятилетие выросла в два раза (в 1970 г. общий объем импорта и экспорта насчитывал менее 11 % ВНП, то есть был ниже, чем в 1929 г.; к 1980 г. этот показатель превысил 20 %), это означало новое определение развития как такового и возвращение торговли на ведущие позиции в деле американского интернационализма. Доля иностранной помощи относительно ВНП Соединенных Штатов, неуклонно снижавшаяся со времен Кеннеди, упала до рекордных показателей. Вместо этого по мере роста торговли рос и национальный дефицит: доллары обращались преимущественно за рубежом из-за ухудшающегося торгового баланса[449].
Своей речью Рейган окончательно похоронил Новый международный экономический порядок, а вместе с ним и все надежды нового мощного агентства ООН на глобальное перераспределение ресурсов. Буш-старший и Клинтон продолжили начатое Рейганом. При Клинтоне либерализация торговли стала девизом американской внешней политики и добилась большого успеха в 1995 г. с созданием новой Всемирной торговой организации. По сути, американские политики добились того, к чему стремились их предшественники почти полвека назад, когда оппозиция со стороны развивающихся стран вместе с недостатком реальной поддержки от оправляющихся после войны экономик Европы обрекли первую Международную торговую организацию на провал еще до того, как ее разгромил Конгресс. Генеральное соглашение по тарифам и торговле оказалось весьма жизнеспособным. Теперь обозреватели восторгались его превращением в ВТО, рассматривая эту трансформацию как еще один признак развития капитализма: Берлинская стена пала, коммунизм был побежден, а новое глобальное соглашение обеспечивало свободу торговли.
Но какой ценой? Не было ли определенного символизма в том факте, что штаб-квартира новой организации расположилась на берегу Женевского озера, в роскошной неофлорентинской вилле, где некогда размещалась Международная организация труда? Картины 1920-х гг. до сих пор украшали стены: «Величие труда», «Вспахивание почвы» и «Труд ради изобилия» напоминали о совершенно других приоритетах минувшей эры. В период между двумя войнами капиталисты беспокоились о деньгах и торговле, но им приходилось беспокоиться также и о рабочих и их настроениях. К 1995 г. Советский Союз развалился, и судьба трудящихся по всему миру власть предержащих больше не заботила.
Подобно Генеральному соглашению по тарифам и торговле и в отличие от нового агентства ООН, на которое рассчитывал Брандт, ВТО являлась, по сути, клубом развитых стран. Клуб был секретным – большинство решений принималось в полном сигарного дыма Зеленом зале, а журналистам, общественности и даже многим членам ВТО вход туда был закрыт. ВТО говорила на языке глобализации, но это была глобализация, исходившая с Севера и остававшаяся под его контролем; тем не менее такая модель оказалась достаточно привлекательной для России и Китая, которые также претендовали на вступление, соглашаясь на либерализацию собственной экономики в обмен на гарантированный доступ к западным рынкам. Она стала международной организацией нового типа – ВТО занималась регулированием и не располагала собственным большим штатом, осуществляя преимущественно принятие соглашений и их проведение в жизнь. Как и ОЭСР, она считала своей главной задачей установление новых норм торговли, и рост влияния международного коммерческого арбитража – а вместе с ним и роли частных юристов в торговой сфере – стал одним из ее достижений. Поскольку новая организация возникла в период глобального роста, ее сторонники пребывали в эйфории. «Рокки» Руджеро, итальянский бизнесмен, ставший ее третьим главой, предсказывал исчезновение нищеты во всем мире в течение нескольких лет в случае продолжения либерализации торговли. «Мы больше не создаем правила взаимодействия между отдельными национальными экономиками, – заявил он в 1996 г., выступая перед делегатами ЮНКТАД, – мы пишем конституцию единой глобальной экономики». Че и Пребиш наверняка пришли бы в ужас от этих слов[450].
Это звучало как исполнение желания Волкера, которое он озвучил два десятилетия назад, – не только увидеть дезинтеграцию мировой экономики, но и встать во главе ее реинтеграции. Действительно, в какой-то момент возникновение ВТО воспринималось как институционное воплощение эры глобализации, которое стерло память о провале ее предшественницы полвека назад. Для ее многочисленных критиков, с другой стороны, создание ВТО означало возникновение третьего участника «Несвятой Троицы» всемирных экономических институтов, к которой также относили Всемирный банк и МВФ. Поскольку в тот период растущее влияние МВФ вызывало все большую озабоченность, ВТО стала еще одной мишенью для набирающего силу движения против глобализации. Не в ее пользу говорило и то, что совсем скоро организация погрязла в тяжбах за пост генерального директора. Ситуация обострилась, когда развивающиеся страны возмутились целым набором предложений, которые слишком очевидно продвигали интересы Америки и Европы: призрак ЮНКТАД внезапно показал признаки жизни.
Основным негативным фактором в ее деятельности был возврат к односторонности после 2001 г., при Джордже У. Буше. Администрация Буша использовала ВТО для того, чтобы обойти другие многосторонние институты, которые не одобряла и с которыми боролась путем заключения двусторонних и региональных договоров, – тот самый долгосрочный процесс, который ГАТТ и ВТО должны были облегчить в первую очередь. «Никто не хочет инвестировать политический капитал во всемирные институты», – заявлял журналист «Вашингтон пост» в статье под названием «Почему глобализация остановилась». В июле 2006 г. новый директор ВТО Паскаль Лами объявил об официальной приостановке переговоров по торговле[451].
Всего шестью годами ранее президент Клинтон в своем послании к Конгрессу высказался в чрезмерно эйфорическом даже для данного жанра тоне: «Нам посчастливилось жить в этот момент в истории, – заявил он в январе 2000 г. – Никогда до этого наша нация не жила в условиях такого процветания и социального прогресса, со столь немногочисленными кризисными явлениями и столь редкими внешними угрозами». Отчасти это стало результатом тяжелого труда и осторожной внутренней политики. Однако такое достижение отражало устремленность американцев к реалии, которую Клинтон назвал «центральной для нашего времени», – глобализации[452]. Она являлась, по его словам, «революцией, сметающей все барьеры и строящей новые связи между нациями и отдельными людьми, между экономиками и культурами». Тот факт, что сам термин «глобализация», ставший практически культовым, был практически неизвестен еще 20 лет назад, наглядно иллюстрировал триумф американского Нового международного экономического порядка. В 1983 г. профессор Гарвардской школы бизнеса Тед Левитт опубликовал знаменитую статью «Глобализация рынков», в которой утверждал, что мир превратился в единый рынок, с общим набором желаний и стремлений. Цены на перевозки падали благодаря контейнеризации, электронная революция преображала банковскую и производственную сферы, а торговля валютой становилась прибыльным бизнесом. Термин быстро начал распространяться, и вот уже крупные компании бросились доказывать свой глобальный охват. Бритиш Эйрвейз в рекламе называли себя «самой любимой в мире авиакомпанией», а компания Карлсберг утверждала, что пиво этой марки «пожалуй, лучшее в мире». К концу века глобализация была у всех на устах[453].
Для ее сторонников она являлась не просто описанием нового мирового порядка, но одновременно и прогнозом, и предписанием ему. Базируясь на старых представлениях о вселенской гармонии, достигаемой через свободную торговлю, – представлениях, восходящих к XIX в., – новые идеологи глобализации основывали свои радужные прогнозы на коллапсе кейнсианства и подъ