Подобные движения, осуществлявшие прямые действия и состоявшие из рядовых граждан, являлись выражением еще одной разновидности интернационализма: для нее было характерно глубоко подозрительное отношение к власти и государственным институтам, а также склонность возвращаться к представлениям XIX в. о вселенском братстве. Эти движения, как и предшествовавшие им, стремились к достижению определенных политических и социальных целей, поэтому не могли игнорировать вопрос о том, как превратить энергию протеста в реальное давление и воздействие. Успех Юбилея 2000, которому удалось убедить сначала премьер-министра Блэра, а затем Конгресс США взять на себя обязательство о прощении долгов Третьему миру, демонстрировал, что давление снизу может приводить к ощутимым результатам, хотя в реальности (а не на бумаге) их пришлось дожидаться еще достаточно долго. Вольфенсон понимал политическую значимость неправительственных организаций и движений активистов. Под его предводительством Всемирный банк начал задействовать в своей работе новых участников, правда, не столько в принятии решений – туда их так и не допустили, – сколько в общественной сфере, перед которой банк себя презентовал.
Подобного рода реабилитацию – хотя и по другим причинам – переживала и сама ООН. Осознавая тот факт, что движущие силы мирового капитализма усомнились в своем предназначении, а силы «гражданского общества» были готовы мобилизоваться, новый Генеральный секретарь Кофи Аннан попытался обратить вспять отчуждение, которое ООН испытывала с 1970-х гг. Сфера развития как нельзя лучше подходила для его целей. Еще до назначения Аннана, многие агентства ООН высказывались резко против структурных преобразований и против того, что в докладе ЮНИСЕФ от 1987 г. было названо преобразованиями с человеческим лицом. Критически настроенные к МВФ и убежденные в том, что рынки сами по себе не способны равномерно распределять прибыли и снижать нищету, экономисты, в частности индиец Амартайя Сен, выступали за то, чтобы сделать основным приоритетом «человеческую жизнь», а не потребности какой-то абстрактной «экономики». Нельзя было предположить, как в стандартной экономике, что все люди находятся в равном положении и могут делать собственный выбор. Развитие человека зависело от его способности действовать, его образование и доступ к достойным стандартам жизни позволяли ему делать выбор.
При своем назначении в 1997 г. Аннан привел эти аргументы, обещая положить конец бесполезности ООН, в которой она пребывала последние три десятилетия. Все воспоминания о Новом международном экономическом порядке канули в небытие; развитие – ныне выраженное в терминах борьбы с бедностью и болезнями – стало центральным пунктом его стратегии. Любой Генеральный секретарь знал, что двумя главными постами в системе ООН кроме его собственного, назначения на которые традиционно делались в соответствии с пожеланиями американцев, были посты руководителей Всемирного банка и Программы развития ООН. Одного этого факта было достаточно, чтобы восприимчивый к политической ситуации Секретариат позаботился о таком определении развития, которое оказалось бы привлекательным для Вашингтона.
На более абстрактном, но не менее важном уровне в то время происходил принципиальный семантический сдвиг – люди перестали говорить о правительстве и начали вместо этого говорить об управлении. «Эра большого правительства закончилась», – заявил президент Клинтон в своей инаугурационной речи в январе 1996 г. Однако альтернативой Клинтону, Блэру или Аннану не являлся отказ от правительства, как при Рейгане или Тэтчер: он привел к программам структурных преобразований и тоже не сработал. Миру требовалась стратегия, которая была бы, по словам представителя Всемирного банка, «одновременно удалена от провальных интервенционистских доктрин левых и государственного минимализма правых»[464].
Ответ для тех, кто искал третий путь, заключался в концепции, возникшей в 1980-х гг. в бизнес-школах по обеим сторонам Атлантики. «Корпоративное управление» изначально возникло в качестве расплывчатой концепции, существовавшей в форме двух концепций – привлекательной интеллектуальной, напоминавшей руководителям о социальной ответственности, безопасности и экологической сознательности, и второй, более суровой, в которой демократия рассматривалась как проблема, а (плохое) правительство как главный враг (хорошего) управления. Термин имел две стороны: он указывал на всеохватность, этику и ответственность, но одновременно подразумевал подозрительность по отношению к формальным политическим институтам и правительствам, характерную для эпохи Тэтчер и Рейгана[465]. Из бизнеса новая концепция распространилась на саму ООН. Меньше десятилетия спустя после появления первых книг и статей о корпоративном управлении фраза «корпоративное управление» уже была у всех на устах[466]. В 1995 г. Комиссия по мировому управлению, учрежденная шведами, опубликовала доклад «Наше глобальное соседство» и призвала переосмыслить концепцию ООН и ее отношения с другими группами и институтами. При поддержке ООН выпускался даже журнал под названием «Всемирное управление». «Мы говорим «управление», потому что не знаем, как в действительности назвать то, что сейчас происходит», – писал один из авторов того периода. Тем не менее оно означало отход от формализованных общественных институтов к нормам и ценностям, регулирующим стандартам и системам законов, а также попытку ООН привлечь новых сторонников путем внедрения социально значимых фигур в управляющий аппарат. Это была не старая ООН, состоящая из государств, которые разговаривали друг с другом; это был (по крайней мере, это подразумевал термин) просто центральный узел в гигантской глобальной сети, включающей в себя правительства, экспертов, неправительственные организации и бизнес[467].
Назначенный в 1997 г. проамерикански настроенный Аннан быстро начал распространять новую идею, обращаясь к неправительственным организациям и антиглобалистским группам, с одной стороны, и к корпоративной Америке – с другой. В следующем году он стал первым Генеральным секретарем ООН, получившим приглашение в Давос, на Всемирный экономический форум – ежегодное собрание политиков и бизнесменов, финансируемое крупными корпорациями. Там же в 1999 г. он заговорил о формировании новых отношений ООН с корпоративной сферой и о стоящей перед бизнесом необходимостью «дать глобальным рынкам человеческое лицо». Стремясь подчеркнуть важность «гуманизации» капитализма, Аннан сделал упор на тревожные настроения, спровоцированные глобализацией, и предупредил, что без должного внимания они могут разбудить призраков из прошлого – диктат, террор и этнические чистки. Крупный Саммит тысячелетия, который он созвал в Нью-Йорке в 2000 г., собрав в одном месте больше глав государств, чем когда-либо в истории, должен был еще раз напомнить об этих угрозах, а также утвердить ООН в новой роли мирового посредника: между корпорациями и международными агентствами, между соперничающими фракциями в воюющих государствах и, прежде всего, между Севером и Югом.
При содействии Марка Мэллоха Брауна, бывшего журналиста и специалиста по связям с общественностью, обладавшего широкими связями в Вашингтоне, которого из Всемирного банка перевели на пост главы Программы развития ООН в 2000 г., развитие вернуло ООН к жизни, одновременно расширив его миротворческие функции. Бюджет Программы в 1980-х гг. удвоился, а затем удвоился еще раз в 1990-х гг., достигнув высшей отметки в 2,4 миллиарда долларов перед Саммитом тысячелетия. Отношения ООН со Всемирным банком и даже с МВФ значительно улучшились[468]. Однако речь шла о развитии в полностью новом контексте, больше направленном на борьбу с бедностью и более широком, чем старый подход, подразумевавший структурные изменения: теперь развитие рассматривалось как полная реструктуризация социальных и культурных институтов, предмет антропологии и юриспруденции, а не только экономики. Все это отчасти напоминало стратегии модернизации 1960-х гг., освобожденные от наследия холодной войны и готовые шире задействовать энергию частного сектора и неправительственных организаций. В манере, напоминающей речи Кеннеди о Декаде развития, ООН публично присягнула амбициозным Целям развития тысячелетия, одной из которых стало вполовину уменьшить число жителей Земли (точнее, четверть мирового населения), живущих в день на один доллар и менее. Цели были сосредоточены прежде всего на Африке. Южная Америка и Восточная Азия демонстрировали достаточный рост, в Китае власть сама успешно боролась с бедностью. В Африке ниже Сахары, напротив, несмотря на признаки экономического оживления, проблемы углублялись: конфликт в Конго унес более 5 миллионов жизней, целые страны выкашивал СПИД, многие страдали от неквалифицированного и коррумпированного управления. Континент, таким образом, стал лабораторией для новых стратегий развития ООН.
Однако приход к власти Джорджа У. Буша воздвигнул новые политические препятствия попыткам Аннана реабилитировать ООН в глазах американской общественности, а атака террористов 11 сентября и растущий международный раскол по иракскому вопросу осложнили положение еще сильнее. Состоявшееся в Давосе в начале 2003 г. заседание Мирового экономического форума, где присутствовала вся мировая элита, прошел в мрачном настроении; борьба с бедностью приобрела на нем совершенно новое значение. Эксперты по национальной безопасности предупреждали, что глобализация пускай и улучшила жизнь миллиардов людей, но создала угрозу безопасности в форме тревожного Разрыва – огромной зоны, охваченной недовольством, которая простиралась через центр Африки на Восток до Пакистана и даже Индонезии, где быстро растущее количество молодых людей, г